Работы тем временем продолжались невиданными темпами. Полугода не прошло, как «Руритания» покинула стапель. Совершив несколько пробных полетов, дирижабль отправился в Марсель, где его и разобрали на части для отправки грузовым пароходом к начальной точке беспримерного перелета.
– Жермен, как там третий газовый мешок?
– В норме, мой капитан!
Двадцатилетний такелажмейстер вытянулся по стойке «смирно» и попытался щелкнуть каблуками. Не вышло: тяжелые, мехом наружу, «аэростатические» сапоги плохо приспособлены для строевых экзерциций.
– … а вот второй, похоже, травит все сильнее. Я забирался, смотрел: весь дряблый, на глаз – не меньше четверти газа потеряно!
– Ничего, Жермен. – Леньяр ободряюще улыбнулся юноше. – Со вторым у нас вечно неурядицы. Помните, на подлете к Марселю он вообще почти весь газ растерял, и висел, будто вымя у худой коровенки?
Мальчишка горд тем, что попал в элиту воздухоплавателей, каковой, несомненно, является экипаж «Руритании». Перелет через Африку – это не унылая болтанка в корзине привязного аэростата где-нибудь над Тонкином, для корректировки огонь французской колониальной артиллерии по китайцам и головорезам-аннамитам!
Леньяр покосился на юнца. Похоже, воображает себя одним из героев книги «Пять недель на воздушном шаре» – те тоже начали путешествие в Занзибаре и полетели в направлении озера Виктория. Что ж, «Руритании» предстоит это повторить, только не на страницах романа- фельетона, а в самой что ни на есть действительности…
На сборку и подготовку воздушного корабля (для этого в Обоке возвели даже временный эллинг) ушло не меньше месяца. Загадочный благодетель время от времени присылал письма, но сам так и не появился. Впрочем, он должен был присоединиться к экспедиции в Дар- Эс-Саламе, после первого, самого длительного перелета.
Сам Леньяр до сих пор ни разу с ним не встречался, и не знал, кто скрывается за псевдонимом «Граф N» – инженер имел дело с действующей от его имени солидной адвокатской конторой.
Предоставленного этой конторой официального поручительства оказалось достаточно, чтобы преодолеть любые препоны.
Куда важнее оказался иной вклад «загадочного покровителя» в строительство воздушного корабля. Вместе с банковскими чеками он переслал Леньяру, через ту же адвокатскую контору, разумеется, толстую пачку технических документов. Изучив их, Леньяр поначалу впал в ступор: из бумаг – чертежей, записок и разъяснений, – следовало, что некий изобретатель, работающий в Санкт-Петербурге, занимается тем же самым, что и он. Да нет, что там – во многом он пошел куда дальше французского инженера!
Неведомый меценат выразил надежду, что Леньяр сможет использовать находки своего коллеги. Тот так и сделал: немедленно принялся вносить изменения в проект, несмотря на то, что «Руритания» уже находилась на стапеле.
Дорого бы Леньяр заплатил за возможность познакомиться – даже не с «благодетелем», а с тем неведомым, но талантливым изобретателем, которого он мог, хотя бы и наедине с собой, называть соавтором «Руритании». Что ж, возможно, скоро он получит этот шанс. Рабочие под руководством механика Кребса натянули последнюю растяжку, перекидали в бункера горючие коксовые брикеты, доставленные в Обок рейсом пакетбота Северогерманского Ллойда. Ветер установился благоприятный: с севера, десятиузловой, как раз то, что нужно. Следовало отправиться в путь как можно скорее – пусть ветер помогает паровой машине, экономя топливо.
Пока шла погрузка, Леньяр устроил экскурсию по дирижаблю для офицеров гарнизона. Те, рассыпая трескучие галльские скороговорки, осмотрели ходовую и жилую гондолы, опасливо прошлись по ажурному мостику, подвешенному под громадным веретеном, задрав головы, полюбовались на емкости с легким газом и опавшие мешки баллонетов в паутине тросов и распорок. Инженер понимал их энтузиазм: «Руритания» стала первым воздушным судном, побывавшим не только в этой забытой богом дыре, но и вообще в Африке.
Кроме французов, «Руританию осматривали корреспонденты европейских газет, прибывшие ради этого в Обок. Леньяру запомнился один – то ли швед, то ли голландец, по имени Сондерс. В сопровождении второго механика, Симона Рюффо, репортер бесстрашно карабкался по ферменным конструкциям и даже рискнул совершить головокружительную прогулку по «хребтине» дирижабля.
И вот в бункер забросили последний горючий брикет. Засвистала боцманская дудка; на земле солдаты по команде капрала разом отпустили швартовые концы. «Руритания», свистнув струйками пара, величественно всплыла над гарнизонными бараками, развернулась над кварталами глинобитных домишек, прошла над теснящимися у пирсов лодками, лодчонками шхунами, над стерегущим рейд французским колониальным крейсером. Рюффо на кормовом мостике крутанул ручку митральезы, «Гочкис» трижды хлопнул, салютуя флагу Третьей Республики, и воздушный корабль растаял в жарком мареве над заливом Таджýра.
II
Карл Дрейзер выбрался из тесной жилой гондолы и пошел в сторону кормы. По пути ему то и дело приходилось хвататься за растяжки и леера, огораживающие узкий, двоим не разойтись, решетчатый мостик. Над головой, словно брюхо гигантского кита, нависал корпус воздушного корабля – стянутая тросами оболочка из пропитанной гуттаперчей парусины.
Конструкция «Руритании» считалась полужесткой, но, по мнению Дрейзера никакой жесткостью, хотя бы и с приставкой «полу…» здесь и не пахло. При сильных порывах ветра, по выгнутому боку дирижабля прокатывались волны; колебания передавались на мостик через паутину тросов-растяжек, и легкое сооружение раскачивалось и изгибалось, вселяя страх в пассажиров. Дрейзер, единственный из всех, получал удовольствие от прогулок по мостику. Остальные не желали лишний раз покидать гондолу, изнемогая в борьбе с приступами морской – или вернее сказать, «воздушной»? – болезни.
Молодой ученый знал, что сколько-нибудь заметная деформация корпуса чревата потерей скорости и, что куда неприятнее, управления воздушным кораблем. Сохранять форму позволяло избыточное давление в отсеках; чтобы поддерживать его, имеются особые газовые мешки, называемые «баллонетами». Они, в отличие от емкостей с водородом, создающих подъемную силу, наполнены воздухом – его нагнетают в «брюхо» дирижабля специальные насосы. Как вот сейчас, судя по легкому свисту…
Дрейзер положил руку на воздуховод. Слух его не обманул дрожание парусиновой, на проволочном каркасе трубы, показывало, что поток воздуха устремляется в баллонеты. Но ладонь не ощущает нагрева, а значит, наращивать подъемную силу не нужно, и в емкости подают холодный воздух.
Во время экскурсии, которую Пьер, брат капитана и главного строителя «Руритании», Клода Леньяра, устроил в Обоке, Дрейзеру объяснили, что эта система подогрева баллонетов уникальна. «Дело в том, – рассказывал воздухоплаватель, – что газовые отсеки неизбежно, пусть и достаточно медленно, теряют водород. Это порождает сразу две сложности: во-первых, корпус деформируется, а, во-вторых, падает создаваемая объемом летучего газа подъемная сила. И если с первым еще можно бороться, то с потерей газа до недавних пор ничего сделать было нельзя…» Изобретение Клода Леньяра, воплощенное в конструкции «Руритании» казалось простым и гениальным: француз предложил нагнетать в баллонеты воздух, предварительно пропущенный через змеевики, подогреваемые раскаленными газами из топки. Получался тот же эффект, что и в шарах братьев Монгольфье: баллонеты, помимо основной своей задачи, создают дополнительную «плавучесть». К тому же, это позволяет менять высоту, не тратя балласт и не прибегая к горизонтальным рулям, бесполезным, когда воздушный корабль дрейфует по ветру. Подавая в баллонеты то горячий, то холодный воздух, капитан может заставить «Руританию» всплывать, идти вниз, или зависать на одной высоте.
Разумеется, операции с горячим воздухом требуют расхода топлива – горючих брикетов из прессованной угольной крошки, солидный запас которых «Руритания» приняла на борт в Обоке. Изначально ее паровая машина должна была работать на керосине, а то и вообще уступить место на борту газовому двигателю. Но Леньяр рассудил иначе: в глубине Африки керосина не найти, а вот дров наоборот, в достатке: даже в травяном море саванны то там, то здесь попадаются небольшие рощицы. По его расчетам, «Руритания» могла находиться в воздухе больше двух недель, не нуждаясь в подпитке легким газом. Конечно, к концу этого срока способность нести полезный груз упадет почти втрое, но воздушный корабль будет держаться в воздухе и следовать назначенным курсом – а ведь это, в конце концов, главное?