Очередной осужденный – невысокий, со впалыми щеками на лице, с явственно выделяющимся тонким прямым носом с заметной родинкой под ним, одетый, как и остальные в черную телогрейку и шапку с завязанными под подбородком клапанами, чем-то привлек особое внимание генерала. Остановившись, он внимательно осмотрел парня с головы до ног, для чего ему пришлось немного отступить, и уголки его губ слегка дрогнули.
– Осужденный Стрельников, – представился парень и протянул генералу руку.
Генерал, видимо, на какое-то время выпав из реальности и находясь мыслями далеко от окружающей его действительности, машинально сделал шаг навстречу и ответным жестом подал свою широкую ладонь осужденному. Реакция парня оказалась ошеломляющей. Резко схватив правую руку генерала за запястье, Стрельников дернул ее на себя, пригнул и тут же левой рукой ударил по локтю. Еще мгновение и он заломил руку генерала ему за спину. Левой рукой он удерживал свою жертву хорошо отработанным приемом, а правой обхватил ее за шею. Перед глазами генерала мелькнула длинная, изготовленная из обломка стальной ножовки с острыми высоким зубьями, заточка. Офицеры застыли, будто всех разом поразил коматозный ступор. Строй осужденных дрогнул.
– Разойдись, падлы! – орал Стрельников, стороной обходя замерших офицеров и толкая впереди себя генерала.
Никто не успел ничего предпринять, как с близстоящей вышки раздалась автоматная очередь. По всей видимости, находившемуся на ней солдату никогда прежде не доводилось ломать голову над проблемной ситуацией. Не оскверненный интеллектом его мозг напрямую отдал приказ рукам, и пальцы, подчинившись немудреной команде, щелкнули предохранителем, передернули затвор и нажали на спусковой крючок. С соседней вышки донеслась вторая очередь.
– Не стрелять! – во все горло гаркнул полковник, когда череда пуль, пройдясь вдоль заложника и захватившего его осужденного, прошила полу генеральской шинели. – Не стрелять! – Он бросился на выручку к генералу.
– Назад! – завопил Стрельников, который тем временем, не обращая внимания на выстрелы, без особых усилий тащил свою жертву к вертолету. На морозе его голос сорвался, и он зашелся в кашле. – Скажите, чтобы отстали, – через силу прохрипел он ему на ухо. – Поздняк метаться.
– Отставить – спокойно и даже, как показалось окружающим, равнодушно громко скомандовал генерал. – Всем оставаться на своих местах!
Из-за угла жилого двухэтажного корпуса появились четверо солдат. Впереди бежал сержант в распахнутой чуть ли не до пояса гимнастерке. Грудь его туго обтягивала белая нижняя рубашкой. Выброшенная из караульного помещения грохотом неожиданных выстрелов, отдыхавшая смена неслась к месту происшествия, на ходу передергивая затворы автоматов.
– Назад! – широко расставив руки в стороны, бросился им навстречу один из офицеров. – Не стрелять!
Дотащив генерала до открывшегося при их приближении двери вертолета, Стрельников, не отводя заточки от его горла, забрался внутрь и втащил за собой задержавшуюся у трапа свою жертву. Дверь захлопнулась.
Офицеры в окружении солдат, открывших по чьей-то команде шквальный огонь поверх винта, бросились к вертолету. Кто-то бабахнул из ракетницы. Лопасти уже набирали обороты. Они слились в гудящий диск, машину затянуло взвихренным снегом. Один из офицеров бросился на стойки шасси, словно собираясь своим весом прижать машину к земле. За ним последовали еще несколько человек, но вертолет, для которого и куда более тяжелая ноша была по силам, медленно оторвался от земли. Зависнув на какое-то мгновение, он слегка накренился и прицепившиеся к шасси офицеры и солдаты, кувыркаясь, посыпались вниз. Одному из солдат удалось обхватить руками колесо. Медленно набирая высоту, вертолет пошел в сторону. Солдат подтянулся, и, зацепившись ногой за стойку шасси, намертво прилип к ней.
– Прыгай! – кричали ему снизу. – Прыгай!
Но он уже ничего не мог расслышать за гулом винта, возносившего машину к низко нависшим облакам. Даже попытайся он расцепить руки, у него ничего не получилось бы. Страх и холод сковали его конечности.
Но вот, наконец, его тело, совершив кульбит в воздухе, с десятиметровой высоты рухнуло вниз и покатилось по склону пригорка, увлекая за собой поток снега. Угодив внизу в глубокую яму, бедолага исчез в белой топи.
Провожая взглядом удаляющийся и тающий в вечерних сумерках вертолет, начальник колонии достал из кармана сигареты, не глядя, сунул одну из них в рот фильтром наружу, прикурил и, не ощущая ни горлом, ни легкими удушливого дыма, глубоко затянулся. В глазах его была пустота и отрешенность. Он не видел, как загоняли в жилой корпус исступленно вопящих от возбуждения осужденных, как солдаты под руки привели сорвавшегося с вертолета, но благополучного завершившего полет парня. Полковник зачем-то положил все еще дымящуюся сигарету, которой так и не смог затянуться, в карман шинели и неторопливо направился к административному корпусу, не отдав никаких распоряжений своим заместителем, не обратив внимания на других офицеров, провожающих его сочувственными взглядами. В этот момент его не интересовало, сообщил ли дежурный по колонии о чрезвычайном происшествии руководству областного управления, и даже судьба захваченного генерала его нисколько не беспокоила. Прослужив в системе большую часть жизни, он не сомневался, что дни его на теперешней должности сочтены, и столь долгожданная пенсия, о которой он с благоговением мечтал последние годы, оказалась под большим и тяжелым вопросом. Все его существо было заполнено ощущением безысходности, полной зависимости от обстоятельств, на которые он теперь никак не мог повлиять.
Войдя в свой кабинет, полковник запер за собой дверь на ключ, достал из сейфа пистолет и опустился в свое любимое, служившее ему второй десяток лет кресло. Поглаживая вороненую сталь, он долго и пристально вглядывался в небольшой портрет бывшего министра внутренних дел Николая Щелокова с его собственноручной дарственной надписью, стоявший перед рядом книг на полке застекленного шкафа у противоположной стены. Полковник словно советовался с ним, как жить дальше. И жить ли вообще?
2
А вертолет тем временем уходил на запад. По шее генерала, в том месте, где кожа соприкасалась с заметно заржавевшими, но от того не ставшими менее острыми зубьями заточки, сочилась и впитывались в шарф струйка крови. Но он этого не замечал или делал вид, что не чувствует боли. Глаза его был по-прежнему спокойны, взгляд сосредоточен и уверен. Лишь один единственный раз, когда после доклада пилота о том, что они возвращаются на точку зэк, угрожая смертью, сорвал с него наушники и, сунув их в карман телогрейки, приказал не прикасаться к рации, генерал от злости заскрипел зубами и дернулся, чтобы перехватить руку с зажатой в ней заточкой. Но Стрельников ловко увернулся от захвата, и железка больно впилась в шею генерала.
– Не балуй, – прохрипел Стрельников. – Жить надоело?
Все это происходило на глазах пилота, но тот не решался что-либо предпринять, чтобы не навредить высокопоставленному пассажиру. Получив от генерала приказ выполнять все указания захватившего вертолет осужденного, вскоре потребовавшего изменить курс, он вел машину в неизвестность. У него еще оставалась надежда, что генерал вот-вот начнет переговоры с террористом. Может быть, все обойдется и ему удастся уговорить зэка вернуться в колонию. Но время шло, а генерал, видимо, смирившись со своей участью, не предпринимал никаких попыток к спасению. Румянец давно сошел с его лица. Теперь оно было бледным и не выражало ничего, кроме покорности судьбе.
Немного освоившись в ситуации, пилот стал ощущать в боковом кармане своей куртки тяжесть табельного пистолета, которое ему выдали утром в связи с тем, что предстояло возить почетного гостя, и следовало исключить «непредвиденные обстоятельства», о которых ему на инструктаже втолковывал командир отряда. Но, поскольку никто не удосужился объяснить ему, что это за обстоятельства такие, пилот, услышав стрельбу в колонии и глядя, как одного из его пассажиров ведут к вертолету, решил, что его не захватили, а наоборот, спасают, уводя подальше от бунта, учиненного осужденными. Тем более, что никто из офицеров, наверняка вооруженных, даже не сделал попытки достать пистолет. Пилот предупредительно открыл люк и помог забраться в машину сначала Стрельникову, а затем и генералу. Быстро сообразив, что произошло на самом деле, он сунул было руку в карман, но получив от зэка ощутимый удар головой в нос, смирно повалился на свое место.