– Почему еще не бросил курить!?– продолжил нажимать Бутов на молодого лейтенанта, вошедшего в только что заселенный кабинет. Майор последовал за ним.
Парень растерялся, соображая, – третий день на службе!
–У нас президент курит?
–Ни как нет, товарищ майор! – не ломая голову, перешел на «инструкции» опер и загадочно улыбнулся.
–Ну, вот…Что бы и ты мне, ко дню милиции…, фу-ты, полиции…, да и все вы бросили!
–Ясно, товарищ майор! – оперуполномоченный оперативно выдвинул ящик стола и сбросил с него пачку «Винстона» обратно в ящик, который молниеносно закрыл, – Это еще и для вхождения в контакт, а не только…. Кстати, а какой президент не курит?
Заметив мелькнувшую пачку, лейтенант полиции подумал: «Я десять лет назад бросил на «Милдсэвэне», а в его возрасте курил «Бонд»…. Богатеет страна!»
–Ты еще спроси – чей!? Президент у нас один, иди, служи! – И майор Бутов поднялся в свой главенствующий на третьем этаже кабинет. Из окна виднелся Кавалеровский парк, пересечённый вдоль и поперек пешеходными дорожками, выложенными керамической плиткой, по вдоль и в конце которых стояли разнообразные облупившиеся от времени фигуры-постаменты, созданные неизвестными скульпторами в 50-60-ые и установленные в парке поселка Лудье (позже – Фабричный). К середине 70-х огромную женщину-геолога с неприступным волевым лицом, мужчину-проходчика с отбойным молотом на плечах и таким же лицом, медведицу с медвежонком…, а так же всякую мелочь переместили в Центральный Кавалеровский парк, в который из окна только что выглянул Бутов. Парк, поутру, был разсосредоточенно наполнен вяло прогуливающимися молодыми мамашами с колясками и рыскающими на поводках собачками, суетливо принюхивающихся к урнам у лавочек. Пожилая постоянная посетительница из рядом стоящей пятиэтажки, что-то приговаривая, кормила голубей у фонтана, уже как полвека неработающего по причине убыточности данного мероприятия. Из неоткуда появившись, через парк расслабленно «проплыл», теперь чему-то загадочно улыбающийся, травокур «Кислый». Листва с тополей ровным слоем чуть прикрыла дорожки. Редкие, старые аттракционы и карусели еще не заработали из-за только вчера закончившегося дождя, а так же по причине буднего дня, а еще и первой его половины. В Кавалерово осталось мало детей. Молодежь разъехалась, и потомство воспитывалось в других – финансово более благополучных местах!
Зазвонил телефон.
– Алло! – взял трубку Вадим.
– Вадик, это я! – прозвучал голос Скрипко.
– Ты куда пропал?
– Я в машине, еду в « Лудье».…Одного субъекта надо увидеть.
– Надолго?
– На полчаса.
– Через час жду у себя!– Бутов увидел заглянувшую в кабинет девушку и махнул рукой: «Входи, входи!»
– Все?
– Все!– выключил он телефон,– Ну?! И какие, Ань, проблемы?– взглянул на скрещенные, коротко прикрытые светло-голубым платьем мясистые ножки, присаживающейся на стул светловолосой, симпатичной особы, с ярко накрашенными полными губами, и прозрачными светло-голубыми глазами.
Опять звонок…, но на стационарный:
– Алло?
– Карпушкин говорит! Смотри там, Вадим! Скрипко наши «краевики» интересуются.
Карпушкин – это начальник межрайоного отдела наркополиции.
– Да понял, понял. Займусь профилактикой!– положил трубку и широко улыбнулся, – А ты все такая же, Анька! Сексом от тебя за километр несет!
– Заехал бы вечерком тогда, Вадик. Или, запах секса командира «Уголовки» уже не торкает?– девушка грациозно перекинула шоколадные от загара ноги.
– Работа, Ань…, прежде всего работа и лишь потом…, после выполнения. А тебя? Что на данный момент торкает?
– Ну, работа – так работа! Мне нужно, Вадичка, с коробок химки и эфедрина таблеток сто!– при слове «эфедрин» голос ее злобненько зарычал.
– Ну, ты же знаешь, Аньчик, эфедрин не могу. Хватило и того раза! А химки? Да хоть три короба. Ну, рассказывай!
– Ну, ты же знаешь, Вадь, без эфедрина много не расскажешь. Люди болтливы под «мулькой». А под «химкой» они замыкаются в себе!– и повернулась со стулом к майору, скинув ногу с ноги и чуть расщеперив их. В результате узенькая полоска трусиков мелькнула прозрачной, чуть втянутой вовнутрь, белизной.
– Ну ладно! Не нужна химка, так не нужна!
– Химка – это для меня, Вадь…, или для нас! А мулька для дела! Понимаешь?!
– Рассказывай! Там посмотрим!– голос майора прозвучал серьезно, и устало, но взгляд еще раз зацепился за белое, тоненькое прикрытие,– Б****ь ты, Анька, конченая!
– Ха!!! А ты – нет?!– ее, и без того большие глаза удивленно округлились,– Когда один блядует с другим, то один – б****ь, а другой – ангел? Тебе перечислить с кем ты за последний месяц? И это только то, что известно мне. А ведь матерые опера умеют соблюдать конспирацию…. Ведь, правда, Вадик!?
– Хм?! Я всегда считал тебя лучшим из агентов!– улыбнулся он,– У нас работа непосредственно связанна с б****ством. Вот такой наш общий недостаток. Только я бездарь в этой теме, а ты – талант!
– Ну, спасибо за комплимент! Петрович думал так же. Слушай:……
«Что-то в ней есть от Мэрилин Монро!» – подумал Бутов,– «Овал лица, вечно удивленные большущие светлые глаза… Белые завитушки, в конце концов! Да и наркотики жрет с не меньшим аппетитом!»
деньги!»
Глава 2. Думы наркомана
Стоял сентябрь. Сильный дождь поливал дороги, улицы и огороды уже второй день. То хлестал, то лениво моросил, осыпая надоевшими каплями листву, раскрасневшуюся на кленах, еще зеленую на дубах, уже облетевшую на тополях, посаженных когда-то вдоль рудовозных дорог. Потоки сбегающей с сопок воды быстро наполняли реку, воды которой готовились вобрать в себя косяки кеты, стремящиеся из Тихого океана на икромет, который произойдет в глубине Сихотэ-Алинской территории. Капли густо сыпались на тяжелые от созревших и влажных шишек кроны вечнозеленых могучих кедров, тянувшихся своими коричневыми, смолянистыми стволами к серому небу из продолжающихся с Юга на Север, на тысячи километров, суровых Сихотэ-алинских склонов, накидывающих сейчас на свою поверхность лоскутное красно-коричнево-желтое осеннее покрывало, радующее своим великолепием все живое перед тем, как, сбросив всю красоту, провалится всем своим былым великолепием в спокойную стужу декабря. Лишь зеленые кедры, да другие сосны, будут некоторое время, яркими островками зелени, выделятся на буро-коричневом фоне опавшей листвы, а потом склоны покроет снег, и задуют холодные ветра, несущие сухой морозный воздух с континента.
Жители поселка знали – дождь – это хорошо! Потом бы еще ветер! – и тяжелые, набухшие от влаги шишки, «небесным камнепадом» упадут по всей тайге. Будет орех – будут деньги! А орех в этом году уродился, а значит, вот-вот деньги принесут в поселок радость жизни. Круглосуточная сумятица у пивных ларьков. Переполненные веселыми лицами маршрутки.
«Все будет – только не ленись!»– подумал Василий Михайловский и пошел в сарай за мешками под орех.
К этому времени на северных сопках края поспели не только орехи – кедровые, маньчжурские, лесные, не только вкусные и лечебные ягоды – элеутерококка, лимонника, аралии, барбариса, кишмиша, брусники, винограда…, но и конопля, или на английский манер – марихуана – продукт жизнедеятельности человека в этих краях. На Юге Сихотэ-Алиня, это пахнущее смолой растение, с древности произрастает в дикой природе. А здесь – «Север»! Или точней – «Северо-Восток»! И семена наркотического зелья завезены приезжими и курьерами, время от времени возвращающихся со злополучной территории, расположенной вдоль Российско-Китайской границы и густо заросшей дикой маньчжурской коноплей.
В долине речки Темная, берущей начало под вершиной одноименной горы, у Жеки Радова и находились интересные посевы конопли, так называемые «пятаки». Когда-то в наркзоне он носил гордое звание «опивушника». Опиум – его любимый наркотик, а точней давно ставший единственным, вызывающим в Жекиной душе настоящий «кайф». Вся остальная «химия» – это так…, придаток к «настоящему»!