После того как мы порвали, мои девчонки ни на шаг от меня не отходили. В воскресенье они уже были у меня со всем необходимым. Моника принесла домашние чуррос – ее мама знает, как я их люблю. Лин весь вечер потчевала меня мемами в стиле «Парни отстой». Ну и куда без Кензи с ее плей-листом хип-хопа восьмидесятых. Мы слушали его, валяясь у меня в комнате на кровати, пока Лин возилась с моими непослушными кудряшками, пытаясь собрать их в хвостики. Мы все перепачкались корицей и сахарной пудрой и любовались постерами на стенах комнаты. На постерах изображены те места, где я хотела бы побывать: Париж, Буэнос-Айрес, Эдинбург, Дублин, Прага, Тоскана, швейцарские Альпы – и это еще не все. Все стены завешаны.
– Зэй? – Голос математички звучит как будто издалека, но тут Кензи толкает меня локтем, и я понимаю, что снова витала в облаках посреди урока. Щеки заливает краска, так как весь класс уставился на меня.
– Да, мисс Лейн?
– Что у тебя в номере семь?
– М-м… – Я опускаю взгляд в тетрадь по тригонометрии. Треугольники, к счастью, в этом я разбираюсь. – Сторона АС равна десяти?
Она кивает и снова поворачивается к доске. Я выдыхаю, и сердцебиение утихает. Мы с Кензи потихоньку стукаемся кулачками, ее смуглые пальцы и мои светлые. Мы терпеть не можем тригонометрию, но на этот раз обошлось.
Весь день я хожу, как разбитая. От грусти сводит живот. Вообще все тело сводит. Утром я вскочила ни свет ни заря и так и не смогла уснуть. Пошла на кухню взять чего‐нибудь попить и нашла папу спящим на диване в гостиной. Он попытался было вскочить и отбросить одеяло, сделав вид, будто он всего лишь сидел, но я все поняла. Раз уж он спит на диване, значит, они поругались с мамой. В который раз.
– Привет, малышка Зэй. Я пришел поздно ночью и решил не беспокоить маму, – неубедительно пробормотал он, потерев заспанное лицо.
Не думаю, что пришедшего после ночной смены мужа, осторожно забирающегося в постель, можно счесть серьезным беспокойством, но сама я замужем не была, так что откуда мне знать?
Папа в прошлом году потерял работу менеджера по продажам в торговом центре, так что сейчас он менеджер в барбекю-ресторане. Проблема в том, что получать он стал меньше, так еще и работать приходится в том числе в ночные смены. Я понимаю, как это паршиво и тяжело, но родителям приходится смириться и выкручиваться. Мы с братом, восьмиклассником Зебедайей, хотели бы большей стабильности в нашей жизни.
К счастью, эта неделя – последняя перед весенними каникулами. И, ура, нет чирлидерских тренировок: баскетбольный сезон закончился. Отборочные состязания начнутся всего лишь через два месяца, но пока смело можно сказать, что я свободна.
С Лин, Моникой и Кензи мы встретились, как обычно, около шкафчиков учеников младших классов. Девчонки обсуждали что‐то вполголоса, но мгновенно стихли, едва завидев мою приближающуюся кислую мину. В тот же момент все трое бросились меня обнимать.
– Чтоб этому гаденышу Уайли яйца оторвало, да побольнее.
Ох уж эта милашка Лин.
– Он тебя не заслуживал. – Наша феминистка Моника. – Тебе будет намного лучше без него.
Кензи молча кивнула в знак солидарности с подругами, глаза ее были на мокром месте при моем появлении.
– Спасибо, девчонки, – чуть слышно прошептала я.
Толпа наших одноклассников потихоньку обступила нас, у некоторых было заметно неподдельное сочувствие, другие же просто подошли полюбопытствовать.
– Так ты порвала с ним?
– Да уж, хреново вышло.
– Мне жаль, Зэй.
Затем следуют дружеские объятия, я стараюсь держаться, но это чертовски тяжело, когда вокруг только и слышишь: «…изменил ей с малолеткой!» – и все в таком духе с жалостными взглядами. В горле будто ком стоит.
– Все в порядке, – вяло отвечаю я.
Не думайте, что я не заметила, как изменился взгляд парней на меня. Будто в мясную лавку завезли свежую тушу. К счастью, звенит звонок, и толпа потихоньку рассасывается, оставляя нас с девчонками одних.
– Итак, получается, ты теперь снова одна, – замечает Лин.
– Выходит, так, – отвечаю я. – И впредь будет только так.
Девочки скептически переглядываются.
– Серьезно, – не отступаю я. – Больше никаких парней. Ни за что.
– Как скажешь. – Кензи нежно гладит меня по руке, и я невольно начинаю злиться.
Звучит второй звонок, и мы расходимся. Всего неделя до весенних каникул. Я справлюсь. Плюхаюсь за парту, и начинается урок английского.
– Откройте учебники на странице триста семьдесят, – бодро начинает урок миссис Уорфилд. – На этой неделе мы займемся современной поэзией.
Весь класс, включая меня, недовольно вздыхает.
– Но ведь уже почти каникулы! – возмущается один из футболистов на задних партах.
Качок Джек Райнхарт. Про него скажу лишь, что иногда стереотипы все же попадают в точку.
Миссис Уорфилд позабавили наши жалобы. С улыбкой она раздала нам листочки с заданиями. Затем объяснила, что нам предстоит. Мы должны были «позволить раскрыться своим эмоциям, выплеснув их на бумаге в виде нескольких тщательно подобранных слов». Позади меня Джек Райнхарт упал головой на парту. Первым заданием было описать свои эмоции в виде короткого стихотворения. Я раздраженно смотрю на пустой лист передо мной. Для творчества у меня нет никакого настроения. Эмоции, кипящие сейчас внутри, вряд ли понравятся миссис Уорфилд.
– Вы можете даже зарифмовать ваши мысли, но это вовсе не обязательно, – добавила миссис Уорфилд. – Сконцентрируйтесь на чем‐нибудь хорошем, подумайте о грядущих каникулах, праздниках и так далее. Или же на чем‐нибудь плохом, на своих утратах и прочих несчастьях.
Против моей воли в голове появляется отчетливый образ. Я живо вспоминаю родителей одним рождественским утром, когда мы с Зебедайей были еще совсем детьми. Мама сидела на коленях у папы, пока мы с братом открывали подарки. Я помню, как прекрасно они выглядели вместе тем утром. Они любили друг друга. Их пальцы были переплетены, а папа постоянно целовал мамину руку, словно бессознательно…
Я отдала бы все на свете, чтобы вновь увидеть их такими. Они уже давно не проявляют никаких чувств друг к другу. Оба с головой ушли в работу, чтобы хватало денег на оплату счетов. Я всего лишь хочу, чтобы они снова были счастливы.
Внезапно я осознаю, что моя рука уже пишет на бумаге слова, возникающие в голове. Появляется странное ощущение легкости. Не могу сказать, что я творческая личность. А вот иностранные языки – это определенно мое. Поток слов, выходящий из‐под руки, одновременно удивлял и завораживал меня. Я едва слышала, что говорила миссис Уорфилд.
– Объем не имеет значения. Я просто прошу вас выразить свои чувства в нескольких строчках. У вас пятнадцать минут.
Мне хватило и десяти. Не подумайте, что я выдавила из себя жалкое четверостишие. Меня хватило на большее. Вновь и вновь перечитывая то, что получилось, я всякий раз ощущала, как эмоции захлестывают меня. Я убираю слова и меняю их местами, хочу, чтобы каждая строчка в точности передавала ту ностальгию, которая переполняла меня в тот момент.
– Итак, класс, – начала миссис Уорфилд, – теперь пришло время работы в парах. Но, учитывая горький опыт прошлого раза, сегодня я сама вас рассажу.
Пока она разбивала нас на пары, класс снова зашелся волной недовольных вздохов и оханий.
– Зэй Монро и Дин Прескотт.
Мое сердце бешено заколотилось. Клянусь, именно бешено, что было весьма странно, если учесть, что, пока мы были с Уайли, на других парней я даже не смотрела. Дело в том, что Дин был одним из моих многих бывших еще со времен девятого и десятого классов.
Его соседка встала, и я заняла место рядом с ним.
– Привет, – сказала я.
– Привет.
Я украдкой оглядела его. Дин был здоровый парень. Тоже футболист, но к нему стереотипы не имели никакого отношения, он был добрым и неглупым. А насчет здорового еще мягко сказано. Ростом под два метра и шириной с дверной проем. Не буквально, конечно, но можете себе представить. Мощные плечи и широкая грудь. Тело атлета вкупе с милой улыбкой и вьющимися каштановыми волосами.