– Господи, сколько пафоса-то! – не удержалась я.
Юлька расхохоталась на том конце трубки.
– Так что скажешь, Тань? Возьмешься?
Я осмотрелась. Банка с кофе молча взывала ко мне с края кухонного стола. Настенные часы показывали половину седьмого вечера. Вот-вот начнет темнеть, а пока солнце не закатилось за дома, за окном из последних сил полыхал осенний вечер, и каждый день пахло дождем. Самое время греться в своей норе, но…
Случаются в жизни некие ситуации, мимо которых пройти не получается.
– Надо бы нам увидеться, Юль. И лучше бы у тебя дома.
Я подъехала, когда совсем стемнело. Юлька встречала меня на улице около подъезда. Пока я парковалась, она топталась под козырьком, потому что вышла в тапочках и наброшенной на плечи курточке. И выскочила она мне навстречу по той причине, что, по ее словам, в их доме барахлит домофон.
В тепле ее квартирки я чуть было не уснула, но крепкий чай и Юлькин рассказ о соседях сделали свое дело – вскоре я слушала ее с нарастающим интересом.
Семья Бураковых была образцово-показательной. Родители-врачи, двое детей с разницей в девять лет. И жили бы себе спокойно, если бы не случилась беда: сначала умер отец семейства, а через полгода Маша и Сергей похоронили мать. Юля помнила те дни, когда встречала черного от горя соседа. Молодой парень мгновенно превратился в сурового неразговорчивого мужика. Рассказала, как однажды вечером, перекрестившись, решительно позвонила в их дверь и протянула через порог кастрюлю с теплыми ватрушками. Как не хотели брать, как им всем было неловко. Юля терпеливо налаживала контакт с ребятами, ведь до этого с ними близко не общалась. Еще когда были живы их родители, она чаще всего виделась с их мамой, которую по-простому называла тетей Валей. Валентина Георгиевна трудилась дефектологом в одной из спецшкол Тарасова, но порой подрабатывала и частным образом. Иногда она рассказывала Юле о своей работе. Восхищалась терпением родителей или возмущалась, если ее маленьких пациентов начинали обижать или лечить так, как было ни в коем случае нельзя.
– Пятилетний ребенок – аутист, – чуть не плакала она. – Живет с мамой и бабушкой. Отец – тот еще тип, из тех, которые все знают лучше других. Бывает у сына редко, после его визитов мальчик всегда плачет, потому что папа пытается за один час своего пребывания в квартире вырастить из ребенка настоящего мужика. Так вот, он в какой-то момент решает, что бывшая жена все делает неправильно, и если отвести сына на концерт рок-группы, то мальчику с диагнозом аутизм это пойдет на пользу. Ну а что тут такого, рассуждает он, пусть пацан развивается, хоть так мир увидит. И вот, прости, Юль, этот придурок даже не знает, что его ребенок от громких звуков в комок сжимается и не любит яркий свет. Ну как же можно об этом не помнить? Как можно не знать, это же твой сын!
Юлька кивала, закусив губу. Мотала на ус, потому что все это было ей очень интересно.
Сергей потихоньку оттаял. Стал не только здороваться с Юлей при встрече, но и отвечать на вопрос «как идут дела?». Еще при жизни родителей он учился на биологическом факультете, ближе к диплому устроился в какую-то лабораторию, но после их смерти остался в семье за главного. Нужны были деньги. Как-то рассказал, что уволился из лаборатории и устроился работать ночным охранником аж в две конторы сразу. Юля тогда попросила его, чтобы обращался к ней, если что-то нужно.
– А что сестра? – я мягко подтолкнула свою знакомую в нужном мне направлении. – С ней ты не очень, да?
– Не очень, – призналась Юлька. – Она колючая. Всегда такой была, а сейчас – тем более. Серега ее воспитывал, и очень серьезно. Как уши ни закрой, а стены тут тонкие. Да и с лестничной площадки все слышно.
– Руку поднимал, что ли? – уточнила я.
– Не думаю. Но голос повышал. Хотя я слышала чаще Машины крики, чем его командирский тон. Он сильно ее контролировал. В последние перед его исчезновением выходные жуткий был скандал. То ли он ее куда-то не пускал вечером, то ли она откуда-то поздно пришла – я не помню, но суть точно в этом. Очень тогда ругались. Из дома только в школу, из школы – домой. Может, в магазин по дороге он ей разрешал заскочить, и все. Вот такие у Маши маршруты, и брат их четко обозначил. Никаких ее подруг я у них дома не замечала, как и друзей Сергея, впрочем. Отгородились. Но он хотя бы шел на контакт, а вот Машка…
Теперь стало понятно, о чем говорит Юлька. Такой образ жизни, несомненно, предполагает жесткий контроль со стороны того, кто сильнее или старше. Кажется, я начинала понимать, в чем дело. Скорее всего, Сергей перегибает палку в воспитании младшей сестры, только вот она уже не ребенок. Тут мало у кого нервы выдержат.
– Но тебе же удалось с ней поговорить? – напомнила я.
– Удалось, а толку? Только дурой себя почувствовала, и все. Уехал брат, точка. Три дня не появляется, и ладно. Как так-то? То ее словно на цепи держал, то бросил. Не складывается, Тань. Да и сама сестра, знаешь ли, не особо волнуется, вот такое у меня создается впечатление. Как будто знает что-то, а меня на место ставит, как соседку, которая везде нос сует.
– Дашь мне их телефон?
– Только домашний, я их мобильные не знаю. И я предупреждаю, Машка – тот еще перец.
Тут же, сидя на Юлькиной кухне, я набрала на своем мобильном специальный цифровой код, который делал мой номер невидимым для абонента. Юлька, раскрыв рот, наблюдала за моими действиями.
– Включила Джеймса Бонда, – подмигнула я ей и позвонила в соседнюю квартиру.
…
Трубку Маша сняла на четвертом гудке.
– Добрый вечер, – я была сама дружелюбность. – Скажите, пожалуйста, это квартира Бураковых?
– Добрый вечер, – услышала я надменный девчоночий голос. – Все, что вы собираетесь предложить, меня не интересует. Ни кредит, ни курсы английского, ни пластиковые окна.
– Маша, я по другому вопросу.
– Я не называла своего имени, – медленно проговорила Маша.
Вот теперь, когда я обезоружила «жертву», надо было действовать быстро.
– Не бросай трубку, Мария, я не маньяк. Мое имя Татьяна, фамилия Иванова, и я частный детектив. Номер мне дала твоя соседка Юля. Сказала, что тебе нужна помощь в поиске брата. Я ведь могу помочь?
– Какая Юля? Ах, да. Я не просила ее о помощи, – еще тише сказала Маша. – Никого не просила. И я сейчас занята.
– Не вопрос, я могу перезвонить. Или встретиться с тобой, это вообще будет прекрасно. Если хочешь, то в присутствии Юли, чтобы ты была уверена в том, что тебе нечего бояться.
– Не надо, – твердо ответила Маша. – С Сергеем все в порядке, просто его задержали дела. У меня уроков много, надо идти.
– Ты точно не хочешь поговорить? Или не можешь? Если не можешь, если кто-то рядом, а тебе нужна помощь, ты просто скажи «да», и я все пойму.
Последний вопрос я задала не случайно. Было одно дело, когда я точно так же разговаривала по телефону с человеком, которого насильно удерживали в помещении. Он прекрасно справился с ролью, которую ему навязали похитители. Он был вынужден создавать видимость того, что с ним все в порядке, что у него не сломана рука и не разбито лицо – он просто не мог сказать мне об этом во время телефонного разговора, ведь каждое его слово жадно ловили те, кто его похитил. И тогда я решила: предложу ему повторить то, что он от меня услышит – только так я смогу понять то, о чем он не может рассказать. Это была фраза «Я вам перезвоню». И он рискнул, повторил. Он повторил и рассмеялся. У него просто не выдержали нервы. Никто из тех, кто подслушивал его разговор, ничего не заподозрил, а через минуту дверь снесли ребята из группы захвата, которой руководил Владимир Сергеевич Кирьянов.
…
Маша явно не услышала меня. Случилось то, чего я никак не ожидала. Звуковой фон, звучавший из динамика моего мобильного, вдруг резко «затух», словно кто-то закрыл мои уши ладонями. Так бывает, если твой собеседник вдруг зажимает трубку рукой, не желая, чтобы тот, с кем он ведет диалог, слышал его слова. Вообще-то для таких случаев есть специальная кнопка на клавиатуре любого телефона, но иногда про нее забывают. Особенно если надо действовать быстро. Значит, Маше надо было действовать именно так. Но даже такая быстрота реакции не смогла скрыть едва слышный голос другого человека, которому Маша что-то сказала. Как и тот факт, что она не услышала мой вопрос.