…Сидя на стуле, Иван перекатывал на стеклянно-матовом столе куриные яйца и, скрывая настроение, напряжённо думал. Задача приготовить утренний перекус, не выполнена, где он сейчас находится – неизвестно.
Нужно, что-то делать – надо прощупать обстановку, а лучше всего прогуляться. Свежий воздух поможет собрать мысли и привести голову в порядок. Куда идти, кого искать Ваня ещё не решил; но, что выход найти жизненно необходимо, молодому человеку понятно без лишних слов.
На кухню снова зашла рыжеволосая красотка. Она уже оделась. На ней отточенная, выразительная, строгая форма, подчёркивающая все прелести сочного женского тела: чёрный костюм, состоящий из кителя и юбки чуть выше колен. На плечах плетённые змейкой погоны. На голове пилотка в цвет костюма, прошитая по краям белыми вставками. На стройных ногах классические чёрные туфли на невысоком каблучке, как венец красоты завершал картину.
Соблазнительная дива качнула бёдрами, одёрнула рукой подол и театрально сказала:
– Спасибо, Иоганн, за завтрак! Спасибо, любимый, что накормил!
Иван с восхищением смотрел на новый образ своей девушки. Судя по тому, как сидела форма на Лизавете и как она себя чувствовала в ней, образ был далеко не нов. Российская медицина сделала огромный шаг вперёд, если сотрудники клиники для восстановления после инсульта, носят такую привлекательную и, можно сказать, вызывающе сексуальную одежду. Только почему на воротниках пиджака были петлицы со скрещёнными костями? Такая же эмблема и на пилотке Лизаветы. Что это за пиратские символы? Народ у нас креативный, творческий, но не настолько!
– Подскажи, дорогая, где мои ключи от входной двери? – предельно осторожно, стараясь не переиграть в безразличие, спросил Иван. – Что-то я сегодня не в себе. Сам не свой. Мы хотя бы в Москве?
– В Москве, где же ещё? А ключи на дне запрещённого юмора, Иоганн. Тебе остался день домашнего ареста. Или ты решил ослушаться полицейских? – нахмурилась красавица.
В совокупности с формой, очень похожей на мундир подразделения СС, взгляд девушки выглядел зловеще. Сейчас начнётся! Она достанет пассатижи и если Иван не выполнит все требования, предъявляемые ею, то обязательно вырвет ему все ногти на руках и на ногах вырвет тоже!
– Нет, я не решился ослушаться, – почти шёпотом ответил Бунтовской, – Я никуда не пойду. Я буду ждать тебя дома. Можно?
Рыжая пронзительно посмотрела на Ивана. Она подошла настолько близко, к сидящему на хромированном стуле парню, что колени молодых людей соприкоснулись. Девушка прижала ладони к выбритым щекам, наклонилась и страстно поцеловала в губы. Непривычно мешал пирсинг, но Иван с удовольствием ответил, нежно целуя чувственный рот.
– Я люблю тебя, не смотря, ни на что, – улыбнулась она и поправила пилотку, сдвинув набок. – Будь хорошим мальчиком. Не нарушай закон и всё будет у нас прекрасно.
***
Входная дверь плавно закрылась, автоматически сработал замок и Ваня остался один. Он сидел за столом на кухне, а перед ним на огромном экране распылялись в плясках музыкальные коллективы молодых артистов, напевая, когда неизвестные, а порой и хорошо знакомые хиты.
Шёл, какой-то концерт. За сверкающей сценой, на огромном телевизионном табло, в голубом небе косяком летели журавли, а, глядя в зрительный зал, с микрофоном в руке стоял громадный конферансье.
– Ну, дела, – прошептал Ваня.
Ведущим концерта оказался знаменитый во всём мире актёр, Арнольд Шварцнегер – тот с могучими мышцами, тот, что носил бревно на плече и постоянно голым прилетает из будущего.
Рослый, широкоплечий мужчина с неземной тоской, излучая вселенское горе, объявил песню: «Летят журавли». После анонса зал разразился аплодисментами и встал. Затем на сцену вышел пожилой певец в строгом костюме и пафосно, под знакомую мелодию запел о солдатах, погибших в бою.
Но Ивана совсем не интересовали эстрадные исполнители и даже ведущий вполне мог оказаться просто похожим на качка Арнольда. Его волновало совсем другое.
Сделав шаг в серебряный шар, он каким-то фантастическим способом очутился в совершенно ином, параллельном мире – и этот факт не вызывал сомнений. Спорить и отрицать, не было никакого смысла. Модненькая квартирка, странная мебель, рыжеволосая девушка в форме, унылый Шварцнегер и его собственный внешний вид – всё кричало о переменах.
«И всё же она прекрасна! – вспоминая Лизу в обтягивающей юбке, подумал Иван. – Почему она в таком наряде? И что за странные символы с костями? А погоны?.. Да бред какой-то!»
Ваня подошёл к зеркалу и бережно, чтобы не поранить себя, стал отстёгивать бусинки на шпильках и прочие металлические предметы. Он сначала вытащил из брови несколько колец, затем освободил уши от семи легковесных серёжек. Всё это богатство, Бунтовской высыпал на стол, рядом с яйцами и ветчиной.
– Так будет лучше, – потянулся Ваня и приблизился к огромному окну.
Шторы казались прозрачными, но как не смотри, ничего не видно сквозь них. Они сотканы из такого материала, что пропускают только неяркий свет, наполняя комнату золотом осеннего утра. Иван попытался рукой, раздвинуть половинки в разные стороны. Он одёрнул шторину, затем ещё раз, но ничего не вышло. Вверху и внизу края ткани были зафиксированы в раздвижных пазах. Бунтовской понял – не сломав, руками не сдвинуть.
– Сим-сим, хочу видеть город! – строго, громче обычного скомандовал Ваня.
Шторы не шелохнулись. Иван призадумался.
– Открыть окно, – уже спокойно приказал он.
Совершенно беззвучно, медленно и плавно каждая из половинок, когда-то цельной, тканой преграды, разъехались по углам. Окно открылось полностью. Ваня замер, увидев перед собой город, который совсем непохож на знакомую с детства столицу. От той хорошо знакомой Москвы не осталось и следа. Это был абсолютно чужой мир.
…Ваня находился в высотном здании. Сравнив с домами неподалёку, Иван примерно измерил высоту и понял, что квартира Елизаветы, находится где-то посередине. Возможно, это двадцатый этаж, может быть, чуть выше. Справа и слева, и прямо вдалеке за изгибом реки, видны сотни одинаковых строений. Какие-то здания выше, какие-то чуть ниже, но все они сделаны в одном стиле, сверкающих домов-свечек – по одному лекалу.
Внизу между высотками, словно кустарник в джунглях, пригрелись трёх или пятиэтажные постройки. Первое что приходит в голову, это торговые комплексы. Все здания и высоченные, и обслуживающие население коробочки внизу, располагаются правильно, с невероятной точностью и прагматизмом. Но эта, выверенная до сантиметра геометрия, уничтожила поэзию и романтизм русской столицы. Сверкающие в лучах солнца небоскрёбы из стекла и металла похитили у древнего города дух старины и изящества. Нет больше ни улочек, ни переулков, ни удручающих пробок на дорогах.
Подсчитать сколько окон в доме, измеряя высоту, дело пустое. Понятно без счёта – весь город состоит из небоскрёбов и какая разница сколько в доме этажей: шестьдесят, семьдесят или сто. Гораздо занятнее посмотреть вниз на автомобильные магистрали.
Чёткими линиями с яркой разметкой, дороги пролегали между зданиями, создавая, где-то одностороннее движение, иногда сливаясь, превращались в оживлённые шоссе. Магистрали пересекались между собой и рождали кольцевые развязки, которые с верхотуры, походили на громадные птичьи гнёзда. Масштабы строительства в Москве поражали. Совокупность небоскрёбов, стреловидных дорог и их развязок, произвели на Ивана нереальное впечатление сна.
Футуристическая картина подогревалась удивительным фактом. Ваня заметил, что машины, передвигающиеся по городским шоссе, всего двух цветов – чёрного и белого. Оттого правильность одинаковых расстояний между авто выглядела ещё поразительнее. Светлое авто, за ней в трёх метрах чёрная машина. Затем снова в трёх метрах белая, далее, на таком же расстоянии чёрная. Такой завораживающей, бесконечной вереницей авто двигались пять рядов в одну сторону, пять в другую.
Ехали они безостановочно, синхронно и довольно быстро. Некоторые машины шустро сворачивали с центральной дороги, проникая к магазинам и во дворы жилых домов. Делали они это так проворно и организованно, что ничуть не мешали остальным участникам. Свернув, авто отлажено парковались, выбирая место для стоянки незамедлительно и без ошибок. Чёткий, шашечный порядок движения навёл на мысль, что управляют гигантским потоком совсем не люди.