Я пропустила вперед удивленного моим взъерошенно-настороженным видом соседа и, внимательно вглядываясь в его спину, вошла следом.
В подъезде тускло, но все же светила лампочка. Лифт не работал. Сосед пулей взлетел на свой этаж – похоже, он торопился смотреть последний выпуск криминальной хроники. Сегодня он точно будет вглядываться в мелькающие там подозрительные лица из опасения обнаружить мой фоторобот… А может быть, и он, как я прЫнцев, боится всяких прЫнцесс типа меня, неизвестно по какой причине околачивающихся у дверей в темное время суток… Ха-ха! Весело…
Мне надо было всего двумя этажами выше, и все равно без приключений не обошлось. На третьем – с лестничной клетки вылетела собака и перепугала до смерти. Зато рядом с моей квартирой на четвертом этаже по-прежнему находилась квартира самой замечательной соседки на свете и моей лучшей подруги в одном лице. А у Анютки, слава Богу, в целости и сохранности лежали запасные ключи от моей двери, что было так кстати, так кстати!
Через пять минут я пластом лежала поперек своей кровати с компрессом на голове, бутербродом в руке и сбивчиво жаловалась подружке на свою горькую судьбу.
– А он что? А ты что? А он что? А ты что? – сокрушаясь, причитала Анютка, машинально размешивая для меня давно растворившийся кусочек сахара в кружке горьковато-душистого мятного чая.
А я? Что я? Я ничего. Не хуже других одиноких красавиц, с распахнутыми душами гуляющих по широким просторам родной отчизны.
Прошел денек? Прошел. Ну и что, что отвратительно-неудачный?.. Мы боролись? Боролись. Делали все, что могли? Делали. Значит, чего-то добились. И наверняка хоть чуть-чуть, но приблизилось к нам наше женское – великое и загадочное – «Все будет хорошо!».
Заворачиваясь после горячего душа в нежную махровую шерстку банного халата, я твердила, как древнее заклинание, эти три слова, привораживая светлое будущее. И мой внутренний голос вторил эхом. Все его четыре Противоречивости, а именно: Здравый Смысл, Совесть, Жалость и Вредность – выступали единым фронтом, что бывало крайне редко.
«Все действительно будет! – хором уговаривали они меня. – Надо только определить для себя раз и навсегда, что тебе нужно в этой жизни, и разобраться наконец, кто ты есть на этом свете…»
«Господи, как я устала! Как надоело все… – бурчала я им в ответ. – Надо-е-ло… Надо-е-хать… Уехать, что ли, куда-нибудь подальше? На Луну бы хорошо, да, говорят, там еще труднее, чем у нас тут, дышится… В деревню к тетке? В глушь, в Саратов? Эх, давно пора, только нет у меня никого нигде, сижу всю жизнь в своем городе, как лягушка в болоте, и квакаю направо-налево… Хотя… Бывают еще и лягушки-путешественницы, кажется?»
Я подошла к зеркалу, вглядываясь в запотевшую поверхность, словно в недосягаемую линию горизонта, туда, где края далекие, теплые, заморские… Но сквозь покрытое мелкими капельками воды зазеркалье было проблематично разглядеть как дальние сказочные страны, так и ответы на мучившие меня в последнее время вопросы. А пора бы, пора бы уже определиться, во имя какой такой благой цели и на какие такие муки я готова пойти в своей жизни… Через несколько дней как-никак стукнет тридцать три. Возраст Христа.
На следующее утро, к счастью, субботнее, я легко встала рано и энергично принялась за дела. Уже и раньше я замечала за собой эту странность – когда жизнь в очередной раз загоняла меня в угол, откуда ни возьмись появлялись недюжинные силы бороться за свое место под солнцем со страстью, достойной лучшего применения.
Я составила длинный список дел на день, все пункты которого наконец касались только меня и моего скромного существования. Никакого «мужского рода» в планах на будущее! Прежде всего я вызвала мастеров сменить дверные замки и тут же рьяно принялась за уборку. Я драила, мыла, терла, скоблила все, что попадалось под руку, не столько освобождаясь от пыли и грязи, сколько уничтожая следы пребывания в моей квартире (или душе?) мужчины, вычеркнутого вчера из списка живых.
Лешик, правда, еще не знал о постигшей его участи. Пока я рвала его фотки, отправляла в мусорное ведро его подарки – плюшевого слоника (это что, намек?), свинью-копилку (похоже, все-таки намек…), сердечко на палочке с идиотской надписью «Вечно люби меня» (нет, ну не эгоист?)… мой, уже бывший, выпускал в моем направлении хиленькие стрелы Амура. Каждые полчаса мобильный телефон взвизгивал, то вызывая на связь, то принимая сообщение.
Заслышав характерные звуки, я терпеливо отставляла швабру, откладывала тряпки, охорашивалась перед зеркалом, как будто он мог меня увидеть, и гордо шла на зов, чтобы с чувством глубокого удовлетворения прочитать и тут же стереть из памяти всяческие его эсэмэсные извинения и сопутствующие им любовные охи-вздохи. Или же просто нажать на кнопку «Сброс», выразив таким образом свое теперешнее отношение к его персоне.
Хоть и сомнительное, но все же какое удовольствие самой расставлять точки! (Пусть даже там, где ставить их совсем не хочется.)
Как сказал бы мой наимудрейший родственник, а именно – родной папочка: «Надо. Есть такое, понятное с детства, хлесткое слово «на-до»!»
Сердцу-то было давным-давно ясно, что и на этот раз поезд любви мчался под откос, а мой избранник скорее всего уже был готов спрыгнуть на ходу и только выбирал для этого подходящий момент, такой, чтобы и овцы целы были, и волки сыты. Не будем углубляться, кто тут «овцы», а кто «волки», все равно любая женщина знает, что такое «давай останемся друзьями». (Для тех, кто по счастливой случайности не в курсе, запоминайте – это так, чтобы ты ему жить не мешала, а он с тобой всегда связаться мог, если что…)
А самое главное, как мне казалось в тот момент, мой прЫнц хотел, чтобы его возвращение в семейное гнездышко – к заждавшейся его жене, диетическому питанию и прочим домашним радостям – было мягким и безболезненным. Именно поэтому, а не из-за напряга в работе и повышенной бдительности его супруги, мы начали реже встречаться, я стала походить на умное животное, ожидающее очереди на бойне, а он – на сентиментального палача, вздыхающего от своей тягостной участи.
Нет, я вообще-то ничего против семейного образа жизни, его или своего, никогда не имела. Совсем наоборот! Я выросла в дружной крепкой семье и мечтала растить своих детей в похожей атмосфере. И у меня почти получилось. Как-то, «на заре туманной юности», я по любви создала одну миленькую ячейку общества, родила очаровательного малыша. Вот с атмосферой только не вышло… Слишком часто она становилась раскаленной, как поверхность Венеры. И спустя несколько лет, вся в волдырях, ошпаренная и обожженная (фигурально, конечно, выражаясь), я сбежала на волю от своего законного прЫнца, прихватив с собой лишь пару чемоданов, мешок горького опыта и маленький осколочек бывшей любви – любимого сынишку Павлика.
«Ну взгляни на себя! Ну что за умница, ну что за красавица!» – убеждал меня изнутри мой Здравый Смысл, и я, отгоняя тоскливые мысли и до боли втянув живот подальше под ребра, завертелась перед зеркалом, принимая очаровательные, на мой взгляд, позы.
Вглядываясь в чужое лицо, мы обычно анализируем морщины, складки, мешки, пытаясь через внешность познать человеческую душу, ее достоинства и пороки, а разглядывая свое изображение, считаем года, пережитые нашей кожей. Как нам не хочется признавать, что зеркало отразило не столько возраст кожного покрова, сколько все следы наших переживаний, настроений, результатов мыслительной деятельности, физических страданий и даже лишнюю рюмку спиртного. Но по сравнению с моей попыткой вглядеться в себя прошлой ночью зазеркалье было настроено снисходительно и отразило мою мордочку достаточно благосклонно.
На меня смотрела (даже сейчас, после вчерашних нервов и слез) хорошенькая «рыженькая лисичка» с лукавыми глазками, черненькими бровками и аленькими губками. Ну все, кажется, для счастья есть. «И куда только они смотрят?» – задумалась я, и мой взгляд непроизвольно стал смещаться с лица куда-то ниже. Ниже. Еще ниже… Эх, мужчины! Куда бы вы ни смотрели – чего уж Всевышнего гневить? – везде округлостей всяких хватает. Хотя… Если бы Он, то есть Всевышний, моего мнения спросил, когда меня создавал, я бы, конечно, ВСЕ не так сделала! Тут – поуже, ясное дело. Здесь – подлиннее, чтобы такая линия плааав-ная… А тут? Ну что за безобразие? Отрезать, отрезать! Побольше!.. Я принялась нещадно оттягивать свои бока в районе талии, сокрушаясь, что у них там, на небесах, похоже, к результатам конкурсов красоты никто не прислушивается…