Я сжимаю пальцами подоконник, намереваясь нанести визит нынешнему бургомистру. Кстати, кто сейчас сидит в градоправителях?..
– Кто сейчас бургомистр?
– Тот же, Ганс Петерсен.
– Боров, наверное, весь жиром заплыл?
– Ты даже не представляешь насколько… Что ты собираешься делать? Бабулю уже похоронили. Тебя не стали дожидаться.
– Я хочу осмотреть дом бабули. Надеюсь, мародёры не успели ничем поживиться.
Андерс вдруг хмурится и отрицательно машет головой.
– Нет, ты что… Туда никто и носа не сунет. Говорят…
– Что говорят?
– Да так, ерунда.
– Ну уж нет. Договаривай, если начал.
– Местные говорят, что это не люди так бабулю покромсали. А волки… Говорят, оборотни Шварцвальда вновь вернулись в наши края.
Я застываю на месте, сразу вспоминая бабушкины сказки о людях, способных перекидываться в огромных волков. Говорят, увидев такого, ни за что не спутаешь его с обыкновенным волком. Я усмехаюсь, стараясь не давать детским страшилкам овладеть мной, заставив бояться даже собственной тени. Но против воли взгляд устремляется в лес. Тишина. Темнота. Когтистые лапы ступают мягко по холодной земле. Густая шерсть встаёт дыбом, когда огромный волк, воздев узкую морду кверху, воет на луну…
Я пытаюсь отделать от видения решительным кивком головы. Видение разбивается на мелкие осколки, блестящими звонкими каплями осыпается вниз, к моим ногам. Но часть из них цепляется за одежду, чтобы, уличив подходящий момент, вновь коснуться краешка сознания.
– Надо проведать домик бабули. До наступления темноты. Сегодня же.
– Зачем торопиться?
– Думаешь, у меня так много времени? Мне есть чем заняться в Аугсбурге…
Андерс окидывает меня взглядом с головы до ног.
– Не все поверили слухам, что Аманда Штерн это и есть та самая Красная Шапочка… Но после твоего письма все сомнения развеялись. Бабуля была рада за тебя. Она два дня ходила с твоим письмом, хвастаясь каждому встречному…
На мгновение моё горло перехватывает, но я вдыхаю воздух поглубже.
– Два дня, да?
– Да. А на третий день к ней должен был заехать кто-то из местных. Вроде молочник, отвезти сыра и молока. Он её и нашёл…
– Я поеду туда сейчас же. Только соберусь в дорогу.
Андерс отрицательно качает головой:
– Это слишком опасно.
– Вот как? Скажи ещё, что никто из местных туда не сунется.
– Так и есть.
– Трусливые шавки.
Я отсылаю Андерса прочь и переодеваюсь в костюм для прогулок: платье более простое, из тёмно-коричневой шерсти, серый широкий пояс и добротный плащ. Мне не нравится то, что я вижу в зеркале: слишком уныло. Ни одного яркого пятна. Радует лишь то, что под платьем простушки волнительное кружево алеет красным. Я бы не выжила в этом царстве серости и уныния без живительного цвета.
Андерс слоняется на первом этаже и пытается отговорить меня ехать к домику бабули.
– Меня очень долго здесь не было. Я обязана побывать у бабули. Во что бы то ни стало.
– Ты не понимаешь, Аманда.
– Да. Я не понимаю. Но хочу понять. Боишься? Оставайся здесь. Тебя никто не зовёт с собой. Я только лошадь возьму на время у твоего отца.
Андерс остаётся на первом этаже, когда я выхожу из дома и иду к конюшне. Андерс стоит на пороге, когда я, взобравшись верхом, направляю лошадь на выход со двора.
– Стой!
Андерс спешно кидается в конюшню и выводит коня под уздцы.
– Чёрт бы тебя побрал, Аманда. Ты перевернёшь с ног на голову весь Вольфах. А ты ведь только приехала…
Я равнодушно киваю, стараясь не показывать, что на самом деле я рада даже такому спутнику, как Андерс. Наши лошади резво скачут по улицам города и выезжают на окраину.
– И лучше бы тебе остаться дома. Отведала бы чаю и булочек с корицей. У отца они всегда получаются отменные.
Андерс не оставляет попыток отговорить меня на всём протяжении пути. Я отмахиваюсь от него, погружаясь в воспоминания. Они едва ли не топят меня в себе, когда передо мной в конце тропы возникают очертания двухэтажного дома бабули.
Мы привязываем лошадей и ступаем на территорию двора. Лошади неспокойны: прядут ушами и перебирают ногами на месте. Я переступаю порог родного дома, удивляясь тишине. Раньше здесь никогда не было так тихо. Бабуля либо напевала себе под нос, либо болтала сама с собой, отчего некоторые крутили пальцем у виска, мол сумасшедшая. Дурачьё. Они просто не знали, что бабушка не любила тишины.
В ноздри бьёт запах – неправильный, такой, которого не должно здесь быть. Предметы внизу перевёрнуты, словно кто-то подобно урагану пронёсся по первому этажу. И, ломая ступени лестницы, местами разнося перила в щепки, поднялся наверх. Я осторожно ступаю по лестнице, отмечая лишь, что неприятный, тяжёлый запах лишь усиливается. И, переступив порог спальни, замираю: простыни порваны, огромное коричневое пятно засохшей крови прямо посередине.
– Чёрт…
Взгляд обводит комнату: стена у изголовья кровати вся забрызгана кровью. Капли крови даже на потолке. Но хуже всего тошнотворный запах, густой, словно мою бабулю выпотрошили буквально перед моим приходом. Комок поднимается к горлу, и я пулей лечу на выход, чтобы оставить на траве у дома свой завтрак.
Глава 4. Аманда
– Я же говорил, – безостановочно повторяет Андерс всю дорогу до дома.
– Заткнись, – беззлобно кидаю ему я.
Шок от увиденного уже прошёл, а прохладный воздух начала ноября немного выветрил мерзкий запах, будто впитавшийся в кожу. Не доезжая до города, я сворачиваю на кладбище и навещаю могилку бабули. Жаль, что я не успела увидеть её при жизни и показать, что я не просто фантазёрка и выдумщица, но смогла добиться кое-чего. На какой-то миг мне кажется, что её сухая рука вот-вот коснётся моей головы невесомо, а многочисленные морщинки соберутся гармошкой от улыбки…
В голове пульсирует: я найду этих тварей во что бы то ни стало. Неважно, человек это сделал или оборотень.
Я разворачиваюсь и возвращаюсь в дом Густава, запираясь в спальне. Милые, добрые люди – они не пытаются навязать мне своё общество и не лезут с расспросами. Вечер проходит тихо и спокойно. Только ночью становится тяжело на душе и сон не торопится укрывать меня своим одеялом. Но уставшее тело берёт своё, и я всё же засыпаю. Сон тревожен и недолог. Я то и дело просыпаюсь, всматриваясь во тьму за окном. Но даже такой сон лучше, чем ничего.
***
Жирный боров Ганс Петерсен стал ещё жирнее. Сейчас его толстый зад уже не помещается в кресле, в котором уместилось бы как минимум ещё три девушки, кроме меня. Я смотрю на его лицо и теряюсь в догадках, как он, вообще, умудряется вставать и нести свою тушу на коротких ногах. А тем временем он, тяжело дыша, произносит стандартные слова: соболезную утрате и прочее бла-бла-бла… Только равнодушный взгляд выдаёт его: он скорее соболезнует о том, что опаздывает на обед, чем в действительности переживает о смерти бабули.
– Ваши люди проводили расследование?
– Да…
Пых-пых – подымается объёмная грудь Ганса.
– Были привлечены…
Пых-пых… Ганс втягивает воздух со свистом и так же выпускает его изо рта.
– Лучшие сотрудники. Но убийцу пока не нашли.
Ганс отирает платком пот со лба. Господи, за пять минут разговора он вспотел так, будто его тушу подвесили на вертел над костром.
– Может быть, недостаточно хорошо искали?
Я употребляю в ход всё своё обаяние. Да другой мужчина на месте Ганса уже бы сидел у моих ног и покорно взирал снизу вверх! Но у Ганса из-за ожирения наверняка ничего толком уже не работает. Интересно, когда он в последний раз без помощи зеркала видел своё хозяйство, болтающееся под огромным пузом? Я в очередной раз окидываю его тушу взглядом и понимаю: у меня было больше шансов разболтать бургомистра, если бы я пришла к нему со жбаном пива и горой ароматных горячих сосисок на тарелке. Но кое-что мне всё равно удаётся выяснить. Имя следователя – не так уж мало, верно?
К сожалению!!! По просьбе правообладателя доступна только ознакомительная версия...