Могучий организм продолжал бороться – время от времени Хью шевелился, стонал, лицо его осунулось, посерело, пальцы то и дело скребли землю. Как долго может умирать человек?
Спустя несколько часов ле Бон покачал головой.
– Ему стало хуже, – сказал он. – Думаю, к вечеру отмучается.
– Похоже, ты прав, – с тоской отозвался Джеми.
– Скорее бы, – сказал ле Бон. – Я не за нас волнуюсь, хотя, Бог свидетель, я видел, что эти ри вытворяют с пленными, – ради него самого. Негоже человеку так мучаться. Просто ужас, что делает смерть с человеком. Тебе сколько лет, Джеми?
– Шестнадцать, – ответил Джеми. – Почти.
– Стало быть, вся жизнь впереди. Не ищи лишних приключений. Не дай Бог такого затянувшегося конца, как у бедняги Хью.
– Да, – сказал юноша, потягивая остывший чай. В свете полуденного солнца Хью был похож на восковую фигуру с наполовину растаявшим лицом. Временами Джеми казалось, что все кончено. Но всякий раз возникало легкое движение, тихий стон, булькающее дыхание. Ле Бон, попыхивая трубкой, пускал струйки дыма и наблюдал. У реки порхали птицы, то пронзительно щебеча, то заводя тихие песни. Небо заволокло тучами, загрохотал гром, но дождь так и не собрался. Поднялся ветер, похолодало.
– Интересно, далеко ли ушли майор с ребятами? – подумал вслух ле Бон.
– Трудно сказать.
– Им-то сейчас спокойно вдалеке от ри.
– Да, наверное.
– А мы даже не услышим стука копыт за этим громом, если они на нас наткнутся.
Джеми содрогнулся от холода.
– Пожалуй, так.
Ле Бон встал, потянулся и отошел в кусты облегчиться. Хью не двигался.
Они соорудили навес из веток, прикрепили к нему кусок парусины. Забарабанил дождь. Джеми снились боевые барабаны и стук копыт верхового отряда…
Утро было серое и сырое, а Хью все медлил.
– Мне снилось, что их отряд проскакал ночью мимо, – заметил ле Бон. – А может, так оно и было.
– Значит, нам повезло.
– До поры до времени. Боже правый! Скверно же он выглядит.
– По-моему, как вчера.
– Он еще дышит. Кто бы мог подумать, что Хью так долго продержится.
– Хью – не простой человек, – ответил Джеми. – Он всегда знал, что делал. И всегда у него хватало сил. Ле Бон покачал головой.
– Я тебе верю, – сказал он. – Просто невозможно продолжать жить, будучи так истерзанным. Я видел много умирающих, но никто не держался так, как Хью. Как по-твоему, долго ему еще?
– Вряд ли.
– Здорово получится, если мы оба погибнем из-за того, кто сам с минуты на минуту отдаст Богу душу.
Джеми отошел к ручью прополоскать платок, которым обтирал лицо Хью.
Когда они завернулись в одеяла в тот вечер, ле Бон прошептал: «Чему быть, того не миновать. Уж я-то знаю. Мне тебя жаль, ведь ты остаешься на свете один-одинешенек. Прочитай перед сном какую-нибудь молитву, если помнишь. И я прочитаю».
И вновь над ними засияло утреннее солнце. Джеми первым делом подумал о Хью. Вгляделся, приподнявшись. Никаких изменений. Все та же бледность, только вместо редких хриплых вдохов, перемежаемых бесшумным оцепенением, появилось неглубокое трепещущее дыхание. Грудь вздымалась едва заметно и часто.
– Я видел раньше таких раненых, – опять услышал Джеми слова ле Бона. – Скоро все кончится, парень. И слава Богу.
Юноша беззвучно зарыдал. Он понимал, что нельзя желать такого.
– Я только хочу, чтобы он перестал мучиться, – сказал он наконец.
– Скоро перестанет, Джеми. Скоро перестанет, – в голосе ле Бона слышалась печаль. – Немногие могут похвастать такой жаждой жизни. Скоро кончатся его испытания. Скоро.
Джеми кивнул, вытирая мокрые щеки о плечи. После завтрака ле Бон не меньше часа разглядывал лежащего перед ним человека. Наконец он произнес:
– Я все думаю об этих ри. Я боюсь, Джеми. И ты тоже, я вижу.