– Дружище, тебе нужен отпуск! Лето на дворе… Слетай на море, отдохни, перезагрузись, наберись сил. Иначе сгоришь – сгоришь дотла. Кризис пера… Поверь, я повидал многих его жертв. И кем они стали? – Озлобленными заурядностями! Важно, знаешь ли, вовремя сделать паузу.
Илья расположился в удобном кожаном кресле в кабинете Хронова.
– Да-а-а… – протянул он, устремив вдаль слепой взгляд. – Теряю мотивацию… Последнее время я вообще престал понимать, для чего работаю. Раньше хотелось шокировать общество правдой, хотелось восстать против несправедливости, а сегодня… лишь сомнения… сплошные сомнения. Зачем обществу правда? Нужно ли вообще тревожить людей? Да и как бороться против несправедливости, если то, что ещё недавно считалось вопиюще аморальным, сегодня – пример для подражания?
Хронов возвёл руки в знак согласия с тирадой коллеги, из которой напрашивался единственно верный вывод: на столе оперативно организовались два бокала, початая бутылка армянского коньяка и основательно подсохший, но ещё пригодный к употреблению лимон.
– Стареешь, брат! Думать много стал, – подытожил редактор; смерив взглядом объём содержимого бутылки, он неудовлетворённо скривился, но тут же перевёл глаза на Илью и подмигнул ему. – В общем, пиши заявление на отпуск, и в добрый путь! Ты мне нужен сильным и готовым к борьбе. А уж я за это время подберу задание, чтоб у тебя по возвращению не было времени для сомнений.
Едва удостоив коньяк равнодушного взора, Илья отставил бокал.
– Я не буду, – сказал он. – Но ты, наверное, прав – надо отдохнуть.
– Я всегда прав – должность у меня такая, – Хронов возмущенно вернул бокал на место. – И пить будешь – приказ руководства. Что за меланхолия?! Думаешь, мне всё нравится? Думаешь, я всем доволен? Да один новый владелец чего стоит! Нос суёт чуть ли не в каждый материал. Меняет формат, как ему вздумается, – редактор сбавил громкость своего голоса почти до минимума. – У меня вообще создаётся впечатление, что мы начинаем работать в рамках чётко заданной программы, причём никак не возьму в толк, какой. И что? Мне хандрить или делом заниматься? Разберёмся, определимся, выстроим! А сидеть и ныть – это, знаешь ли, не для нас с тобой. Мы калачи тёртые! Верно? И если не мы, то кто?
– Эх… – Илья грустно вздохнул и одарил Хронова натянутой улыбкой. – Ну, в отпуск – так в отпуск.
– Другое дело! – удовлетворённо продекламировал редактор. – И чтобы без выкрутасов. Завтра же на самолёт – и в тёплые края! Обратно – отдохнувшим, бодрым и дееспособным. Уяснил?
Илья обреченно кивнул:
– Уяснил.
– Вот так, брат. Таким ты мне нравишься. А то уже по коридорам шепчутся: Илаев то, Илаев сё – выдохся… Не сметь! Не сметь давать повод для сплетен! – Хронов нахмурился, но тотчас же расплылся в широкой улыбке и принялся разливать коньяк по бокалам. – Так куда направишься?
– Да может, в Грецию… давно хотел там побывать.
– Вот и прекрасно, езжай в Грецию, – Сергей поднял бокал. – «Метакса», вино, гречанки – чтобы в достатке было. За это и выпьем.
Илья сделал глоток коньяка. Обжигающая волна прокатилась по его пищеводу, насыщая каждую клеточку организма живительной силой.
– Жизнь продолжается, – изрёк журналист, и гримаса на его лице стала куда больше походить на улыбку.
– Нет, брат – только начинается, – поправил его редактор. – Продолжается она у серой массы, а мы с тобой творцы, поэтому у нас каждый антракт предзнаменует нечто новое, большее.
– Аминь, – произнёс Илья и опустошил бокал.
2
То ли сон, то ли явь, то ли бред.
Илье спалось неспокойно. Нет, кошмары не мучили. Он давно забыл, что такое пробуждение среди ночи в холодном поту. Чаще снилось что-то несуразное и невразумительное, оставляя под утро уже привычный осадок пустоты и разочарования. Проснувшись, Илья подолгу лежал в кровати, осмысливая ночные грёзы и раздумывая о дне грядущем. Усилием воли он прогонял навязчивые мысли, после чего машинально шёл умываться и готовить завтрак, а затем отправлялся на работу с тем, чтобы вечером вернуться домой и снова заснуть. В ту ночь Илье не снилось ничего, и утренние мучительные раздумья о бессмысленности бытия успешно заменила головная боль и угрызения совести.
Вчерашняя разминка коньяком плавно перетекла в феерическую пьянку. Уже из редакции они с Хроновым выдвинулись с песней. Поймав такси, коллеги отправились в ресторан, где устроили грандиозное пиршество по поводу предстоящего отпуска – с выступлениями на ресторанной сцене, обхаживаниями гостьей заведения, скандалом с администратором и дракой с двумя типами, находившимися в аналогичной кондиции. Да и дракой назвать это можно было лишь с натяжкой – скорее, обоюдное угрожающее мычание, хватание за одежду и валяние друг друга по тротуару, прерванное проезжавшим мимо полицейским патрулём. Из отделения Илью и Сергея отпустили практически сразу благодаря известности журналиста Илаева в кругах защитников правопорядка – освещая в свое время криминальную хронику, он снискал репутацию объективного и порядочного человека.
Телефонный звонок заставил Илью вздрогнуть. Он минуту сомневался, стоит ли брать трубку, но догадка, что это может быть Сергей с предложением поправить самочувствие, заставила прохрипеть в аппарат:
– Да… м-м-м… Илаев слушает.
– Живой? – голос Хронова звучал на удивление бодро, – впрочем, он всегда отличался завидной способностью наутро после банкетов выглядеть так, будто всю ночь спал ангельским сном. – Ладно, это даже не важно – сейчас оживёшь. Быстро собирайся – и в редакцию. Билеты на Крит уже забронированы. Вылет сегодня вечером. Только перед поездкой тебе нужно встретиться с Реболаровым – у него какая-то личная просьба имеется.
– Я не… м-м-м-могу… – не лукавя, простонал Илья.
– Я тебя понял, – Хронов сделал секундную паузу. – Через час пришлю машину. Мычание и стоны слышать больше не желаю. От приглашений Реболарова не отказываются, тем более, твоя поездка оплачена им. Остальное при встрече. Жду.
Разговор оборвали короткие гудки. Илья пролежал ещё минут пять с прижатой к уху трубкой. Солнечный луч, заглянувший сквозь неплотно прикрытые шторы, невозмутимо озарял беспорядок в холостяцкой комнате. Жмуря глаза, журналист с трудом встал и поковылял в ванную.
***
Личность Всеволода Александровича Реболарова была окутана плотной пеленой тумана. Этот человек практически не попадался в поле зрение СМИ, а если кто-то проявлял излишний интерес к его персоне, то любопытному объясняли: Всеволод Александрович не желает публичности – причём объясняли столь доходчиво, что у акулы пера тут же пропадало желание допытываться до подробностей его восхождения к вершинам бизнеса.
Илаев не припоминал ни одного интервью или публичного выступления Реболарова, при том, что по слухам, тот начал свой предпринимательский путь ещё во времена перестройки. В отличие от своих коллег по цеху, все эти годы бизнесмен старательно оставался в тени, влияя на события не посредством внешних факторов, а с помощью личного авторитета. Похожими методами пользовались криминальные лидеры, но причислить Всеволода Александровича к последним не было оснований, ибо в скандальные истории он не впутывался и имел безупречное реноме. Реболарову никогда не доводилось быть ни жертвой бандитского покушения, ни объектом интереса следственных органов.
Илья по роду своей деятельности был знаком и с предводителями криминальных структур и с серьёзными бизнесменами; так вот, и те и другие считали Реболарова человеком конторы или даже правительства. Его уважали и побаивались. Создавалось впечатление, что олигарх знал наперёд о грядущих переменах в стране, и с изворотливостью змеи плавно огибал преграды, шаг за шагом создавая империю, масштабы которой не брался определить ни один эксперт. Реболаров был редким гостем модных тусовок, и любое появление предпринимателя в публичных местах вызывало такой ажиотаж, что на одном его имени можно было зарабатывать баснословные деньги. Что же касается личной жизни, то Всеволод Александрович предпочитал не связывать себя брачными узами, и это лишь придавало ему ещё пущей загадочности и порождало ещё больше сплетен вокруг его персоны.