– Это Катькина кровь на тебе? – женщина тычет пальцем в халат, на котором виднеются свежие бурые пятна.
– Да, – нехотя отвечает Хирург.
– Реально всё так хреново? – Эльза щурится, глядя прямо в глаза медика.
– А ты приди, и сама посмотри! – горячится, теряя терпение, Саныч. – Мы её в третий – резервный медблок положили, где обычно бойцов латаем, чтобы внимание не привлекать, а ты у нас за акушерку числишься! Или мне Бате передать, что ты, мягко говоря, проигнорировала его просьбу? – Хирург делает ударение на последнем слове. – Думаешь, он обрадуется? Вы и так с ним как кошка с собакой! Не усугубляй своего положения!
– Не как кошка с собакой, а на ножах, – бурчит женщина, потирая ладонь, на которой виднеется алый рубец от недавно зажившего шрама. – Идём, а то ты глотку драть горазд! Перебудишь всех.
Хирург кивает и, повернувшись, быстрым шагом уходит прочь по коридору.
– Вот и свершилось, – шепчет Эльза, сверля взглядом спину медика, – всё как я и предсказывала…
В женщине точно борются две сущности. Одна, толкая в спину, вопит: «Помоги Катьке!», а вторая точно держит когтистыми пальцами за подол накидки, нашёптывая: «Пусть эта подстилка сдохнет! Эта тварь вынашивает ублюдка Колесникова, а ты хочешь её спасти?! Кем ты тогда будешь?»
Эльза с полминуты думает, затем плюёт на пол, на несколько секунд исчезает в полумраке бокса. Вскоре она выходит оттуда с переброшенной через плечо объёмной сумкой, в которой что-то побрякивает с металлическим звуком.
Убежище. Третий медблок. Пять минут спустя
– А… пришла, ну заходи, – устало говорит Колесников Эльзе, застывшей на пороге хирургического отделения.
– Началось? – спрашивает женщина, глядя в сторону лежащей на кушетке и едва слышно стонущей девушки, накрытой покрывалом, под которым угадывается огромный живот. Разительным контрастом с измождённым осунувшимся лицом и лихорадочно блестящими глазами смотрятся размётанные по подушке густые тёмные волосы – неслыханная роскошь в мире после.
– А чего, не видно, что ли?! – злится Батя, нарочито оправляя кобуру с пистолетом.
– А где все? – интересуется женщина, озираясь по сторонам. – Пусто здесь чего-то.
– А нам публика ни к чему, – отвечает Колесников, – или ты думаешь, я на роды всех созову? Саныча и тебя хватит.
– Опять ты мне врёшь! – неожиданно выпаливает Эльза, проходя вперёд. – Ты просто боишься, что все увидят, как…
– Заткнись тварь! – рявкает Батя так, что Саныч, копошащийся возле столика с хирургическими инструментами, от неожиданности впечатывается в стену.
Подорвавшись с места, Колесников подбегает к Эльзе.
– Молчи, дура! Если ты ещё хоть слово вякнешь!
Батя заносит руку над женщиной.
– Ну, ударь меня! – Эльза с вызовом смотрит в глаза Колесникова. – А ещё лучше порежь, как в тот раз! Ну, чего ждёшь, кишка тонка? Или боишься сдохнуть без меня! Или выбрось на поверхность, как ты поступаешь со всеми, кого вы называете выродками! Они больше люди, чем вы!
В боксе повисает звенящая тишина, которую нарушает прерывистое дыхание роженицы.
– Игорь… – слышится тихий голос девушки, – оставь её, мне больно… Он словно рвёт меня изнутри…
Батя оборачивается. Смотрит на Катю, затем опускает руку и неожиданно говорит Эльзе:
– Спаси их! Слышишь, спаси! Я знаю, ты можешь! Проси, что хочешь, только пусть они живут!
Женщина кивает. Обходит Колесникова. Подходит к девушке и, чуть отдёрнув лёгкое покрывало, присаживается рядом с ней.
Катя силится что-то сказать, но Эльза прикладывает палец к её губам.
– Шшш… молчи, – говорит женщина, – я чувствую твою боль.
Эльза пробегается взглядом по простыне.
– Давно её меняли? – спрашивает женщина, обращаясь к Хирургу.
Саныч мотает головой:
– Да нет, как раз перед тем, как я к тебе прибежал.
– Понятно, – Эльза не подаёт вида, что кровянистых выделений на простынях слишком много даже для сложных родов.
– Я тебя осмотрю, хорошо? – ласково спрашивает женщина у девушки. – Ты только помоги мне, говори, если больно будет, хорошо?
Катя кивает, закусывает губу, с надеждой смотрит на Батю. Колесников делает шаг вперёд, но его останавливает поднятая вверх рука Эльзы.
– Стой, где стоишь, без тебя обойдусь!
Эльза встаёт, подходит к умывальнику, тщательно моет руки, протирает их грибным самогоном. Затем задергивает ширму, сделанную из рекламного баннера, протянутого на проволоке. Скинув с девушки простыню, женщина начинает деловито ощупывать раздутый по бокам живот. Пальцы скользят по туго натянутой коже, искрещённой мелкими прожилками вен и бордовыми лопнувшими растяжками. Эльза отмечает про себя, что живот кажется просто невероятно огромным, по сравнению с измождённым нагим телом с выпирающими рёбрами.
– Так, – говорит Эльза, надавливая пальцами сверху и снизу живота, – больно?
– Нет, – тихо отвечает Катя.
– А так? – Эльза надавливает на бока.
Девушка чуть слышно стонет и мотает головой.
– Не ври мне! – сухо говорит женщина. – Не время сейчас из себя героиню строить. Говори, как есть! Сильно болит?
– Да, – стонет Катя, – очень, что не так?
Эльза, стараясь не подать виду, что она обеспокоена, ласково отвечает:
– Всё нормально, Катенька, не волнуйся, так бывает. Согни ноги в коленях.
Девушка пытается выполнить приказ, но тело её точно не слушается.
– Не могу, сил нет, – шепчет Катя.
– Тогда терпи, я ещё немного тебя помучаю.
Эльза переворачивает девушку, затем кладёт растопыренную ладонь на её левый бок.
– Выдохни, задержи дыхание, а потом вдохни поглубже.
Девушка пытается выполнить приказ, но сразу кривится.
– Больно!
– Надо, милая, надо, – тихо говорит Эльза, – только один раз, послушай меня, так надо.
Катя часто дышит, в её глазах стоят слёзы. Наконец девушка решается. Выдыхает, задерживает дыхание секунд на тридцать, а потом резко вдыхает. В ту же секунду под потолок несётся отчаянный крик, а Эльза ощущает, как под её ладонью дёргается что-то огромное, даже для крупного младенца.
«Чтоб меня! – мысленно ругается Эльза. – Дело дрянь».
Женщина, приговаривая: «Отдохни пока, милая, отдохни, моя хорошая!» – переворачивает девушку на спину. Затем, прикрыв её простынёй, встаёт, отбрасывает баннер и быстрым шагом подходит к Бате.
– Ну, что там? – с надеждой спрашивает Колесников.
Эльза отводит его в сторону, знаком подзывает Хирурга и так, чтобы Катя не услышала, тихо говорит:
– Плохо, очень плохо. Плод… – Эльза задумывается, – он просто невероятного размера, лежит поперёк. Естественным путём ей не родить. Развернуть его я тоже не смогу. Младенец точно растопырился внутри и рвётся наружу. Поэтому ей так больно.
– Из-за чего это произошло?! – шёпотом орёт Колесников. – Ведь нормально всё протекало!
– Я говорила… тогда… тебе, что чувствую что-то… – Эльза делает паузу, явно подбирая слова, – непонятное… он так быстро вырос! Ведь прошло только шесть месяцев!
– Не выводи меня как в тот раз! – заводится Батя. – Говори, что нам делать, ну? – Колесников вопросительно смотрит на Эльзу.
– Младенец большой, очень большой. Вот он и развернулся. Он просто внутри неё не помещается. Ему больно, и он причиняет боль матери! Выход только один! – женщина смотрит в глаза Хирургу.
– Кесарить? – неуверенно спрашивает Саныч.
– А ты чего… боишься? – подначивает Эльза. – Или только когда пальцы, ноги отрезать и раны штопать, у тебя руки не дрожат?
– Да пошла ты! – бросает Саныч. – Как ты думаешь провернуть это в наших условиях?! У нас ни спинальной, ни эпидуральной анестезии нет! Под общим делать? Без вентиляции лёгких? А если она…
– Так! – рявкает Колесников, перебивая Хирурга. – Говорите, чтобы мне было понятно! Что вы собираетесь делать?
Саныч открывает рот, но его опережает Эльза.
– Отойдём.
Поймав удивлённый взгляд Бати, женщина шёпотом продолжает: