– Я взрослая женщина, а используют меня на побегушках! «Помоги! Отнеси-принеси! Подай кофе!» Словно курьерша, честное слово…
– Это же временно, – успокаивала Муза.
– Мне не доверяют клиентов, и это плохо. Я так не наберусь опыта! А я знаю, почему мне их не доверяют: нет вакансии туроператора. Я должна ждать, пока кто-нибудь из туроператоров уйдет! Меня обманули! Меня взяли менеджером и всё время кормят баснями об испытательном сроке. А я чего должна ждать? У моря погоды? Вдруг кто-то из сотрудников умрет или забеременеет и уйдет в декрет?
– Настя!
– Ну, хорошо. До пенсии у нас в фирме всем далеко. Остается только проводить кого-нибудь в декрет! – распалялась Анастасия. – Есть пара молодых девчонок замужних. Так это месяцев девять минимум ждать или год!
– Ты сама рвалась на эту работу, – напомнила Муза.
– Так в том-то и дело, что работать не дают.
Еще был в жизни Музы дирижер симфонического оркестра Генрих Маслович. Он-то и разбил мечты двадцатипятилетней Музы о счастливой семейной жизни, любви до гроба и принце на белом коне в дребезги.
Счастливы они были года два, и то это счастье было весьма относительным, просто ей сравнить было не с чем и не с кем, а потом Генрих запил по-черному. Оказывается, он и до встречи с Музой увлекался алкоголем, потом вроде завязал, чтобы гастролировать за границей, но не справился с болезнью или вредной привычкой, и она с новой силой вырвалась наружу.
С мужем Муза хлебнула по полной. Пил Генрих по-страшному, до потери памяти, до белой горячки, до рукоприкладства и оскорблений. А после запоя Музе доставался трясущийся, бледный, плохо пахнущий и стонущий мужчина, которого надо было не то что приводить в чувство, а просто возвращать к жизни, к тому же он не помнил, что происходило накануне.
Она отпаивала его куриным бульоном, отварами, рассолом. Иногда приходилось покупать пиво. Муза кормила мужа с ложечки и, естественно, пыталась образумить, слабо представляя, как это делать. Всё тщетно. Несколько лет пыток, а потом она не выдержала и ушла. Тогда Генрих вроде бы взялся за ум и попытался вернуть любимую жену. С работы его уже к тому времени выгнали, так как в пьяном угаре он со всеми разругался. Характер у Генриха испортился, он стал озлобленным, неуравновешенным и агрессивным. Музыканты написали коллективное письмо с отказом работать в одном коллективе с психически больным человеком.
После увольнения, пытаясь спасти мужа от пьянства, Муза решила сменить обстановку и куда-нибудь уехать. Генрих тут же предложил ей отправиться вместе с ним в Сибирь, он там бывал, эти края его давно привлекали. И, несмотря на то, что Муза была в то время единственной кормилицей в семье, она взяла отпуск, чтобы поехать со своим суженым-ряженым на одну из крупнейших рек в мире – Обь. «Ты не представляешь, какая там красота! Огромные вековые ели с темными лапами. Ты знаешь, что еловый лес – самый сумрачный? Сосны… снег, первозданная природа! Закат, рассвет и упоительный воздух! Я дурею от него, а не от алкоголя! Одиночество и покой. Три избы на несколько километров. Все надо будет делать своими руками: колоть дрова, носить воду, топить печь. Будем собирать грибы, мариновать, сушить их на зиму, я буду ходить на охоту! Представляешь, как настоящий мужик буду добывать мясо, рыбу, забуду об алкоголе навеки!» – горячо убеждал ее Генрих. Муза решила, что любовь надо спасать.
Поселилась семейная пара в деревенской избе в спартанских условиях, что и было обещано.
Муза – домашняя девочка, чуть с ума не сошла от отсутствия нормального быта, но собралась и решила сделать всё, чтобы помочь мужу. Им удалось продержаться целую неделю в холоде и фактически в голоде, продуктов был минимум. А потом в соседнюю избу приехали любители зимней охоты. Надо отметить, что всю эту неделю Генрих был мрачнее тучи и всю накопившуюся злобу из-за отсутствия выпивки срывал на Музе. Она это понимала и терпеливо ждала, когда израненная градусами нервная система у близкого человека придет в норму. Но ее надеждам не суждено было сбыться, потому что охотники затарились по полной ящиками с водкой, и всё предполагаемое лечение Генриха сразу же пошло насмарку.
Он пропадал у небритых соседей сутками, а они по доброте душевной поили его и смеялись, когда бедняга напивался до свинского состояния. И сколько Муза ни просила, ни умоляла их этого не делать, ничего не помогало. Она уже решила вернуться домой, если Генрих не образумится.
Однажды ночью Муза проснулась от того, что на нее навалилось что-то большое и грузное. Муза перепугалась и не сразу сообразила, что это немытый бородатый мужик, воняющий перегаром.
– Что вам надо?! – вскрикнула она, отбиваясь от негодяя и путаясь в белье.
– Тише, тише… Молодая, красивая, а муж – алкоголик! Ну, чего ты? Теплая, мягкая… Мы с ребятами давно баб не видели, а тут такая женщина пропадает! Не дадим друг другу пропасть… Ну, ну, не брыкайся… Мужики тоже ждут своей очереди…
– Ах, мерзавец! Гадина! Хам! Немедленно отпустите меня! Сволочь! Подонок!
Непокорность Музы пьяного детину только раззадорила.
– Помогите! – кричала в отчаянии Муза. – На помощь!
– Кого ты зовешь? Твой мужик пьяный в стельку, а вокруг лес на тысячи километров и дикие звери. Так что не кричи, детка, успокойся и поцелуй меня! – пыхтел бородатый злодей.
Но тут Муза извернулась и ухватила лежащее рядом полено. Им она и огрела несостоявшегося любовника по затылку. Он не потерял сознание, но потерял ориентацию в пространстве на какое-то время. Этого хватило Музе, чтобы выскочить на мороз, засунув ноги в огромные валенки насильника, которые он скинул у порога. И еще она успела сорвать с вешалки свой пуховик. Спряталась она от своего мучителя в холодном сарае, пока он бегал вокруг избы с проклятиями, обещая убить на месте.
Под утро он угомонился, нашел недопитую бутылку и прикончил ее. Генрих хватился Музы и нашел ее в сарае вконец замерзшую и почти без чувств. Она рассказала ему, что случилось. Он пошел к охотникам разбираться. Те долго извинялись, притащили какую-то лечебную настойку, чтобы Муза согрелась, но ее била мучительная дрожь. Пальцы у нее почти не сгибались, но она решила, что просто сильно замерзла. А когда и через час, и через два, и через день, и через несколько дней чувствительность к рукам не вернулась, Муза перепугалась не на шутку.
Понятно, что они с Генрихом вернулись домой раньше, чем предполагалось. И Муза с ужасом поняла, что не может играть. Она не чувствовала ни клавиш, ни струн арфы, то есть чисто теоретически по генетической и отработанной практикой памяти она могла играть, но уже не на том высоком уровне. Муза обратилась к врачу и прошла обследования, начиная от исследований головного мозга и заканчивая тестами функций периферической нервной системы. Она потратила на восстановление все сбережения, так как для нее музыка была жизненно необходима, и лишиться ее было смерти подобно.
После многих месяцев лечения Муза поняла, что ее карьере и надеждам отца пришел конец.
Естественно, ее уволили из оркестра вслед за пьющим муженьком. А Генрих сказал, что она сама во всем виновата, могла бы уступить, а не бегать по холоду и не прятаться неизвестно где и неизвестно зачем. Муза ушла от него окончательно и бесповоротно. Она настолько разочаровалась в супруге, что решила покинуть его раз и навсегда. Но Генрих еще долго доставал ее, доказывая, что она по своей глупости покалечилась, потеряла такую хорошую работу и теперь не может его содержать. «Подумаешь, цаца! От тебя бы не убыло! Надо же было такое учудить – полуголой на морозе сидеть! Дура!» – зудел некогда любимый муженек.
Но, как говорится, нет худа без добра. Порвав с Генрихом, Муза почувствовала большое моральное облегчение. Правда, беда с руками подкосила ее конкретно. Она растерялась, у нее началась депрессия. Муза осталась одна со свалившимися на нее проблемами.
Подруга Анастасия утешала ее, как могла:
– Бедная ты моя! Вместо урода-алкоголика пострадала сама! Ты, словно жена декабриста, бросила всё и поехала за любимым в глушь! Но стоил ли он таких жертв? Почему мы, женщины, такие сердобольные? О себе лучше бы думали, а не о всяких подонках. Я ведь тебе говорила, предупреждала, чтобы ты сто раз всё взвесила, прежде чем пуститься в таежную авантюру!