– Виктор Васильевич, связь я обеспечу по полной программе в рамках своих сил. Я понимаю, что если не будет связи, вся наша пехота будет хуже стада баранов. И гибнуть будут пачками ни за грош. Но выполнять придурочные приказы Соломахина я не буду.
– Хорошо, иди.
Пока я общался с Никифоровым, бойцы надыбали килограмм пять кофе жареного в зернах. Так у нас появился кофе по-чеченски. Рецепт: насыпаешь зерна в армейскую кружку, толчешь рукояткой штык-ножа зерна, заливаешь кипятком (вода хлорирована настолько, что просто пить невозможно) и засыпаешь столько сахара, сколько сможешь растворить и выпить.
И тут опять нарисовался Соломахин.
– Что, капитан, связи так и нет? Ты смотри, а то за тобой скоро придут!
Ась? Это чмо толстожопое меня пытается меня напугать?
Дисциплина, субординация, этика, толерантность и политкорректность покинули меня со скоростью СУ-27.
– Ты кого пугаешь?! Я последний раз пугался в девятом классе! А тебя вообще надо под трибунал отдать за такое обеспечение связи!
Он реально меня испугался! Внешний вид у меня был довольно колоритный: я не брился с 9 декабря 1994 года, шапка без кокарды, черный свитер, бушлат без звездочек, штаны афганка и сапоги в сочетании с небритой рожей делали меня очень похожим на боевика. Я так и не брился до возвращения в ППД 21 февраля. Меня так и звали все «Борода» или «Капитан-с-бородой». Подчиненные офицеры – «Шеф». Бойцы – «Ротный».
Сухпай кончился. Попытка стать на котловое довольствие с треском провалилась. Я просто не мог есть борщ и кашу, в каждой миске которой сидело от чайной до десертной ложки хлорки. И тут бойцы надыбали склад готовой продукции консервного завода. Да это просто праздник какой-то! Соки и компоты, консервированные фрукты и овощи в неограниченном количестве! После этого я десять лет пил только томатный сок (его там не было). Но соки – это прекрасно, а жрать хочется!
Построил своих воинов.
– Товарищи бойцы! Ставлю задачу – спасти от голодной смерти командира роты! Тащите чего-нибудь пожрать из разряда тушенки, сала, хлеба, консервы каши или рыбы. Ну и про витамины не забудьте!
Глаза бойцов стали как у эльфов. Командир рехнулся – ну где тут витамины взять?!
– Чего смотрите? Я вообще-то лук имел ввиду.
Все выдохнули, глаза пришли в норму. Через пару часов я вполне нормально поел тушенки с хлебом и луком.
Третьего января притащили Р-440, дизель и сразу пошла движуха по набору связей и закрытию каналов. Коммутатор ЗАС решили запустить в аппаратной Т-242ТН из 8АК. Два отсека. В заднем – комплекты ЗАС, в переднем – коммутатор и вспомогательные блоки.
В экипаже аппаратной было три человека. Начальник отделения ЗАС к-н Гнедин Юра, нач. аппаратной пр-к Климов Виталик, и солдатик ряд. Андрей Горячев. И в момент перехода с набора связей на боевое дежурство оказалось, что сидеть за коммутатором ЗАС просто некому! Юра с Виталиком постоянно на контроле комплектов ЗАС, один солдат не может сидеть все время без смены. И тут пришла еще такая же аппаратная из краснодарского полка связи. Начальник аппаратной – пр-к Володя Зайцев. И самое главное – приехала ТЕЛЕФОНИСТКА! Каким ветром эту довольно молодую (лет 25) прапорщицу Елену занесло в Грозный, я не знаю. Посадили её на дежурство. Даже Рохлин перестал матом разговаривать в трубку. Но красоваться – это одно, а работать – совершенно другое. На следующий день её сняли с дежурства и забрали для выполнения более привычных функциональных обязанностей. А коммутатор опять остался пустым.
Вызывает меня Никифоров. Уже на новое ЦБУ в подвале.
– Серега, ты за коммутатором работать можешь?
– Могу.
– Тогда садись, а то там совсем завал.
– У вас что, работать некому?
Так еще комбат есть, очень боевой!
– Хорош прикалываться, иди работай.
– Кто кроме меня будет сидеть за коммутатором?
– Да кто хочешь! Сади кого надо, но связь чтобы была!
– Тогда так: я дежурю с 8 до 12 и с 16 до 20 часов. Это пиковая нагрузка. С 12 до 16 и с 20 до 24 пусть сидит Андрей Горячев. Хоть и солдат, но шарит. А с 00 до 8 утра я посажу Макса, пусть тренируется.
– Добро, давай.
А четвертое января навсегда осталось в моей памяти. Услышав взрыв мины в неурочное время (обычно минометный обстрел у нас был вместо будильника с 6.00 до 7.00), а это было около 12 дня, мы с Серегой решили глянуть. Тем более, что взрыв был в районе П-242ТН Гнедина. Пока оделись, пока обулись, ещё один взрыв. И тоже мина 82мм. Но подальше, чем первая. Походим – суета нездоровая какая-то возле аппаратной Гнедина.
– Что случилось?
– Виталика Климова ранило.
– Как?
– Он выскочил на первый взрыв из аппаратной, а ему осколок от второй мины прилетел. Хоть и в бронике был, осколок вошел в бок, где защиты не было.
– И что с ним?
– Понесли в ПМП (передвижной медпункт). О, а вот и те, кто несли его. Ну что?
– Умер. Пока донесли, уже не дышал. Осколок сразу до сердца достал.
Ему было 19 лет, в ноябре 1994 года он женился.
Все последующие дни слились для меня в бесконечные смены на коммутаторе, обслуживание своей аппаратуры ЗАС, контроль за толстолобиками. Мы с Максом дежурили наверху, а Серега подвизался дежурить на выносах на ЦБУ. И поэтому мы всегда были в курсе того, что творится реально. Но с едой было реально очень плохо. Есть то, что давали, было нельзя. А больше ничего не было. Воды тоже не было. Руки мыли в баке с бензином и поливали сверху соком, чтобы отбить запах. Поэтому когда выпал снег, все радовались, как дети! Можно даже умыться снегом было!
Когда появилась связь ЗАС, мы стали хоть немного иметь информацию о том, что творится в мире. Первый звонок в ППД. Когда я позвонил, на узле все посты сбежались на коммутатор ЗАС, чтобы со мной поговорить. Ведь пока я сидел у ВВ, информации о моей судьбе не было никакой. Ну а если ничего не известно – значит, все плохо. Самые расхожие версии моего отсутствия – убит, ранен, в госпитале, попал в плен, пропал без вести. Оказалось, через неделю после моего отсутствия в часть пришла жена с вопросом «где мой муж?» На что «добрый человек» Вадим Анатольевич не нашел ничего лучшего, как рубануть правду-матку «Он в Чечне!»
Жена вызвала к себе маму. Та посмотрела на нашу жизнь и забрала её к себе 23 декабря 1994 года. А 24 декабря воздушное сообщение из Каспийска закрыли.
Максим уже тогда начал разговоры по телефону с одной, гм, женщиной-военнослужащей. Ну а что всю ночь делать, если спать нельзя? А я решил немного успокоить свою семью. Я уже знал, что жена у родителей и в положении. Я вышел на УС штаба СКВО «Акацию» на телефон ЗАС – аппаратную «Интерьер». Там прапорщиком – техником смены трудился Дядя Юра, с которым мы вместе служили в Германии. Я спросил, когда он будет на смене. Мне ответили, и я вышел на связь в его смену.
– Дядя Юра, приветствую! Чистяков тревожит.
– О, Серега, ты где и какими судьбами?
– Дядя Юра, я в Грозном, позывной «Тубус-1», мой личный номер 31. «Тубус» – это позывной в
Толстом Юрте. Мне нужна помощь. Надо выйти на Новочеркасск и попросить номер по городу.
– Сереж, сейчас не стоит звонить – разгар рабочего дня, а вечерком я тебя попробую соединить.
– Дядя Юра, как ты соединишь ЗАС с открытой связью? Ты хоть ретранслятором поработай, скажи Маринке, что я жив-здоров. И ни в коем случае не говори, что я в Грозном. Скажи в Моздоке, в поле, связь только ЗАС, другой связи нет.
Так мы и общались с женой все время, пока стояли на консервном заводе – она задавала Юре вопросы, а я на них отвечал и отбрехивался, что тут не так уж и плохо. Пробовали трубки крест-накрест ложить, слышно вообще отвратно было, но жена хоть поверила, что я жив-здоров и не так сильно переживала.