Рукава на куртке тоже были завернуты. Но удлинить их ничего не стоило, чтобы использовать концы как перчатки. Или как тряпку, которой можно было стереть пальчики с крючка Фанабефа.
– Так я уже вроде бы все, – сказал мужчина.
Игнат заметил, как от волнения у него дернулась правая рука.
– Снимите, пожалуйста, брюки, – попросил он.
– Прямо здесь клизму будете ставить? – осведомился круглоносый толстяк с койки по соседству.
– Зачем? – Митин напряженно смотрел на Каратаева.
Он решал, нужно ли ему подчиняться какому-то охраннику.
– Снимай, тебе говорят!
Исход противостояния решила Ольга Витальевна. Она рявкнула на него, и Митин покорно снял брюки.
Сначала Игнат развернул загибы на штанинах и заметил там крупицы хлорамина. Затем он обратил внимание на паука, вытатуированного на правой ноге. Наколка старая, топорной лагерной работы.
– Откуда паучок? – возвращая брюки, спросил Игнат.
– Да так, в молодости баловался.
– Наркоман?
– Нет! – вскинулся Митин.
– Значит, вор. Паук вниз ползет, а не вверх. Завязал с этим делом?
Мужчина ничего не сказал, поджал губы и красноречиво глянул на Игната. Да, в лагере он был, срок мотал, но действительно завязал с воровством.
– А если завязал, зачем тогда лопатник дернул?
– Какой лопатник? – Митин опустил голову и вонзил в Игната взгляд, пущенный исподлобья.
– Порошок у тебя в штанах. Ты его просыпал, когда сумку вычищал. Да и пальчики на инструменте оставил, когда дверцу отжимал.
– Не было ничего. – Митин стух, отвел глаза в сторону.
– С Ольгой Вячеславовной договаривайся. Если она тебя простит, завтра домой уйдешь, если нет, за решеткой ночевать будешь.
– Если все вернет, прощу, – заявила женщина.
– А я пойду звонить в полицию, – сказал Игнат, поворачиваясь к мужчине спиной. – Пока не ушел, думай. – Он шагнул к двери, открыл ее.
– Хорошо! – не выдержал Митин. – Отдам все!
Игнат кивнул, не оборачиваясь. Не станет он вызывать полицию. Пусть это делает Ольга Вячеславовна, если ей это нужно.
Раскрытое дело его не воодушевляло. Во-первых, ничего серьезного, во-вторых, все равно.
Боевой задор в нем давно угас. Не было интереса к жизни. Так, вялое апатичное существование в режиме автопилота. Отходил смену, вернулся домой, выспался, потом снова на вахту. Так последние шесть месяцев. До этого было еще хуже – водка утром и вечером на протяжении полутора лет. С тех пор как в автокатастрофе погибли его жена и дочь. С того дня его жизнь остановилась.
Из органов он уволился, когда у него появилась Татьяна. Потом ее не стало, и Игнат свалился в штопор. Он вывел себя из этого крутого пике, но летел теперь низко-низко над землей. Даже волочился.
Последнее время в медицину вбухивались большие деньги. В больницу завозилась новая техника. У нечистых на руку людей появлялось искушение на этом поживиться. Плюс наркотические препараты, личные вещи сотрудников и пациентов.
Все это требовало охраны. Опять же пропускной режим. Работы немало, но, в принципе, ничего серьезного. Здесь не было той изматывающей круговерти, как на службе в органах. Да Игнату она и не требовалась. Ему бы смену отстоять – и домой, готовиться к новой скучной вахте.
Больница большая, на каждом этаже пост охраны. Под наблюдением у Игната сразу три отделения – реанимации, нейрохирургии, неврологии. Большую часть рабочего времени он сидел за пультом, но и обход территории – святое дело.
Игнат как раз собирался заняться этим, когда со стороны лестницы появился Макеев.
– Коротков?.. – с добродушной барской улыбкой спросил он.
– Каратаев. – Игнат скучно глянул на него.
– Ты раньше в полиции служил?
Игнат апатично кивнул и так же флегматично глянул на мужчину в светлом летнем костюме, который подходил к Макееву со спины, собираясь положить ему руку на плечо.
Рослый, статный. На вид лет тридцать пять. Высокий лоб, осмысленный взгляд, черты лица четкие, правильные, нос небольшой, с горбинкой, как у человека с творческим подходом к решению сложных проблем. Волосы не густые, но вспушенные, чтобы скрыть намечающиеся залысины.
Лицо гладко выбрито, костюм дорогой, с иголочки, туфли чистые, новые, но все равно улавливалась некоторая помятость. Еще Игната смутил запах одеколона. Вроде бы и неплохой, но нестойкий, малонасыщенный.
– Служил, – подтвердил Игнат и отвел взгляд от незнакомца.
Этот мужчина пришел с Макеевым. Значит, охраннику не должно быть до него никакого дела.
– Я так вчера и подумал. Быстро ты Митина раскрутил. – Макеев поощрительно улыбнулся.
Игнат вяло пожал плечами. Ему все равно, хвалят его или нет, лишь бы только не ругали.
– Тут у нас девушка в нейрохирургию поступила, – сказал Макеев.
– Нужно провести частное расследование, – продолжил мужчина. – Узнать, что с ней произошло.
– Этим занимаются частные детективные агентства.
– Я вам заплачу, – сказал мужчина.
Он смотрел на Игната внимательно, как будто изучал его. А может, подтверждал свое мнение, сложившееся о нем.
– Хорошо, – неожиданно для себя согласился Игнат.
Смена вот-вот закончится, и что ему тогда делать? Идти домой? Там смертная тоска. А тут живое дело.
Деньги его не особо интересовали, но если заплатят, хорошо.
– Моя фамилия Миронников. Зовут Ярослав Николаевич. – Мужчина представился, но визитку, как принято в таких случаях, не протянул.
Почему? Не хочет светиться? Или связь с ним через Макеева?
– Вы тут поговорите. – Макеев по-дружески хлопнул Миронникова по плечу и ушел.
Игнат внимательно глянул на своего возможного работодателя.
Голову тот сегодня не мыл, волосы вспушил щетинистой расческой. Причем сделал это при надетом пиджаке. Игнат заметил мелкие частицы перхоти на воротнике. Крупная выпадает сама. Если на пиджаке совсем уж мелкие частицы, значит, они вычесаны из волос.
Костюм новый, наглаженный. Стрелки до сих пор острые, но наведены вчера. С тех пор на брюках возникло множество поперечных складок, которые углубились от долгого пребывания в неподвижном положении. Возможно, в машине.
Еще Игнат заметил грязевое пятно на правой туфле. Это след от педали акселератора. Так бывает, когда машина с автоматом. Работать с газом и тормозом приходится одной ногой. Туфли Миронников не начищал, просто протер губкой, но грязевое пятнышко осталось.
На пиджаке тоже обнаружилось маленькое свежее пятнышко. Видимо, Миронников завтракал в машине, возможно, шаурмой.
Выбрит Миронников хорошо, но на подбородке заметна раздраженность кожи. Не исключено, что он пользовался электробритвой в автомобиле.
Еще ему приходилось выходить до ветру прямо на дороге. Он забрел в траву с репейником, брюки потом почистил, но одна колючка, вернее, часть от нее, осталась.
– Ты на меня странно смотришь, – заметил Миронников.
– Я не смотрю, а думаю, – неторопливо проговорил Игнат.
– О чем?
– Устал я. А смена заканчивается. Сейчас бы домой, выпить рюмку коньяку с сигарой.
– С сигарой? – Миронников усмехнулся.
Игнат отдавал себе отчет в том, какое впечатление он проводил на окружающих. Поникший, неухоженный, даже запущенный, а потому невзрачный, неинтересный. А ведь ростом выше среднего, широкоплечий. Если бы не сутулился, голову выше держал. Но у него не было такого желания. Смерть любимых людей сломала его дух. Игнат не находил в этом ничего странного.
В своей мятой, несвежей униформе он выглядел как человек, который мог претендовать максимум на «Золотую Яву». Его трудно было представить с сигарой в одной руке и бокалом коньяка в другой. А ведь когда-то все было – и сигары не в затяжку, и коньяк маленькими глотками.
– Что произошло с вашей девушкой?
Миронников слегка опешил и спросил:
– Разве я говорил, что Лера моя девушка?
– Да, я, наверное, ошибся. – Игнат вздохнул. – Свою девушку вы не стали бы поручать абы кому.