— Ты каждый год ездила в санаторий на эти деньги, а не по бесплатным профсоюзным путевкам, — догадалась я и пересела подальше на диван.
— Ах, я уже и не помню таких мелких подробностей. Старею. Все может быть. Но несколько тысяч долларов еще точно есть. Хватит, чтобы выкупить Диму. Боже, как же это ужасно звучит! Как всё вообще ужасно! — она вынула белоснежный платочек из кармана элегантного шелкового халатика и промокнула глаза.
Да. Ужасно. Я закрыла глаза и сжала кулаки, чтобы не сорваться и не завыть от отчаянья и тоски. Она точно врет, просто чувствую. Должно остаться больше. И бабушка их почти не тратила. Как Кощей над златом. Санаторий, лекарства — мелочи. Но Димка уже мог бы бегать и счастливо смеяться, а не кричать по ночам от боли в скрюченном тельце! А она… почему в нашей семье все такие эгоистичные твари? Я ведь тоже… с чего-то испугалась за свою шкуру и сделала ноги из единственной конторы, где предлагали нормальные деньги.
Я с трудом расцепила стиснутые зубы и спросила:
— Но ты уже давно не мой опекун, почему я слышу об этом вкладе только сейчас?
— Ах, дорогая, прости, но ты, наверное, забыла, что с тобой происходило пять лет назад. Когда тебе исполнилось восемнадцать, ты все лето была в такой депрессии, что мечтала уйти в монастырь. А скажи я о деньгах, ты ушла бы вместе с ними. Я не могла этого допустить. Как раз Лариса только-только родила Димочку, выяснилось, что у ребенка пожизненная травма… И потом… Я очень обиделась на Анжелику, что она не оставила матери ни копейки на содержание своих отпрысков. А ведь я ее вырастила, выучила! Разве я не имела права на ту квартиру? И разве я плохо распоряжалась этими деньгами?
Плохо распоряжалась. Очень плохо. Сидя на миллионах, ты морила голодом и держала в обносках из секонд хенда “отпрысков” — это слово застряло в груди, как осиновый кол, я едва могла дышать! — родной дочери, из-за чего нас травили в школе насмешками. Ларе нужен был врач и психотерапевт после ее первого мужчины. Сестра не рассказывала подробности, но там всё было кошмарно. И ты, Анна Афанасьевна, не открыла кубышку даже для того, чтобы спасти внучку и прооперировать правнука. Почему? Почему-почему-почему?!
Я молчала, но видимо, все было написано на моем лице, потому что родственница снова схватилась за сердце и жалобно всхлипнула:
— Не делай такое лицо, Мишель! Эти деньги мне и Димочке нужнее. Неужели ты заберешь их у нищей пенсионерки и у ребенка-калеки? Я заменила вам обеим и мать, и отца! Я заменила мать и отца Димочке! Не на мою же социальную пенсию вас всех содержать! Ты не представляешь, как жене офицера сложно найти работу в этих гарнизонах, в глуши, в тайге! А теперь моей ничтожной пенсии даже на квартплату не…
Ее прервал грохот: дверь распахнулась от пинка, и на пороге нарисовалась Лара с торжествующим оскалом. В поднятой руке она держала светившийся смартфон, экраном к нам.
— Я все слышала! Посмотри на свой мобильник, Машка.
Похолодев, я вытащила из кармана свой телефон, разблокировала… По нему шел звонок! От меня — к сестре! Когда же она успела провернуть этот трюк? Наверняка в то время, когда отобрала у меня трубку и потом опустила ее в мой карман. Она уже ловко сделала звонок на свой мобильник. Не семья, а воровской притон!
— Не только слышала, но и записала весь ваш разговор, — Лара потрясла своим мобильником и расхохоталась. — А не зря, не зря я целый спектакль разыграла! Такие тайны всплыли! Ты мошенница и воровка, бабуля. Завтра же я передам запись ментам, сидеть тебе до конца дней за подделку документов и кражу в особо крупном размере.
— Ларочка! — бабушка снова схватилась за сердце. — Что ты такое говоришь?
— А ты родную внучку и правнука грабишь. Деньги на бочку, короче! Это мои деньги. Мамка должна была ту квартиру оставить мне! Просто она дура ветреная, не успела впопыхах. Завтра жду пятнадцать миллионов. Мне, моему сыночку и отступные усыновителям. Не отдашь, будут тебе пытки. Но не волнуйся, мы на твои похороны скинемся. Хотя ты и этого не заслуживаешь. Димчик, ползи к маме. Будут у тебя новые ножки! В лепешку расшибусь, но будут! Иди ко мне, кому сказала!!!
Ребенок втянул в голову в плечи, аккуратно сложил книжки и начал сползать с дивана.
— Он ночует здесь, — я подхватила мальчика на руки, он сразу вцепился в меня и прижался всем телом. — Или ты ни копейки не получишь. Если ты всё слышала, то понимаешь, что я наследница, и больше никому распоряжаться моими деньгами не позволю.
Лара посмотрела исподлобья с такой ненавистью, словно мысленно сворачивала мне шею и топталась на костях, пнула какую-то цветную шмотку, валявшуюся на полу и процедила:
— Ладно. Сегодня пусть ночует.
Повернулась и вышла, со всей дури хлопнув дверью.
Ненавижу ее. Ненавижу, жалею и чуть-чуть люблю. Если бы можно было содрать все ее душевные коросты, вправить мозги, вылечить так же, как Диму, но... Характер не исправить, а судьбу не излечить.
Из-за грохота я едва расслышала пиликанье смартфона, оповещавшего о новом письме в электронном ящике. Я даже не полезла смотреть, не до внешних связей, когда в доме и душе катастрофа.
10
Через несколько минут, пока мы все трое отходили от оцепенения, послышался стук входной двери и щелчок замка.
Лара ушла? Куда, если она больна, и у нее сегодня не “рабочая” ночь? И надолго ли? И не вернется ли она со своими бандитами, чтобы вытрясти из бабушки деньги?
Я взяла себя в руки. Действовать надо быстро.
— Уходим, немедленно. С собой возьми только самые необходимые лекарства, обувь и пальто. У нас одна минута. Документы у соседки?
Она испуганно кивнула.
Мы собрались в рекордные сроки, по-армейски. Бабушка, прожившая жизнь с военным летчиком, умела делать всё быстро, четко, без суеты. И в первый раз на моей памяти пригодилась ей “больничная сумка” со сменой белья, полотенцем, теплой кофтой, носками, туалетными принадлежностями, которую она всегда держала наготове и при каждом скандале с Ларой грозила вызвать скорую, лечь в больницу и бросить Димку на непутевую мамашу.
Мне не надо было переодеваться, я взяла только сумочку, зарядку для смартфона и лекарства для племянника (то, что Лара их не положила в рюкзачок сына, убедило меня в том, что никаких усыновителей не существовало). Я быстро пересортировала детские вещи и положила в отдельный пакет только сменную одежду, белье и обувь. Собранные сестрой рюкзак и чемодан брать не стала. Сунула Димину куртку бабушке, взяла племянника на руки и, пока она закрывала квартиру, позвонила соседке, молясь всем богам, чтобы она еще не легла спать.
Мироздание услышало. Клавдия Степановна, седенькая, маленькая и сухонькая старушка под семьдесят, открыла быстро, выпустив в коридор густой запах свежей домашней выпечки. Всплеснула руками:
— Что случилось, девочки-мальчики? Опять Крыска довела? — Крыской бабушкины подруги называли между собой Ларису, которую весь подъезд дружно ненавидел за наглость, громкую музыку и скандалы. — Слышали мы, как она...
— Клаша, некогда нам, уж прости, дорогая, — оборвала ее Анна Афанасьевна, опуская ключи в карман серого в синюю клетку осеннего пальто. — Мне нужна папочка, которую я тебе дала на сохранение. Только быстренько.
— Сейчас, сейчас. Да вы пройдите, не стойте на пороге. Ангелочка вашего пирожками свеженькими угощу, только напекла…
Но я отрицательно помотала головой, и бабушка, покосившись на меня, со вздохом отказалась:
— Не до выпечки нам, Клашенька. Неси уже.
Пакет с пирожками нам вынесли вместе с толстой, в ладонь, папкой на завязках. Я сунула всё в “больничный” пакет и, торопливо попрощавшись, ринулась по лестнице вниз. Бабушка с Димкиным рюкзачком на плечах еле поспевала, но пояснений потребовала:
— Маша, почему ты не оставила нас с Димой у Клавдии Степановны? У нее трешка, есть где разместиться гостям, и она знает как с нашим мальчиком обращаться, все-таки бывшая нянечка.
— У соседки вас будут искать в первую очередь.
— И куда же мы тогда?
— В гостиницу.
Почему-то не хотелось говорить в подъезде. Вообще-то я намеревалась зайти сначала к однокласснице Ленке Латуновой, жившей в соседнем доме. Кстати, позвонить бы ей, предупредить, но руки у меня были заняты ребенком и пакетами. Остается надеяться, что она никуда не ушла с тех пор, как я в маршрутке обменялась с ней эсэмэсками, ни в кино, ни на свидание, пользуясь тем, что оба ее родителя достраивают дачу.