— Нельзя так говорить про людей, — возможно, мне кажется, но в голосе Бернадет звучит плохо скрываемая насмешка. Уж она-то знает, какими «хорошими» бывают некоторые люди. И они уж точно не забивают свою голову мыслями, можно ли желать ближнему смерти. Искренне от всей души желать.
Как этого желаю я.
А ведь папа говорил мне, чтобы я всегда делала только добро. Делала добро и не думала причинять зла даже врагам. И я тогда обещала… Кто мог подумать, что дела повернутся именно так? Папа прости.
— Мама мне говорила, — продолжает Бернадет, — что все добрые и злые поступки рано или поздно возвращаются к тебе. Иногда даже сверх того, что ты сделал.
— И что, вернулось к ней то терпение, когда твой отчим её лупил, перепив вина? — сумрачно спрашиваю я и ещё раз тщательно тру лицо. Потом рассматриваю своё отражение в медленно бегущей воде. Вроде бы чистое лицо. А нет, вот тут, возле уха ещё осталось чёрное пятно. Распроклятая сажа!
— К ней — нет, — Бернадет вздыхает. — А вот ему — сполна. Все слышали, как он кричал перед смертью и молил о спасении.
— Только матери от этого уже было ничуть не легче. — я качаю головой. — Прости, что я так.
— Ничего, я тебя понимаю. В трудные времена сложно избежать чёрных мыслей.
Бернадет старше меня всего на год, а иногда кажется — на все десять, а то и двадцать. Если в этом повинна её нелегкая жизнь, то чувствую, что скоро я стану такой же мудрой, как подруга. Матильда так и говорит: в непослушных собак ум вбивают плетью. И непослушной собакой она называет именно меня. А по поводу плетей — здесь нет ни капли преувеличения, что могут подтвердить шрамы на спине и попе. Как же тогда веселились эти уродки Жанна и Анна, как же они просили тоже ударить, хоть разок.
— Пройдёмся, — говорю я и указываю рукой направление. — Хотя бы до сторожки.
Так мы называем заброшенный домик, в котором, как рассказывал папа, когда-то жил старый охотник Клаус. Он прибыл в наши места откуда-то с запада и его странный говор никто толком не понимал. Человек он был нелюдимый и приходил в Веренар и Мелан лишь для того, чтобы продать волчьи и лисьи шкуры. С папой он общался и даже рассказал ему пару странных историй из своей жизни. Папа обещал пересказать их мне, но так и не успел. А Клаус умер три года назад, и с тех пор его избушка всё больше приходила в негодность. А теперь в ней так и вовсе провалилась крыша. Но я всё равно люблю в неё заглядывать и сидя на старом сундуке смотреть на звёзды, сияющие в дыре над головой.
— Говорят, что в сторожке видели призрак старого Клауса, — говорит Бернадет. — Отис рассказывал, что видел бледный светящийся силуэт у входа.
— Дурак твой Отис, — говорю я и переступаю через дерево, лежащее в высокой траве. — Осторожнее. Дурак и трус. Помнишь, как он рассказывал, что ночью к нему пришёл призрак женщины и пытался выкрасть его душу? И если бы он не прочитал молитву, то ему пришёл бы конец. А потом лесорубы рассказали, что он выпил всю наливку и ничего им не оставил. Поэтому его и мучил призрак.
— Может быть, — Бернадет не спорит. — Да я в общем-то и не боюсь привидений. Честно, Анни, я даже просила, чтобы дух мамы явился ко мне и очень жаль, что этого так и не произошло.
Мы добрались до мостика. Да, давно я тут не была. Одно из деревьев упало и лежит, до половины скрывшись в воде. Занс весело булькая, толкает волнами коричневый ствол и тот шевелится, будто живой. Папа рассказывал, что слышал про вот таких огромных змей, которые могут сожрать человека целиком. В ночной темноте дерево кажется именно такой вот большущей змеёй. Но страха во мне нет. За последние месяцы я поняла, что в жизни бояться стоит только одного.
Человека.
Верёвки тоже нет, поэтому на другую сторону приходится идти, расставив руки в разные стороны и внимательно глядя под ноги. Босые подошвы скользят на мокрой древесине, и пару раз я едва не падаю в реку. Глубина тут небольшая, просто не хочется купаться в ледяной воде.
За спиной тихо вскрикивает Бернадет и быстро обернувшись, вижу, что одна нога подруги уже соскользнула с дерева. Протягиваю руку и хватаю Бернадет за запястье. Успеваю в самый последний момент и несколько мгновений кажется, что вот-вот мы обе улетим в журчащий поток. Потом резко дёргаю на себя, и мы обе падаем на землю. Омюс слетает с головы Бернадет и её рыжее золото переливается в свете ночного светила.
— У тебя красивые волосы, — я смеюсь, и подруга вторит мне. — Только убери их с моего лица, пожалуйста!
Расскажи кому, что две молодые девушки спокойно гуляют по ночному лесу, в котором водятся опасные звери и не менее опасные разбойники — никто не поверит. Скажут, что мы сошли с ума. Но здесь мне куда спокойнее, чем в стенах родного дома. И тут нет настолько опасных зверюг, как те что бродят там.
Вот и заброшенный домик Клауса. Бернадет смотрит на него с некоторой опаской, возможно, действительно ожидает появления призрака. Однако, всё тихо и спокойно, только поскрипывает полуоткрытая дверь, да тихо ухает какая-то ночная птаха.
Я захожу внутрь и осматриваюсь: тут ничего не изменилось. Разве что ещё больше стала, а прореха в крыше, да ветер накидал на пол сухих листьев, отчего тёмные доски спрятались под хрустящим ковром. Шагаю по листве, касаясь пальцем стены. Вот и гвоздь, на который Клаус вешал своё ружьё. Гвоздь шатается и, наверное, скоро выпадет.
Бернадет оглядывается по сторонам и подходит к камину. Пока я занимаю своё обычное место на дряхлом сундуке, подруга что-то внимательно изучает в очаге. Щупает руками и наклоняет голову то в одну, то в другую сторону.
— Что там? — спрашиваю я.
— Похоже, что тут был тайник, — бормочет Бернадет. — Или до сих пор есть. Вот только… Ага, есть!
Что-то щёлкает, и правый угол камина проворачивается, открывая тёмный проём. Подруга запускает туда руку и вытаскивает наружу что-то, завёрнутое в грязную тряпку.
— Как ты так можешь? — удивляюсь я, покуда Бернадет идёт ко мне, на ходу раскрывая находку. — Я сто раз тут была, и мне даже в голову не приходило искать здесь какие-то секреты. Да я и не думала, что у старика были какие-то тайны. Что там?
— Похоже на дневник, — подруга садится рядом, и старый сундук негодующе кряхтит под нами. — Только я же читать не умею. На, посмотри.
Я умею читать, но легче от этого не становится: языка, которым написан дневник, я не знаю. Придётся открытие этой тайны отложить на потом. Наверное, стоит показать книжицу Жаку — нашему конюшему. Папа говорил, что Жак много где бывал и знает несколько иностранных языков.
Поэтому мы просто сидим на сундуке, смотрим на звёзды и болтаем ни о чём. Бернадет рассказывает, что в старом замке закончился ремонт, и Оливье по секрету ей поведал, что скоро король вернётся в родные пенаты. Отец несколько раз возил меня в новый замок, но это было так давно, что я уже и не помню, как выглядел Его Величество. Вряд ли теперь мне удастся попасть в гости к королю. Может быть, посмотреть из-за ограды.
— Смотри, — внезапно говорит Бернадет и показывает пальцем на окно.
Среди тёмных деревьев точно плывёт светящийся силуэт. Останавливается и мне кажется, смотрит в нашу сторону. Потом пропадает, и я вновь вижу лишь ночной лес.
— Видела? — спрашивает Бернадет. — А ты говорила!
— Да, но, — я качаю головой. — Это же была женщина, совершенно ясно — женщина.
Бернадет пожимает плечами, а после зевает и спрашивает: не пора ли возвращаться? Возвращаться не хочется, но время действительно позднее, а вставать — ни свет, ни заря. Поэтому я неохотно соглашаюсь, и мы покидаем домик старого Клауса.
2
Очень трудно мыть пол в огромном двухэтажном доме. Почему мне раньше казалось, будто родное жилище — не такое уж и большое? Ты входишь в дверь и оказываешься в круглом зале, откуда можно попасть на кухню, если повернуть налево, или в гостиный холл, если направо.
Прямо находится большой камин, около которого стоит воистину огромное кресло, где я так любила сидеть по вечерам, когда была совсем маленькой. На стенах висят картины, которые я прежде рассматривала, размышляя, куда бежит табун белогривых коней или поймал ли рыбу человек, стоящий по колено в лесной реке, так похожей на наш Занс.
Из гостиного холла по винтовой лестнице ты попадёшь на второй этаж, прямиков в длиннющий коридор, плохо освещённый и страшный для маленькой Аннабель, которой я была уже так давно. Мне тогда казалось, что все чудовища мира слетаются в этот тёмный проход, чтобы схватить меня и унести во мрак.