Анна МайскаяНИКУДЫШНЫЙ
ШАЛЬНОЕ НАСЛЕДСТВО
Богатство свалилось на голову Григория Сергеевича неожиданно.
Но два месяца назад получил приглашение в нотариат, и там ему показали бумагу, где черным по белому написано, что он является обладателем наследства в двести пятьдесят миллионов долларов, дома в пригороде Парижа, нескольких крупных магазинов и мастерских по огранке драгоценных металлов. И все это завещал ему бездетный дядюшка, который эмигрировал за границу грудным ребенком вместе с отцом и матерью еще во время революции. Там его отец умер, а мать вышла замуж за богатого человека. Видно, у них все в роду были против детей, потому что, как оказалось, при розыске наследников Григорий Сергеевич являлся единственным ближайшим родственником.
Вернувшись домой, он позвонил своему давнему и надежному другу Константину и попросил срочно придти к нему. Тот явился незамедлительно, поскольку жил в этом же доме, в соседнем подъезде.
Константин Петрович, тоже бывший коллега — дальнобойщик, лет двадцать проведший вместе с Григорием в машине, сухопарый, седой, в поношенных домашних тапочках и спортивных брюках с пузырями на коленях, появился почти сразу.
— Здорово, Гриша! Что произошло? Я был в отлучке всего два месяца. Навел порядок на могилах родителей, продал домишко, теперь у нас с тобой есть деньги, целых пятнадцать тысяч рублей. Можем немедленно приступать к их ликвидации. А у тебя, что за архисрочные дела объявились?
— Ты и представить себе не можешь того, что произошло.
— Расскажешь — узнаю.
— Лучше читай сам, — и Григорий Сергеевич протянул листок бумаги другу.
Тот прочитал, крякнул, снова пробежал глазами по написанному и спросил:
— Может, разыгрывает кто?
— Нет. Все по-серьёзному. Вместе с недвижимостью наследство оценивается в четыреста миллионов. В долларах.
— Ничего себе подарочек. И что ты теперь делать с такими деньжищами будешь?
— Пока не знаю. С тобой посоветоваться хочу. Детей у меня нет, и не бывало, родственников тоже никаких.
— М-да…. — Константин, отложив бумагу, походил по комнате, — Стоп, дружок. Помнишь тебе мать перед смертью сказала, что твой отец согрешил на стороне и там осталась девочка. Я даже помню как ее зовут и фамилию. Надежда Грехова, в селе Демьяново проживает. Ей сейчас уже лет сорок будет. А может, у нее кто есть. Все, какая-никакая, а родственница. Адрес у тебя в шкатулке лежит, я точно помню.
— Ишь ты, памятливый какой. Успеется. Поживем — увидим. Это все дальнее. Приблудная сестра.
— Все равно какая, но сестра.
— Эх, будь у меня свои дети, сейчас бы их миллионерами сделал!
— А почем ты знаешь, что у тебя их нет? Погуляли мы с тобой в свое время неплохо, пока дальнобойщиками были. Помнишь, сколько баб с задранными подолами по дорогам оставили?
— А знаешь, помню. Не всех, конечно, но были такие, что долго в памяти цеплялись по ночам.
— У тебя самого может быть и с десяток ребятишек осталось. Только где они и как узнать, что родились таковые?
— Чудно. О чем мы с тобой вообще разговор держим? Непонятный какой-то. Те красотки все замужем давно и состариться успели. Да и мужья у них наверное законные имеются. Так что тут уже никак не разберешь, чей ребенок потом родился. Хотя кто знает, может какая и родила, а замуж не вышла.
— Тебе что в Париж выезжать надобно, или так оформят?
— Никуда не надо ехать, все сделают сами, лишь бы оплата была.
— Ничего бы на Елисейские поля глянуть, в Соборе Парижской Богоматери побывать?
— Куда нам с тобой по Европам шастать? Надо будет подумать, что с деньжищами делать?
— Не расстройся, мы им найдем применение.
— Надо подсчитать, во сколько нам обойдется с тобой кухарка, горничная… — мечтательно протянул Константин, усевшись на продавленный диван и закинув ногу на ногу.
— Что ты собираешься с ними делать?
— Как что? Супец сварить, там кашу какую. Яйцо всмятку в рюмке подавать будет. Жить мы с тобой будем вместе. Наши квартиры обменяем и доплатим, чтоб хоромы были, всем на завидки.
— Хочешь, чтоб нас обворовали?
— А мы охрану наймем. Телохранителей и шофера.
— Так у нас с тобой нет машины?
— Купим, самую крутую.
Помолчали.
— Сергеевич, а как мы с тобой такую кучу деньжищ хранить будем? — снова подал голос Григорий.
— Ты что, хочешь забрать их все домой?
— Ну не в сберкассе же хранить их? Забыл 1991 год, когда наши с тобой накопления канули в Лету, до сих пор ни рубля не выдают.
— Грабеж цивилизованным порядком сделали. Мы с тобой надрывались, колесили с грузом по стране, а какой-то начальник придумал и экспроприировал наши кровные. И спасибо не сказали. Увели и все. Это как если бы они лежали дома и залез вор, забрал их. Того вора поймали бы и осудили, посадили бы обязательно.
— «Своя рука-владыка».
— «Что хочу-то и ворочу».
— Почему государство себя в положение вора поставило? И никак уже более десятка лет не желает с нами рассчитаться.
— То-то и оно. Опасно деньги держать в банках. Теперь они все акционерные стали. Улетят доллары, тю-тю, и как не бывало наследства.
— Поэтому и давай-ка, подумаем, как ими распорядиться.
— Да пусть в заграничных банках и лежат, все надежнее. А дальше что? Детей искать будем незаконнорожденных?
— А что? Правильно, пусть лежат, чего это я. А детей искать это ты хорошо придумал, все же родня, — мысль явно пришлась Григорию по душе.
— А не получится: — «Чей бычок ни скакал, а телятки — все наши»?
— А хоть бы и так.
— Тогда тебе приют организовать надо.
— Так дети-то уже все большие, наверное. У них свои уже, поди, есть.
Григорий Сергеевич почесал затылок, погладил растущее брюшко, и сказал:
— Без бутылки не разобраться.
— Что ж. Разберем жалобу.
Разобрать жалобу на их языке означало выпить водочки. На столе появилась яичница с салом и маринованные огурчики. Жизнь была дорогой и шиковать с питанием не приходилось. После того, как деньги на вкладах заморозили, в банки больше не ходили, а малость, появляющуюся от поездок, прятали дома. Обычно в кухонном шкафчике, в банке с крупой. Капиталы были небольшими и вполне помещались в этой посудине. Тоже банк, только с буквой «а» в конце.
За месяц все формальности были оформлены, мучения с бумагами пройдены, пришлось даже дать интервью нескольким журналистам, что непривычный к такому вниманию Григорий перенес с большим трудом, и через некоторое время на счету у Григория Сергеевича в разных банках в Европе появились валютные счета с очень солидными суммами. Так им посоветовал знакомый юрист.
— Вдруг, какой из них обанкротится.
Лев Борисович посоветовал также вложить свободные деньги в надежное предприятие, чтобы получать с них прибыль, а уже работающие за границей не трогать.
— В такое как МММ? — по-стариковски съехидничал Константин Петрович.
— Зачем вы так? Есть и перспективные фирмы.
— Смотря для кого.
— А без прироста капитала вы их проживете, и все. Денег не будет.
— Да если мне по сто тысяч долларов в год тратить, то придется жить не одну тысячу лет!
— Но почему по сто? Можно и по пятьсот тысяч в год.
— Все равно десять веков не меньше прожить надо. А мне уже семьдесят два, и моему другу тоже.
— Постройте что-нибудь. Детский дом, дом для престарелых. Вас все чтить будут.
— Подрядчики — да. Они построят, а мы без денег и без постройки, — опять заладил свое скептик Костя, проигнорировав тот факт, что наследство оставили не ему, а Григорию.
— Извините, но с вами говорить невозможно, — вздохнул Лев Борисович, — Вы очень жадный человек? Зачем вам столько денег?
— Хочу хоть раз в жизни распорядиться ими по своему усмотрению, а не как мне государство указывает, — поддержал друга Григорий, — Налоги я заплатил, и немаленькие, все остальное — мое. А вам гонорар за консультацию. 100 баксов хватит?
Юрист взял деньги и с видом человека, которого только что угостили уксусом вместо чая, и вышел за дверь.
— Не успели старички «разобрать очередную жалобу», как в дверь позвонили.
— Открой, Петрович, кого там еще принесло?
В двери стояли две тетки. Одна очкастая, востроносая, более похожая на дятла, чем на женщину и вторая, лохматая, взъерошенная, как после драки.