Роксана ЛонгстритКрасный ангел
Любителям чудачеств по средам —
Пэт, Ребекке, Стиву, Джулии, Бобу, Маргарет и Дэйлу —
за наше совместное путешествие во мрак посвящается.
Благодарю Кота — за непоколебимую уверенность и за терпеливое отношение к моим психическим выходкам;
Джима — за предоставленные исследовательские материалы;
М&М — за техническую и эмоциональную поддержку;
Элиса Купера, Мелиссу Этерайдж и Рыбу — за музыкальную поддержку;
моего редактора Дженифер Сэйер; моего агента Дональда Маасса,
и наконец (но не в последнюю очередь) — П. Н. и Марка Элрода, моих приятелей, которые все еще не считают меня достаточно свихнувшейся, чтобы перестать общаться. Пока.
Глава 1Дэвис
Нижеизложенное — фрагмент из «Дневников Габриэля Дэвиса», выпущенных издательством «Омега Пресс» в 1992 г. Габриэль Дэвис это издание не санкционировал.
26 мая 1986
Порой я думаю — не сошел ли я с ума?
Говорят, если ты об этом задумываешься, значит, еще нормален. Но разве безумцы не способны думать? Разве не свойственно им чувство страха?
Разве они боятся меньше, чем обычные люди?
Я много размышлял над симптомами психопатического и социопатического поведения. Весьма некомфортно подвергать себя такого рода анализу, извлекать на свет Божий все свои самые сокровенные мысли. Интересно, кто-нибудь еще на такое способен? Боюсь, что нет.
В моей личной биографии можно усмотреть ряд типичных социопатических тенденций — эмоциональную неуравновешенность, тяжелые психологические переживания. Отчетливо помню, насколько я был удивлен, когда в первом классе меня обнял один из учителей. Меня раньше никто никогда не обнимал. Мне это не понравилось.
Терпеть не могу, когда до меня дотрагиваются. Кто бы то ни было. Очередная характерная черта социопата, которая была продемонстрирована Борисом Бровардом. У меня до сих пор на руке глубокий шрам — память о том, как я схватил его, падающего с крыши отеля «Монрой».
У меня левая рука чуть не оторвалась. Но он все равно упал.
Я практически не способен совершать насилие, даже по отношению к животным. Это несколько утешает, поскольку мучить домашних или бездомных животных — традиционный социопатический признак. В детстве я весьма регулярно расчленял кукол, но никогда (насколько мне помнится) не делал такого с живыми существами. Однажды я сварил в ванне моих черепашек, но убежден, что это произошло чисто случайно.
И все-таки вы склонны считать меня социопатом, верно?
Представить доказательство?
Глава 2
— Ох черт, ну и мерзость. Как думаешь, лет сорок пять, наверное?
— Трудно сказать. Может, и тридцать восемь. Интересно, куда вошла пуля?
— Ее спроси. Может, это последнее, о чем она успела подумать, — усмехнулся младший детектив. — Алекс, а ты что скажешь?
— Убили где-то в другом месте, а выбросили здесь, судя по этим брызгам. Кто бы это ни был, он вышвырнул ее довольно сурово, иначе бы мозги на лицо не вывалились. — Александра Хоббс стояла рядом, скрестив руки на груди, и старалась удержать рвущееся наружу содержимое собственного желудка. Но голос ее звучал ровно. Более или менее. Младший детектив, которого, судя по всему, тоже мучила тошнота, криво улыбнулся:
— У нас это называется грибным эффектом. — Он обернулся, но двое других полицейских, оба постарше, похоже, не оценили его юмор. — Уловили? Грибы.
— Пуля осталась там, где ее убили. Что за следы на запястьях? Веревка? Или лента? — спросила Алекс.
Старший детектив Марковски только пожал плечами. С момента появления Алекс это было его первым проявлением признаков жизни. Вдохновленная, она продолжала:
— Может, сексуальное преступление? Рабыня какая-нибудь?
— Может. — Марковски был обескураживающе необщителен. Ничего нового. Алекс бросила взгляд на часы.
— Свидетели?
— Дерьмо, — индифферентно бросил он. Неспешно извлек из кармана упаковку «Дентина», развернул пластинку, положил в рот и, аккуратно сложив обертку вчетверо, сунул ее в карман.
За все это время он умудрился ни разу не взглянуть на убитую.
Женщина лежала посередине широкого тротуара. Кровавое пятно китайским веером расплылось вокруг ее головы. Светлые волосы заляпаны кровью и грязью. Кожа уже приобрела синеватый оттенок, но губы — неестественно алые. Свежая помада.
— Левый глаз, вероятно, там же, где и пуля, — проговорил Марковски. Он, по-прежнему не отрываясь, глядел на закат и жевал резинку.
О да, глаза. Алекс старалась не сосредоточиваться на этой милой подробности. Один блестящей слизью растекся по щеке и носу. Другого тоже не было — но не из-за пули. Кто-то очень постарался извлечь его. С помощью долота.
Правая сторона головы представляла собой одну сплошную открытую рану. Сквозь большую дыру мозги вылезли наружу, как слипшиеся в кучу серые грибы-поганки.
Подумай о чем-нибудь другом, приказала себе Алекс. Руки покойницы были слегка морщинистые, сухие. Возможно, той, кому они принадлежали, было где-то около сорока. Ногти средней длины. Некоторые сломаны.
— Отпечатки пальцев уже сняли? — спокойно проговорила она, наклонившись и стараясь ни к чему не прикасаться.
— О Боже, Хоббс, ну разумеется, мы уже сняли отпечатки. Думаешь, мы совсем темные? Я и с твоей задницы сниму, если зазеваешься. — Оглядевшись, он посмотрел на часы. — Сейчас нагрянут телевизионщики. Тебе пора сматываться.
Голос прозвучал ровно, непреклонно. Алекс поблагодарила его кивком и пошла назад, в сторону желтой ограничительной ленты, протянутой вокруг места происшествия. Ее часы показывали без десяти четыре. До четырех она тут поболтается, а потом улизнет. Опаздывать не хотелось — с учетом того, что ее ждет.
Она подошла слишком близко к ограничительной ленте, и это привлекло внимание стайки репортеров, толпившихся с другой стороны. Трое или четверо самых шустрых рысцой побежали ей навстречу.
— Эй, эй, Хоббс! Ну что там? — на ходу выкрикивал репортер из «Америкэн сентинел». Кто-то отпихнул его локтем.
— Хоббс! Подари шанс другу!
Он не был ей другом. Сунув руки в карманы пиджака, она, держась на безопасном от них расстоянии, невозмутимо двинулась вдоль ленты к углу Мидоу и Аркадии. Репортеры некоторое время преследовали ее, окликали, но, как водится, быстро отстали, опасаясь оказаться слишком далеко от главного места событий. Даже ее друг.
На углу стояли еще несколько человек, большинство были ей знакомы. Многие ей не нравились. В любом случае всем им не хватало либо храбрости, либо интереса, чтобы к ней приставать. Почти всегда.
Алекс нырнула под желтую ленту. Роб Рэнджел прикрыл глаза от солнца и внимательно оглядел ее с головы до ног. Взгляд его замер где-то в районе груди.
— Тебе когда-нибудь надоест показывать Марковски свои титьки? — поинтересовался он, пока Алекс усаживалась рядом с ним на скамейку. Она лишь скользнула по нему взглядом и потянулась к запотевшей банке коки, которую он держал в руке. Роб передал банку. Она сделала большой жадный глоток. Металл был горько-соленым, кока — сладкой, пузырящейся газом, холодной. Алекс вернула банку и посмотрела, как Роб обтер пальцами ободок, прежде чем приложиться самому.
— Думал, что вы, феминистки, далеки от этого, — продолжил Роб.
Она пожала плечами и, уперев локти в колени, положила подбородок на руки. На него она даже не взглянула. Алекс смотрела на Марковски, двух младших детективов и темное пятно трупа на асфальте.
Внезапно она вспомнила те глаза, и руки покрылись мурашками. Господи, зачем они сделали это с глазами?
Роб, так и не дождавшись ответа, отставил коку и принялся перезаряжать свой «никон». При ярком солнечном свете он был сама невинность и даже напоминал священника — молодой человек с ранней лысиной на макушке и слишком длинными волосами, словно одно могло уравновесить другое. Он уложил отснятую пленку в серый пластиковый стаканчик и сунул в расстегнутый кофр для фотопринадлежностей.
— Ни одного достойного снимка, — пожаловался Роб. Алекс снова кивнула на банку с газировкой. Он подал. — Смотри-ка, судмедэксперты наконец пожаловали, козлы. Если они надеются получить образцы ткани или еще какое дерьмо на этом грязном городском асфальте, они и в самом деле козлы.