Прованс - Марк Лёвкин

Марк ЛёвкинПрованс

36-летний профессиональный повар Максим Миролюбов зарабатывал на жизнь тем, что готовил закуски во французском ресторане «La Provence» в провинциальном городке. Он мастерски владел ножом на кухне, разбирался в винах, хорошо знал вкусы постоянных гостей ресторана и всегда мог угодить тем, кто зашел впервые.

Максим много работал, учился у лучших поваров в столице и зарубежом. Он часто экспериментировал с рецептами, стремясь к упрощению приготовления блюда, сохранив его оригинальный вкус. На собственное «вооружение» он брал только самые лучшие и проверенные временем рецепты.

Очень скоро Максим дослужился до су-шефа, а еще через год сменил своего наставника на посту шеф-повара ресторана. Положительные отзывы критиков благоприятно откликались на его репутации в кулинарном мире. Его имя стало известным, ресторан пользовался популярностью и приносил деньги. Жалования, которое получал Максим за свою работу, с лихвой хватало на содержание жены и восьмилетней дочери. Каждый месяц Максим регулярно откладывал небольшую сумму денег и хранил их в старой деревянной шкатулке с хохломской росписью. Шкатулка эта вместе с домом, в котором он жил со своей семьей, достались ему от бабушки. Некогда это была летняя дача в тихом поселке, где жила интеллигенция. Сейчас же, дом Миролюбовых остался чуть ли не единственным во всем поселке в своем истинном историческом облике. Все соседние дома вокруг были снесены или перестроены по современным проектам.

Жена Максима, Ольга, была очаровано домом и упросила супруга не поддаваться модному веянию, а наоборот, восстановить дом и содержать его в том виде, в котором он был задуман его первым хозяином почти сто лет назад. Больше всего в доме ей нравилась небольшая проходная комната с выходом на веранду, с которой можно было наблюдать восход солнца. Мебели в комнате было мало: буфет, стол, четыре стула и пианино. Над столом висела лампа с тканевым сиреневым абажуром и бахромой.

Буфет из черного дерева выделялся на фоне светлой комнаты и был уникальным сам по себе. Его сделали по индивидуальному заказу госпожи Миролюбовой сразу после завершения строительства дома. А главной особенностью буфет было наличие потайного ящика, о котором теперь знал только Максим. В нем он прятал свою шкатулку с деньгами, так же, как и его бабушка когда-то. Она прятала деньги от деда и тайно выдавала их понемногу своим внукам на разные сладости и шалости. Дед так и не узнал о существовании этого тайника, хотя наверняка что-то подозревал.

Пять лет подряд Максим почти ежедневно ездил на работу из поселка в город. Времени на дорогу уходило много, два часа в обе стороны. Ресторан работал допоздна, а потому домой Максим возвращался под утро. Стараясь не шуметь, он заглядывал поочередно в комнаты, в которых спали жена и дочь, и убедившись, что с ними все в порядке, шел на кухню и варил себе кофе по-турецки. Ему больше нравился аромат, нежели вкус самого напитка. Сладкие и терпкие пары кофе его бодрили и помогали собраться мыслями. Максим с чашкой горячего кофе обыкновенно садился за обеденный стол в комнате или на веранде и думал, встречая рассвет. Думал о семье: о их будущем и чем его обеспечить; о работе: к чему еще стремиться, каких вершин еще достичь; и о себе: что еще должен успеть сделать в своей жизни. С восходом солнца Максим оставлял почти полную кружку с остывшим кофе на столе и готовил завтрак на троих, заваривал чай с мятой.

Ольга на работу не ходила, занималась домом, следила за порядком и воспитывала дочь. Девочке при рождении дали имя Аня или Анюта, как любил называть ее Максим. На правах отца имя выбирал он сам, не взирая на все домыслы, предрассудки и злые языки. Он души не чаял в дочери, вот только времени они проводили вместе мало: пара утренних часов, да редкие выходные. Максим и не заметил, как девочка выросла. Одна лишь работа занимала всю его жизнь. Ольга видела как он молча переживал по этому поводу.

Но все это осталось в прошлом. Жизнь внесла свои коррективы, сделала пируэт и откланялась со злобным оскалом усмешки.

Уже почти два года Максим не работал. Он не мог работать. Чтобы прокормить семью, Ольге пришлось вернуться к клавишам и нотам, снова сесть за инструмент и учить детей музыки. Она устроилась в местный дом культуры, давала частные уроки игре на пианино на дому. Средств на жизнь хватало с трудом. Ольга часто засыпала на мокрой от слез подушке рядом со своим мужем, известным шеф-поваром, с искалеченным телом, жизнью и душой. Когда было совсем тяжело, Максим открывал свой тайник пока никто не видел, вынимал немного денег и подкладывал их то в кошелек, то в сумочку, то в карман пальто Ольги. «Вот и пригодились, – сдавленным шепотом говорил Максим, поглаживая трясущимися пальцами шкатулку. – Не на хлеб я копил. На жизнь. А оно вон как вышло».

Свыкшись с новыми обстоятельствами, одним осенним днем Ольга бегала по дому и суетливо собиралась.

– Так-так-так-так-так. Я уже опаздываю, – говорила она, одновременно застегивая сережку в ухе и обувая сапожки. – У меня генеральная репетиция перед концертом. Максим, отведи Аню в школу и положи ей с собой еды на полдник. Так-так-так-так-так. Вроде все. Ничего не забыла. Ух, красота! Все! Всех целую, всем пока. Буду вечером!

Хлопнула дверь, наступила тишина.

Максим посмотрел на дочь. Попытался улыбнуться. Не вышло. Улыбка на небритом лице получилась вымученной и кривой. Дочь смотрела на отца снизу вверх исподлобья, не улыбалась, но и глаз не отводила.

– Ну что, Анюта, готова? – наконец спросил Максим. Голос его был низкий и хриплый.

– Почти, – протянула девочка и убежала к зеркалу расчесывать волосы.

– Я тебе сейчас еды положу. Что там мама приготовила?

– Я не знаю.

Максим прошел на кухню и открыл холодильник. Полки были полупустые. На самой верхней он нашел два пищевых контейнера. В одном лежали две заветренные сосиски. В другом овощной салат с майонезной заправкой. Лицо Максима перекосилось от одного его вида. Нерешительно он поднес контейнер с салатом к носу. Резкий, кислый запах заставил Максима отстранится, чуть не выронив контейнер из рук.

– Что за отрава. Нет, этим я свою дочь кормить не позволю, – проворчал Максим, но тут же подумал, что именно этим они и питались последние два года. – Как я мог этого не замечать до сих пор?

– Мы не сильно опоздаем, если немного задержимся? – громко спросил Максим.

– Первым уроком у нас математика, – ответила Аня, забегая на кухню. – Если и совсем ее пропустим, я не расстроюсь.

– Ишь ты! Не расстроиться она. А учиться кто будет?

– А я и учусь, задачки решать умею. Лучше всех в классе, кстати.

– И таблицу умножения знаешь наизусть?

– Конечно знаю. Мы ее еще три года назад выучили. Пап, ты чего? – заулыбалась девочка.

– Три года… – озадаченно проговорил Максим сам себе, задумавшись. Затем оживился. – Ладно, подожди меня минут десять и пойдем. Я тебе полдник новый сделаю.

«Так, – думал Максим. – Что мы имеем? Хлеб, сыр, томаты… Где-то паштет еще был. Попробуем что-нибудь придумать». Медленно, очень медленно он вынул искалеченную правую руку из кармана, размял пальцы и взялся за нож. Вес ножа показался Максиму настолько большим, что он уронил его на стол. Поморщившись, он попробовал снова взять нож в руку. На этот раз получилось лучше, но при этом его руку пронзила острая боль от кончиков пальцев до затылка. Нож в руке задрожал. Максим сжал зубы и подсунул под лезвие кусок хлеба. Нож резать хлеб не хотел. Он был плохо наточен, а сил в руке не было совсем. Кое-как Максим отрезал несколько ломтиков хлеба. «Сделаю пару-тройку сандвичей, – думал он. – Не съест сама – угостит подруг». С тем же трудом были порезаны овощи и сыр. Максим продолжал готовить, комментируя каждое свое действие: «Так. С этим все. Теперь нужен соус. Магазинный – дрянь. Надо найти приправу, масло…» Постепенно, шаг за шагом он сделал несколько сандвичей. Внешний вид у них был на слабую троечку, но на вкус заслуживали высшую оценку. Максим уложил сандвичи в чистый пищевой контейнер, а в термокружке заварил свежий чай с мятой.

– Все готово. Можем выходить, – сквозь сжатые от боли зубы проговорил Максим.

Аня довольно быстро оделась, сложила свой полдник в пакет и вместе с отцом вышла на улицу. До школы они шли быстрым шагом. Левой рукой Максим держал за руку дочь, правую, все еще пылающую от боли, он сжал в кулак, чтобы унять дрожь, и спрятал ее в кармане куртки.