Вечер и утро - Кен Фоллетт

Кен ФоллеттВечер и утро

Когда Римская империя пришла в упадок, Британия погрузилась во тьму безвременья. Римские виллы ветшали и рушились, а местные жители принялись строить деревянные дома в одну комнату и без дымоходов. Технология изготовления глиняной утвари, столь важная для хранения пищи, по большей части забылась, да и грамотных почти не осталось.

Этот период называют порой темными веками, и растянулся он на мучительно медленные пятьсот лет.

А затем все наконец начало меняться…

Часть первая. Свадьба. 997 год н. э.

1

Четверг, 17 июня 997 г.

Не так-то просто не спать всю ночь, даже если это важнейшая ночь в твоей жизни – Эдгар познал эту истину на собственном опыте.

Он расстелил накидку поверх тростника на полу и улегся, не снимая длинной шерстяной рубахи до колен; кроме нее, иной одежды у него не было, а рубаху эту он летом носил днем и ночью. Зимой Эдгар для тепла кутался в накидку и ложился поближе к огню. Но сейчас-то было тепло, до середины лета оставалась всего неделя.

Эдгар никогда не путался в днях, не то что большинство – им приходилось спрашивать священников, которые вели счет времени. Эрман, старший брат Эдгара, однажды спросил: «Откуда ты знаешь, что наступила Пасха?» Эдгар ответил: «Потому что нынче первое воскресенье после первого полнолуния после двадцать первого дня марта, вот откуда». Задираться было ошибкой, недаром Эрман крепко двинул ему кулаком в живот за эту дерзость. Все случилось много лет назад, когда Эдгар был маленьким. Теперь он вырос. Через три дня после летнего солнцестояния ему исполнится восемнадцать. Братья давно перестали его колотить.

Юноша покачал головой. Мысли путались, клонило в сон. Он лег по-другому, чтобы было неудобно, оперся на кулак, чтобы не заснуть.

Знать бы еще, как долго предстоит ждать.

Эдгар покрутил головой, оглядывая помещение в свете очага. Его дом мало чем отличался от прочих домов городка Кум: стены из дубовой древесины, соломенная крыша и земляной пол, частично покрытый тростником, который нарвали на берегах близлежащей реки. Окна отсутствовали. Посреди помещения был выложен камнями очаг. Над тлевшими угольями стояла железная тренога, на которую вешали утварь для готовки, и ее ножки отбрасывали причудливые тени на изнанку крыши. В стенах торчали, куда ни посмотри, деревянные колышки – для одежды, для кухонной утвари и для плотницких инструментов, с помощью которых мастерили лодки.

Эдгар не ведал, сколько времени прошло, он же мог задремать, сам того не заметив. Но точно уже глубокая ночь. Вечером было слышно, как городок устраивается на ночлег: пара бражников распевала непристойную песенку, в соседнем доме ссорились муж и жена, бросая друг другу упреки, неподалеку хлопали двери, лаяла собака и где-то рыдала женщина. А сейчас царила тишина, и единственным звуком была навевавшая дремоту колыбельная речных волн. Юноша повернул голову к двери, проверяя, нет ли по краям предательских полос света, но не увидел ничего, кроме темноты. Значит, либо луна закатилась и близится утро, либо небо затянули облака. Впрочем, ему-то какая разница…

Остальные члены семьи улеглись вдоль стен, там меньше чадило. Отец и мать лежали спиной к спине. Иногда они просыпались посреди ночи и обнимались, перешептывались и двигались заодно, а потом откатывались друг от друга, тяжело дыша; но сейчас родители крепко спали, папаша громко храпел. Двадцатилетний Эрман, старший из сыновей, прикорнул поблизости от Эдгара, а средний, Эдбальд, забился в уголок. Эдгар слышал их ровное, спокойное дыхание.

Наконец прозвонил церковный колокол.

На дальней окраине городка располагался монастырь. Монахи знали способ измерять время ночью: они делали большие свечи с насечками и по этим насечкам, когда свечи сгорали, определяли, который час. За час до рассвета звонил колокол, созывая монастырскую братию к заутрене.

На всякий случай Эдгар еще полежал в неподвижности. Колокол вполне мог разбудить маму, которая вообще спала очень чутко. Юноша выждал, сколько смог, чтобы матушка снова погрузилась в глубокий сон. А потом ловко поднялся.

Бесшумно подобрал накидку, взял башмаки и пояс, на котором висел кинжал в ножнах. Босиком пересек помещение, глядя в оба, чтобы не наткнуться на мебель – стол, два табурета и скамью. Дверь открылась беззвучно: накануне вечером Эдгар щедро смазал деревянные петли овечьим жиром.

Пробудись вдруг кто-то из членов семьи и окликни его, он бы сказал, что идет на улицу помочиться, а про себя молился бы, чтобы никто не заметил башмаков у него в руках.

Эдбальд что-то пробормотал, и Эдгар замер. Неужто брат проснулся? Или просто разговаривает во сне? Поди разбери… Ладно, Эдбальд не станет поднимать шум, он всегда норовит увильнуть от домашних склок, прямо как папаша. Даже если не спит, ничего выяснять он не будет.

Эдгар выскользнул наружу и осторожно закрыл за собой дверь.

Луна и вправду зашла, но на ясном небе сверкали звезды, серебря песок у реки. Между домом Эдгара и отметкой прилива стояла мастерская. Папаша строгал лодки, и все трое сыновей трудились под его началом. Он знал толк в ремесле, но вот дела вел никудышно, а потому всеми денежными вопросами ведала матушка, особенно когда требовалось понять, сколько просить с заказчика за такую трудоемкую и непростую работу, как строительство лодки. Если заказчик пытался торговаться и сбивал цену, папаша, дай ему волю, наверняка бы поддался, однако матушка зорко следила за тем, чтобы такого не случалось.

Эдгар надел башмаки, нацепил на себя пояс с кинжалом и огляделся. Во дворе мастерской угадывалось одно-единственное суденышко, малая гребная лодка, способная ходить против течения. Рядом громоздился внушительный штабель драгоценной древесины – стволы поделены на половинки и четвертинки, из которых будут выстругивать части новых лодок. Приблизительно каждый месяц все семейство отправлялось в лес и валило зрелый дуб. Папаша с Эдгаром начинали первыми, попеременно махали топорами на длинных рукоятях, подрубая ствол под нужным углом. Затем они садились отдыхать, а за дело брались Эрман и Эдбальд. Когда дерево падало, ветви обрубали и сплавляли ствол по реке до Кума. Разумеется, приходилось платить, ведь лес принадлежал тану Уигельму, которому большинство жителей Кума уплачивало подать, а тан брал по двенадцать серебряных пенни за каждое дерево.

Помимо штабеля древесины, во дворе находились бочка со смолой и точильный камень, подле которого валялся на земле моток веревки. Все это добро сторожил посаженный на цепь мастиф Грендель, черный пес с сизой мордой, уже слишком старый, чтобы по-настоящему напугать воров, но все еще способный поднять тревогу. Грендель лежал тихо, опустив голову на передние лапы, и равнодушно смотрел на Эдгара. Юноша присел и погладил пса по голове.

– Прощай, старина, – пробормотал он, и Грендель, не вставая, завилял хвостом.

На краю двора притаилось готовое судно, которое Эдгар считал своей собственностью. Он сам построил эту лодку, стараясь придать ей подобие ладьи викингов. Нет, самих викингов он никогда не видел – те на его памяти набегов на Кум не совершали, – но два года назад на берег выбросило обломки, почерневшие от огня, с наполовину расколотой носовой фигурой, в которой можно было опознать драконью голову. Видно, ладья не пережила битву. Эдгара потрясла обезображенная красота корабля – манящие глаз обводы, узкий и длинный нос, тонкие, но прочные стенки. А больше всего юношу поразил увесистый киль вдоль днища; после некоторых размышлений юноша понял, что эта штуковина придает кораблю устойчивость и позволяет викингам ходить по морям. Свою лодку он тоже наделил килем, на ней имелись два весла и мачта для небольшого квадратного паруса.

Эдгар твердо знал, что у него есть дар к ремеслу. Братьев он уже обошел, а скоро, пожалуй, и папашу обставит. Некое чутье словно подсказывало ему, как соединять отдельные части, чтобы получалось надежное целое. Несколько лет назад он подслушал, как папаша говорит матушке: «Эрман учится медленно, Эдбальд куда шустрее, но Эдгар, по-моему, схватывает суть раньше, чем я хоть слово скажу». Так оно и было на самом деле. Некоторым людям от рождения дано особое умение: они берут в руки дудку или барбит и, пусть ни разу прежде на них не играли, начинают вдруг извлекать мелодию. А Эдгар сызмальства разбирался в строительстве лодок и домов. Бывало, он говорил: «Эта лодка будет крениться на правый борт» или «Эта крыша протечет» – и неизменно оказывался прав.