Дочь Ксения вспоминала: «Летом отец часто уходил писать в сад, в самый тенистый уголок. Там густо росли деревья, тополя, ели, рябина, сирень. Посредине маленького пятачка стоял врытый в землю грибовидный стол из толстого сруба и полукруглая скамейка. Там, запасшись холодным квасом, отец часами просиживал вместе со своим стенографом Комаровым. В дождливую погоду они устраивались на террасе. Когда отец работал, весь дом замирал, кажется, даже собаки переставали лаять. Зимой он запирался в своем кабинете, где ходил взад и вперед по диагонали, из угла в угол, быстро диктуя. Он также любил работать ночью один за своим огромным письменным столом из белого ясеня»
Конечно, жизнелюбивый Куприн не забывал и развлечений. С местным священником отцом Александром нередко за полночь засиживался за преферансом, любил с удочкой уходить на целый день на речку, частенько пропускал несколько рюмочек водки в единственной местной харчевне вместе с ее хозяевами братьями Варевкиными, часами мог играть с многочисленными домашними животными – кошками, собаками и даже с курицами или козами, участвовал в гатчинских любительских спектаклях… Вдруг Куприну надоедала эта однообразная жизнь, тогда он срывался с места и пропадал неделю в чаду петербургской литературной и артистической богемы.
В Гатчине к Куприным часто заезжали гости – знакомые литераторы, архитекторы, художники. Один из них, поэт Саша Черный, вспоминал в 1926 году о празднование Пасхи в дореволюционной Гатчине у Куприна:
Из мглы всплывает ярко
Далекая весна:
Тишь Гатчинская парка
И домик Куприна.
Пасхальная неделя —
Беспечных дней кольцо.
Зеленый пух апреля,
Скрипучее крыльцо…
Нас встретил дом уютом
Веселых голосов
И пушечным салютом
Двух сенбернарских псов.
Хозяин в тюбетейке,
Приземистый, как дуб,
Подводит нас к индейке
Склонившей набок чуб…
Он сам похож на гостя
В своем жилье простом…
Какой-то дядя Костя
Бьет в клавиши перстом…
Гатчинский купринский дом 1913 года описал журналист Н.К. Вержбицкий: «В кабинете все просто и скромно. На окнах стоят цветы и висят лиловые занавески. Они придают комнате ласковое освещение. На сосновом, гладко выструганном простой плотницкой работы столе (Куприн всюду, где бы он ни жил, заказывал себе для работы такие “немудрящие”, простые, с тяжелыми верхними досками столы) – старинная фарфоровая чернильница, стопка книг, приготовленных для чтения, и справа – фотографический портрет с размашистой надписью внизу: “Александру Ивановичу Куприну – Лев Толстой”. По стенам развешены офорты и акварели – подарки знакомых художников… В углу купринского кабинета – украшенный резьбой оливковый ящик, где в виде небольшой библиотечки собраны переводы “Поединка” – по-испански, по-польски, по-итальянски, по-чешски, по-французски, по-английски, по-японски, по-немецки… всего около двадцати томиков. В специальном ящике у Куприна находятся “человеческие документы” – письма, на которые он всегда аккуратно отвечает, считая, что каждый писатель до тех пор нужен своей стране, пока с ним переписывается и о нем думает массовый читатель. Убранство кабинета дополняет большой темно-красный хоросанский ковер, разостланный на полу».
Нередким гостем в Гатчине была и дочь Александра Ивановича от первого брака Лида. Отец ее очень любил и переживал, когда она надолго пропадала. Отчим ее, Николай Иванович Иорданский, социал-демократ, примыкавший в дореволюционные годы сначала к меньшевикам, потом к большевикам, в 1923–1924 годах служил дипломатическим представителем СССР в Италии, затем до своей кончины в 1928 году работал в Госиздате. Лида скончалась в 1924 году, а мать ее Мария Карловна Куприна-Иорданская – в 1966 году…
В начале 1912 года Куприна посетило очередное горе – умерла от воспаления легких младшая дочь Зинаида. Вскоре после этого печального события (в апреле) Куприн с женой и четырехлетней дочерью Ксенией отравился в свое первое заграничное путешествие – на юг Франции и в Италию. Впечатления от четырехмесячного путешествия легли в основу путевых очерков «Лазурные берега». Приглашал их к себе на Капри и М. Горький, но они не смогли заехать, о чем Куприн сообщил ему письмом: «Дорогой Алексей Максимович! Верьте, не верьте, а я только потому не приехал к Вам, что у нас на троих было ровно два франка и 50 сант. Теперь дела поправились…»
Любитель всего необычного, отчаянного, Куприн вместе с летчиком Сергеем Уточкиным поднимается в небо на воздушном шаре, с борцом и летчиком Иваном Заикиным совершает полет на аэроплане, опускался также и как водолаз в глубины моря.
Творчество писателя становится все разнообразнее, он создает ряд высокохудожественных произведений. Среди них повести о романтической любви «Суламифь» (1908) и «Гранатовый браслет» (1911), очерки и рассказы о рыбаках, военных летчиках, путевые заметки, рассказы о животных, цикл лирико-философских миниатюр, напоминающих стихотворения в прозе. В новом для него жанре написана научно-фантастическая повесть «Жидкое солнце» (1913).
Долго и мучительно рождалась повесть «Яма» (первую часть он опубликовал в 1909 году, а заключительную – в 1915 году), в которой автор описывает жизнь провинциального публичного дома. Писатель стремился обратить внимание общества на язвы стремительно развивающейся проституции. «К сожалению, перо мое слабо, – признавался Куприн по окончанию работы над повестью, – я только пытался правильно осветить жизнь проституток и показать людям, что нельзя к ним относиться так, как относились до сих пор».
В 1912 году в издательстве А.Ф. Маркса выходит «Полное собрание сочинений» Куприна в восьми томах. Девятый том с окончанием «Ямы» вышел в 1915 году.
В начале 1-й мировой войны писатель занимает патриотическую позицию, В своем гатчинском доме Куприны открывают небольшой госпиталь на десять коек для раненых солдат. За ними ухаживала Елизавета Морицовна, семилетней Ксении тоже сшили платье сестры милосердия, и она приходила к солдатам рассказывать им сказки и играть с ними в шашки.
Куприн в очерке «О войне» описывает те же пороки у немцев, что в повести «Поединок» подметил десятью годами раньше у своих соотечественников: «Пропасть между прусским офицером и его солдатом стала огромной, и связи подчиненного с начальником в германской армии, кроме кулака, нет решительно никакой. Там офицерство обращается с солдатами, как со скотами…»
Куприн в октябре 1914 года возвращается в армию, некоторое время в Финляндии он командует ротой и занимается обучением ополченцев. В апреле 1915 года Александр Иванович попал в госпиталь из-за осложнений с сердцем и вскоре демобилизуется по состоянию здоровья. Он возвращается в Гатчину. Его не отпускают мысли о скорой победе русского духа над немецкой машиной: «Да, мы победим, и не потому только, что мы сильнее духом немцев, но оттого, что немцы сошли с ума и сохранили при этом логическое мышление, направленное исключительно на увеличение количества пушек и жертв. Писать об этой войне я не могу, ибо происходящее огромнее и неизмеримее всяких творческих вымыслов, и никакая писательская фантазия не сможет преодолеть той правды боевой, что происходит там…»
Из-за заражений тифом гатчинский лазарет пришлось закрыть на карантин, и больше он не возобновлял работу. Несмотря на тяготы войны, в 1916 году семья супруги Куприны вместе с дочкой побывали на Кавказе, где Александр Иванович выступал с патриотическими лекциями, перемежающимися с рассказами о русской литературе.
Февральскую революцию 1917 года Куприн приветствовал, хотя и с большим «но»… Его потряс своим безумием на фоне не прекращающейся войны с немцами Приказ № 1 Петросовета от 1 марта 1917 года о введение в армии выборных комитетов, равенстве прав нижних чинов и офицеров и ряд других «демократических реформ».
В течение нескольких месяцев он сотрудничает с петроградскими газетами «Свободная Россия», «Вольность», «Петроградский листок», симпатизируя политическим взглядам эсеров и гневно обличая произвол царского самодержавия. Одновременно заканчивает работу над повестью «Звезда Соломона», в которой творчески переработал классический сюжет о Фаусте и Мефистофеле, поднял вопрос о свободе воли и роли случая в человеческой судьбе.