Он соорудил себе крохотную хижину и застолбил участок, расположенный поблизости от разработки, на которой обосновались прибывшие сюда раньше Филлипс и Мол. Его выбор нарушал все практические правила горного дела, он был вопиюще нелеп и сразу создал вновь прибывшему репутацию зеленого новичка. Всякое утро, расходясь по своим участкам, мы с состраданием наблюдали, как он, проявляя громадное усердие, копал и долбил землю без малейшего, как нам было хорошо известно, шанса на успех. Бывало, заметив проходящих, он останавливался на минутку, чтобы утереть ситцевым в горошек платком свое бледное лицо, громко и душевно пожелать доброго утра, после чего возобновлял работу с удвоенной энергией. Мало-помалу вошло в обычай осведомляться — отчасти сострадательно, а отчасти со снисхождением — о том, каковы его успехи в поисках золота.
— Пока не нашел его, ребята, — приветливо отвечал он, опираясь на заступ, — но коренная порода уже где-то близко, и, надо полагать, сегодня мы наткнемся на россыпь.
День за днем он давал нам один и тот же ответ о неизменной бодрой уверенностью.
Вскорости Хопкинс начал понемногу показывать, из какого теста он слеплен. Однажды вечером в питейном баре царила необычно разгульная атмосфера. Днем на прииске была найдена богатая жила, и удачливый старатель щедро угощал выпивкой всех без разбора, отчего три четверти населения ущелья пришло в состояние буйного опьянения. Пьяные бесцельно толпились или валялись возле стойки, богохульствовали, бранились, орали, плясали или от нечего делать разряжали свои револьверы в воздух. Из игорного притона слышались аналогичные звуки. Тон задавали Мол, Филлипс и их приспешники, порядок и приличия были сметены начисто.
Внезапно среди всех этих буйств, ругательств и пьяных выкриков люди стали различать негромкий монотонный голос, который, казалось, служил фоном для всех других звуков и прорезался при каждом затишье в пьяном гвалте. Мало-помалу люди стали смолкать и прислушиваться, пока наконец гам не утих совсем, и все взоры устремились в том направлении, откуда исходил поток негромких слов. Там, верхом на бочке, сидел последний новосел ущелья Джекмана Элайес Б. Хопкинс с добродушной улыбкой на решительном лице. В руке он держал раскрытую Библию и читал вслух выбранный им наугад отрывок из Апокалипсиса, если память мне не изменяет. Текст был абсолютно случайным и не имел ни малейшего отношения к происходящему в питейном доме, но Хопкинс с набожным видом усердно читал его, слегка покачивая левой рукой в такт произносимым фразам.
Эта выходка была встречена общим хохотом и аплодисментами обитателей ущелья, которые с одобрительным ропотом сгрудились вокруг бочки, полагая, что являются свидетелями какого-то замысловатого розыгрыша и вот-вот их угостят чем-нибудь наподобие пародийной проповеди или шуточного поучения.
Чтец, однако, завершив главу, безмятежно приступил к чтению другой, а покончив с ней, стал читать следующую, и бражники решили, что шутка его несколько затянулась. Когда же Хопкинс начал новую главу, они еще более утвердились в своем мнении, и со всех сторон хором зазвучали грозные выкрики, призывающие заткнуть чтецу глотку или сбросить его с бочки. Невзирая на эти выкрики и улюлюканье, Элайес Б. Хопкинс упорно продолжал читать Апокалипсис, по-прежнему сохраняя невозмутимый и довольный вид, словно поднявшийся вокруг галдеж был для него приятнее всяких аплодисментов. Вскоре в бочку громко ударил брошенный кем-то сапог, затем другой, еще один пронесся у головы новоявленного пастора. Но тут в события вмешались наиболее благонравные старатели и встали на защиту мира и порядка. К ним, как это ни странно, присоединились упоминавшиеся выше Мол и Филлипс, которые приняли сторону щуплого чтеца Священного писания.