Поищи что-нибудь живое, кроме наших солдат, велела она Ремию.
Что, госпожа?
Да хоть что-нибудь.
Я летал над песками и горами за пустынями. Там никого.
Если мы единственные здесь, то очень быстро сожрем друг друга. Поищи альтернативу.
Ремий поклонился. Его некогда прекрасная голова теперь оказалась увенчана спирально закрученными рогами. Шипы, выпиравшие на позвоночнике и лбу, казались такими острыми, что о них можно рассечь пласт железа.
Ремий! она окликнула его за миг до того, как на том месте, где он витал, образовался лишь черный вихрь. Теперь ты жалеешь, что последовал за мной?
Ответ был отрицательным. Чудовища, дремавшие в песках, тоже не жалели. А стоило бы пожалеть. Еще недавно они были так красивы, что на них было больно смотреть. Сейчас от их вида тошнило. Жуткие и ободранные они ползали по барханам и шипели ругательства в адрес равнодушным и уже далеким небесам. Хотя что они потеряли? Одну красоту!
Алаис оглядела пустыни. Куда ни кинь взгляд, кругом желтый песок. Иногда с вкраплениями красного. Там, где пролилась ангельская кровь, остались бурые пятна.
Вот то место, в которое пала она, с надписями, выжженными на песке. Алаис водила по ним кончиком меча. Рукоять странно дергалась, хватая ее за пальцы. Все дело в том, что дракон на рукояти оживал и шевелился. Раньше на ней не было дракона. Теперь он шипел медным ртом. Откуда он только взялся?
А откуда взялись они? Армии чудищ в пустыне! С ними-то дело ясное. Прекрасные белокрылые ангелы сгорели, скукожились и обратились в мерзких тварей. И виновата во всем она!
Винят ли они ее? Алаис оглядела ползучую рать. Они выражали возмущение в сторону небес, но на нее саму не шипели, наоборот, с почтением обползали ее стороной.
Всё дело в том, что она осталась красива, а они нет. Ее вид до сих пор вызывает у них уважение?
По пустыне приятно было идти, а не лететь. На небесах так было нельзя, а тут можно было просто ступать, передвигая ногами. Крылья шелестели за спиной, как ненужное украшение.
Где-то глубоко внутри просыпался дикий голод. Утолить его было нечем.
Ремий вернулся разочарованным. Он не нашел ничего живого.
Такое ощущение, что здесь гибнет всё, едва коснется этой поверхности, Алаис пнула ногой песок, и тот вдруг показался ей одним огромным живым дышащим существом, по которому они ступают. Оно точно дышало. Пустыня дышала! Как она не замечала этого раньше?
Но мы каким-то образом уцелели, вздох Ремия всё еще был огненным. Его черный рот напоминал зев печи. Бывший ангел до сих пор не заметил, что пустыня живет.
Алаис не стала его просвещать. Пусть разглядит всё сам.
Бог не смог уничтожить нас или не посмел. А может, решил, что остаться здесь для нас будет самым страшным наказанием. Хуже, чем гибель. Ведь это и есть полное уничтожение. Упасть! Остаться без собственного лица, она с унынием смотрела на армии уродов, заполонивших пустыни.
Но твое лицо еще на месте, Ремий кивнул на ее отражение в лужице на песке. Красивое и золотое. Оно светилось. Если только это не иллюзия. Но ее руки тоже были гладкими, не обожженными. Алаис разглядывала их изумленно. Золотое кружево перепонок между пальцев исчезло. Самих пальцев осталось лишь по пять, раньше их было семь. Семью пальцами удобнее сжимать меч, чем пятью. Зато крылья остались при ней.
Мы поднакопим силу, а потом ринемся в бой на небеса снова, пообещала Алаис.
Это обещание было главным, ради чего стоило жить. Вернее выживать. И в этом месте выживать будет сложно. Каждый миг пребывания здесь сводит с ума. А скорее всего перед тем, как состоится новая битва, минуют столетия. Вероятно даже тысячелетия или миллионы световых лет. Как быстро снова можно скопить силу, если от тебя не осталось ничего, кроме обожженных останков?
Ее недавние величественные соратники выглядели так, как будто их только что достали из печи. Это черные мощи, а не воины! Они озлобленны так, что от их вида становится страшно, но хватит ли их озлобленности для того, чтобы начать новую войну.
Скорее всего, их снова раздавят, если они опять ринуться в бой. Спонтанный бунт это не средство решить проблемы. Нужно впредь быть умнее. Алаис задумалась. Ей требуется другая стратегия и полное равнодушие к сияющему облику Михаила.
Как пока быть с ними всеми, госпожа? спросил Ремий так, будто она уже успела назначить его своим новым полководцем взамен всем погибшим. Он указал потрепанным крылом на чудищ, ползающих по пустыне.
Пусть обживаются пока.
В отличие от Ремия ей было больно на них смотреть. Она видела черные огарки тел, а вспоминала статных ангелов. Но отвернуться было некуда. Куда ни кинь взгляд, всюду песчаная равнина, по которой ползут остатки ее великой армии.
Тебе больно от того, что ты весь обгорел? поинтересовалась Алаис у Ремия. Сама она ожогов больше не ощущала. Ее тело осталось белым, хотя она помнила, что тоже горела вместе со всеми. Может и они, несмотря на всё свои ожоги, восстановятся. Время шло, но регенерации не происходило.
Я ощущаю себя так, как будто до сих пор горю в огне, и пламя всё больнее жжется, почти кусается. Боль нестерпимая, и она режет все члены. А у тебя разве не так?
Алаис отрицательно покачала головой.
Я чувствую свободу! Впервые от момента своего сотворения, она вдохнула полной грудью пустынный воздух, в котором засела гарь. От песка пахло паленым, как от крыльев ее павших ангелов.
Это мое новое царство. И оно только мое! Никакого бога здесь нет! Нет чужих указов и правил. Никто нам больше ничего не велит. Мы пали, но мы освобождены. Пусть это царство неприглядное, но оно наше. Наконец-то у нас появилось хоть что-то свое. Отпразднуем это!
Вместо того чтобы ликовать, чудовищный Ремий опустился перед ней на колени. Другие чудовища в пустыне выли от мучений и голода.
Вначале была кровь ящериц.
Потом, спустя столетия, в пустыню забрели первые люди. Существа без крыльев! Слабые существа! Но запах их крови взбудоражил память о войне. Ее армия насытилась впервые после падения. Им стало лучше. Пир начался. Кто бы подумал, что пустыня может стать местом пира?
Демоны ели людей живьем, а Алаис бесцельно летала между пирующими. Ей хватило и пары глотков, чтобы утолить жажду, копившуюся столетиями. А вот чудовища оказались более прожорливы. Только что они сожрали целое человеческое войско. Чужие гербы и знамена валялись под лапами павших ангелов. Алаис равнодушно давила кости и филигранные украшения. Всё, что сделали своими руками люди, ей почему-то не нравилось.
Внезапно один умирающий человек привлек ее внимание. Он был белокожим, темноволосым и синеглазым. Внешностью он напомнил ей архангела Гавриила. К его венам присосались сразу несколько пировавших чудовищ. Алаис подлетела поближе, чтобы его рассмотреть. Он восхитился при виде нее. И она выпила его кровь сама. Это было честью для него. Но он ждал чего-то другого. Последнего любовного объятия перед смертью? Ее любовь умерла с первыми ожогами от небесного огня. Осталось только мщение.
Живая пустыня
Боевой меч остался. Алаис чертила его кончиком символы на песке. Но браслет всевластия куда-то исчез. Без него она чувствовала себя бессильной. Ведь всё могущество солнечного света было заключено в нем.
Алаис схватила змею, скользившую по песку. Та шипела, источая яд. Крошечная пасть опасно раскрывалась. Змея хотела укусить, пусть даже ангела, от крови которого тут же бы сгорела сама. Уродливое создание, но смелое! Придавить змею было делом одной минуты. Алаис было даже ее не жалко. Пустыня, жадно принявшая осколки солнечного света, павшие на землю одновременно с ней и ставшие золотом, знала, чего ангел от нее ждет. Тело змеи стало медленно становиться золотым. От хвоста до головы. И вот это уже был новый браслет, который ожил и обвился кольцами вокруг предплечья Алаис. Мертвая змея стала гибкой и послушной. Копия браслета из нее вышла отличная. Всего лишь копия. Алаис нахмурилась. Пока хватит и ее, но как и где разыскать настоящий браслет? Он был на ней, когда она падала. Так куда же он делся сейчас?
Пустыня жила и дышала с тех пор, как ангелы пали в нее. Из света павшего с ними родилось нечто Коснувшись песка, оно вдруг обернулся в золото. И пески перед ней, еще день назад бывшие черными, теперь светились, как бездонная и безграничная сокровищница, уходящая далеко за горизонт. Даже в небесах она не была так богата. Там золото ничего не значило. Но здесь, на земле, оно приобрело какой-то особый смысл.