Свершится! резко парировал Альваро, вставая. А Мику Мои нумерарии отправят его туда, откуда он и взялся, в ад!
Кардинал склонил голову в показном смирении:
Да будет так.
Понедельник 29 сентября 1975 года, утро
Рим, площадь Читта Леонина
Всё, Мазуччо, Аглауко Мути заворочался на заднем сиденье. Завтра вылетаем!
Быстро ты. Томаш Платек сумрачно глянул в зеркальце. А сейчас куда?
В инквизицию! развязно хохотнул итальянец. Навестим кардинала-префекта.
Томаш насупился. Его всегда коробил недостаток почтения к церкви, а напарник бывал просто несносен. Аглауко словно стеснялся своей искренней и горячей веры, оттого и грубил порой, опрощая великое.
Платек покосился на Мути. Одиночка по натуре, Томаш не доверял никому. Поэтому откровенность между ним и Аглауко была односторонней, как лист Мёбиуса, Мути выкладывал ему всё, как на исповеди, просто наизнанку выворачивался, а вот он таился. Подслушанный давеча разговор накрепко отложился в его памяти, однако делиться секретами с напарником Платек даже не собирался. Пускай амебы с инфузориями делятся
В Ватикан? обронил он.
Не, на Читта Лео-онина, протяжно зевнул Аглауко, чмокнув губами. Монсеньор примет нас у себя дома!
Томаш молча кивнул, сворачивая на Кончилиацьоне. Он нарочно не расспрашивал Мути, зная, что порывистый южанин сам изведется, не выложив ему все подробности. Вон как губёшки сжал На лице знакомое загадочное выражение, а на лбу будто написано: «Ух, что я знаю!» Ну, пусть помается
Резиденция кардиналов на площади Читта Леонина крепко сидела прямо под боком у Ватиканаиз окон квартир их высокопреосвященств открывался роскошный вид на колоннаду Бернини и купол Святого Петра.
Дюжие и невозмутимые швейцарцы-охранники тщательно изучили бумаги нумерариев и проводили их в покои Франьо Шепера, нынешнего кардинала-префекта Священной Конгрегации Доктрины Веры.
Шагая гулким и прохладным коридором, Томаш то и дело распускал рот в кривой ухмылке.
Воистину, Ватиканэто Мекка лицемеров. Даже банк Святого Престола, распухший от золота, именуется Институтом Религиозных Дел! А чтобы не тянуло смрадом аутодафе из прошлых веков, у инквизиторов отняли «Молот ведьм» и переодели в белое, назначив защитниками веры. Но и тут просвечивает вранье, ибо ведомство Шепера занимается разведкой да контрразведкой. Вот только упоминать об этом всуе доброму католику не подобает
Сюда. Охранник отпер высокую дверь из полированного ореха. Его высокопреосвященство ожидает вас.
Нумерарии одинаково кивнули, ступая в ногу на сияющий паркет. Обстановку квартиры отличала изысканность, но в мерутяжелая основательная мебель создавала строгий уют, более приличествующий жилищу деревенского священника, чем кардинальской резиденции. Ароматы по квартире расплывались самые благочестивыепахло ладаном и горячим воском.
Шепер возник неожиданно, как алый сполох в суровом полумраке. Ступал кардинал-префект бесшумно, лишь легчайший шелест сутаны выдавал его присутствие.
Добрый день, монсеньор, церемонно поклонился Аглауко.
Здравствуйте, чада мои. В ласковом голосе Шепера чувствовался легкий венгерский акцент.
Круглолицый и ушастый, кардинал-префект производил несерьезное впечатлениедо той поры, пока вы не заглянете в глаза его высокопреосвященства, в веселенькие глазки селянина-хитрована. И не напоретесь на пронизывающий, умный и холодный взгляд.
Жестом указав на резной деревянный диванчик, Шепер обосновался в скрипнувшем кресле, заботливо расправив складки огненосного одеяния.
Чада мои, заговорил он тоном библейского патриарха. Хочу повиниться перед вами, ибо досадная задержкамое упущение. Последние сведения о враге церкви, которого и в Москве, и в Вашингтоне, и в Тель-Авиве зовут «Михой», поступили ко мне лишь вчера, за пять минут до полуночи. Но, прежде чем я изложу их, ответьте, как вы надеетесь совершить то, что не удалось самым могущественным разведкам мира? Как вы собираетесь найти «Миху»?
Аглауко наклонился и по-приятельски шлепнул Томаша по круглой коленке.
Мазуччо почувствует его, монсеньор! гордо доложил он, как будто хвалясь способностями товарища. Пару лет назад нас послали на Филиппины, в Багио. Там мы должны были встретиться с местным врачевателем-хилером, ревностным католиком. Так Мазуччо за две мили учуял целителя! А все потому, что он и сам такой. Да-а! зажмурился Мути. Однажды мне прострелили живот, так Мазуччо и дырку залатал, и утробу вылечил!
Платек закаменел лицом, и Шепер углядел перемену.
ВыТомаш, верно? мягко сказал он.
Да, ваше высокопреосвященство, пробормотал поляк, опуская глаза.
И вы сильно переживаете из-за своих чудесных способностей?
Мое самое сильное желаниеизбавиться от них однажды, раз и навсегда! вырвалось у Томаша. Больше всего на свете я хочу быть как все, а не носить в себе непонятные и непрошеные потенции.
Вяло удивившись, он ощутил, что ему полегчало. «Будто нарыв вскрыл», мелькнуло в мыслях.
Понимаю вас, Томаш, сочувственно кивнул кардинал. Признаться, меня даже радует ваше отношение к своему целительству. Вот если бы вы гордились тем, на что способны, да впадали бы во грех похвальбы, у меня поневоле закопошились бы мыслишки о дьявольской природе вашего таланта. Но раз вы страдаете от него, впору думать о божьем промысле. Умения вашиваш крест.
Платек недоверчиво глянул на него:
Вы действительно так думаете?
Мои люди собрали о вас всё, что возможно узнать о смертном. Шепер усмехнулся с долей превосходства. Я всего лишь сделал надлежащие выводы. Но к делу. Коли вы способны ощутить присутствие «Михи» в радиусе двух миль, это всё упрощает. Теперь я верю, что миссия ваша выполнима, а враг будет уничтожен! Слушайте внимательно
Томаш наклонился, делая вид, что внимает кардиналу, а сам в это время горячо молилсявпервые за долгие годы перед ним забрезжила крошечная надежда на избавление от тягостного дара целителя. Он плохо понимал, откуда вдруг проросла эта зыбкая уверенность, но его мозг бывал и вещим
Слова «Украина», «Первомайск», «Миха» наплывали невидимыми облачками и таяли, а в голове у Платека билась ликующая мольба: «Избави меня, Богородица! Избави меня, Иосиф! Избави, Иисус!»
Вторник 30 сентября 1975 года, день
Первомайский район, Каменный Мост
Осень звенела стеклянной струной, тускнея в ля-миноре. Летучие паутинки щекотно касались лица, виясь, как июльский пух, и я жмурился, млея на солнце«бабье лето» дочерпывало остатки теплыни.
Иные тополя обдало желтизнойони проглядывали рыжими прядями в пышной шевелюре лесополосы, зеленевшей по-летнему. Деревья стыдливо оттягивали неизбежный листопад, а то задуют ветра студеные, разденут донага, и будешь коченеть, скорбно воздевая голые ветви
«Ну, все, все, подумал я, теряя терпение, хватит унылой порой любоваться. Копай давай!»
Крякнув, я энергично нажал заступом, поддевая здоровенную морковь, отъевшуюся за лето, оранжевая маковка с увядшей ботвой выглядывала из разворошенной грядки, словно не умещаясь в недрах сочного чернозема. Уродился овощ! Второй мешок набиваю.
Я устало выпрямился, разминая ноющую спину. Настя в безразмерной вылинявшей кофте и в старых трениках, дырявых от искр, пыхтела у изгороди, сражаясь со свеклой. Какое-то нашествие корнеплодов.
Та-ак закряхтела сестренка, опускаясь на корточки. Ну, вот куда столько бурячка? Как понаса-а дят!
Отпустив последний слог, она пошатнулась, обеими руками выдирая огроменную свеклину.
Шо нэ зъим, то понадкусываю! выдал я, шуткуя. Настя хихикнула, а соседские куры, будто не уловив юмора, всполошились, заквохтали. Великолепный красно-бурый петух, шикарный, как павлин, взлетел на забор, сотрясая беленый штакетник.
А ну, кыш отсюда, бульон! грозно крикнула сестричка, швырнув мелкую свеколку в нарушителя границы. Залётный певень не снес грубого обращениясвалился с оградки, истошно кудахча.
Как ты могла! фыркнул я. Его теперь куры любить не будут.