Глубокомысленно хмыкнув, я вытянул ноги поудобней.
Эх! Андрей смешно наморщил нос и шибко зачесал в затылке, лохматя полубокс. Не везет мне с Крымом!
Чё это, как Изя выражается?
Да всё как-то не в сезон! Прошлый раз в Севастополь выбрались, на первенство. И когда? В марте! Миндаль цветет, а море серое и штормит. Никакой жизни! Сюда бы летом Дюха мечтательно сощурился. Степь зеленая, море теплое Красота! И девушки В мини-бикини!
Девушки, они и зимой девушки, обнародовал я мысль, зевая и смазывая эффект.
Ты чего, в автобусе не выспался? фыркнул Жуков. Полдороги дрых!
Да не-е раззевался я. Это от нервов.
Тринадцать часов в пути никого из сборной не вымотали, даже Валентина Валентиновича, нашего физрука. Все болтали, пели, жевали, глядели в окна автобуса, а когда умаялись степью любоватьсязаснули и похрапывали до самого Симферополя. А с раннего утрав бой! За кубок! За спортивную честь школы! За
О, Тиныч идет!
Физрук в синей спортивке и дефицитных кроссовках бодро взбежал к нам на трибуну. Бумаги в его руке смахивали на белую, встопорщившую перья птицу, что вырывалась из цепких пальцев, готовая вспорхнуть.
Привет, кого не видел! выдохнул Тиныч, мостясь, и оживленно затараторил: Ну, что? Сыграли мы очень достойно, я даже удивился. В полуфинал вышли! Это надо же, а?
И «красным» продули! съехидничал Жуков.
Ну, да, уступили, чистосердечно признал физрук, тут же вдохновляясь, но у ворошиловградцев действительно сильная команда, сыгранная как вокально-инструментальный ансамбль!
Всё как по нотам, вторил я.
Я и говорю Короче, дело к ночи. В пять общее построение, награждениеи свободны. Талоны на ужин взяли? Молодцы Так, что-то я еще хотел сказать А! Завтра выедем попозже. Автобус, конечно, не «Икарус» интуристовский, ну так дареному «ЛАЗу» в радиатор не смотрят! Хе-хе
«Чтоб ты понимал, Тиныч, притекли ко мне невеселые думки. Тебе же не придется клянчить деньги у спонсоров, чтобы вывезти мальчишек на турнирк девяностым как раз на пенсию выйдешь. А может, и не заведутся спонсоры»
Валентин Валентинович, чуть не забыл, встрепенулся я. А можно мне сегодня отлучиться?
Физрук энергично кивнул, сгребая свои бумаги.
Только чтоб к отбою успел, а то там комендант строгий. Ровно в одиннадцать гостиницу на ключи фиг достучишься!
Андрей подался ко мне.
Кто она? зашипел придушенно.
Шатенка, по-моему. Или блондинка? Не помню уже, вбросил я инфу. Главное, обхват груди и бедердевяносто шесть, талиипятьдесят пять! Дальше сам фантазируй.
Дюха с Тинычем загоготали, а девятиклассники из нашей команды смущенно подхихикивали, ерзая в соседнем ряду.
Ладно, побежал я, вскочил физрук, хлопая себя по коленям. А вы смотрите, шеи не натрите!
Че-ем? вытаращился Дюха.
Ленточками «серебряных» медалек! рассмеялся Тиныч.
Тот же день, позже
Ялта, Форосский парк
Сучок под ногами предательски треснул, и я застыл без движения, как в игре «Фигура, замри!».
Грузный охранник меланхолически прошлепал по тропинке мимо, наряженный в мешковатый «камок». Пахнуло дешевым табаком и одеколоном «Шипр».
«Небось «Приму» смолит», подумал я, отмирая.
Мои черные треники и олимпийка сливались с любой тенью, а на голову я натянул самодельную «балаклаву» нечем в сумерках сверкать. В общем, каждую мелочь предусмотрел, даже темные нитяные перчатки, но потряхивало меня изрядно.
Санаторий «Форос» не для простых партийцев, здесь отдыхает среднее звено, вроде первых секретарей обкомов или работников киевского ЦК. Ну и охрана тутошняя под стать курортникам. Зевнешьповяжут и упакуют.
На четвереньках залезая в можжевеловую рощу, я набрал полную грудь зыбкой свежести. Благорастворение воздухов. Морской бриз доносит запахи соли и йода, а степные ветра навевают полынную горечь.
Из глубокого сумрака за аллеей моргнул красный огонек, и я припал к корневищам, поневоле вдыхая терпкость опавшей хвои. На каменные плиты аллеи выступил детина в камуфляже и в обычных кедах.
ПервыйСедьмому, прошипела рация. Доложить обстановку.
СедьмойПервому. Происшествий нет, нарушителей режима не обнаружено, отрапортовал детина. Следую к главной аллее.
ПервыйСедьмому. Принято. Конец связи.
Охранник сунул увесистую рацию в чехол на поясе и бесшумно зашагал по аллее, скрываясь из виду. А ведь я чуть было не вышел на него И куда смотрел?
Присев за ноздреватым валуном, огляделся. Спальный корпус мирно белел за кипарисами, путавшими тени. Отдыхающие бродили по аллеям и ухоженным дорожкам, степенно беседуя или погружаясь в одинокую задумчивость. Иные вышагивали с женами, сухонькими или капитальными дамами в возрастемода на «папиков» еще не настала, а за «аморалку» могли и с должности снять.
Я искал Егорычева, бывшего первого секретаря Московского горкома, коммуниста умного, честного и совестливого. Пять лет тому назад Николай Григорьевич попал в опалу, и его место тут же занял пройдошливый Гришин. А Егорычева, пострадавшего за правду, отправили «в ссылку» послом СССР в Данию. Недолюбливал Леонид Ильич нарушителей чиновничьего устоя всех времен: «Сиди и не высовывайся!»
«А нам такие люди нужны!» рот зацепило мимолетной усмешкой.
Николай Григорьевич обычно гулял по главной аллее, под сенью громадных оплывших ливанских кедров или высоченных гималайских елей, а после забирался на малолюдные террасы, кружа вокруг прудов
Мои губы дернулись в подобии улыбки. Забываясь порой, я всерьез думал о «разработке» Брежнева, Суслова и прочих небожителей. А воротясь в реал, с удовольствием стегал себя ехидцей, ядом брызгался. Куснул слона комарик!
Но ведь даже мелкое, гадостно зудящее насекомое способно занести опасный вируси свалить серого гиганта. А я трудолюбиво разрабатывал давние, полузабытые желания кремлевских старцев, их трепетно лелеемые, никому не высказанные мечты.
Михаил Андреевич с юных лет грезил о славе отнюдь не хранителя идей Маркса и Ленина. Он метил в мозговитые продолжатели, чьи труды, как ступени лестницы, выведут бедующее человечество к Миру Справедливости. Войны, хвори, будни Год за годом мечта откладывалась «на потом», светясь, как проблесковый маячок: «Я здесь! Ты помнишь? Ты ждешь?» Дождалась
А Леонид Ильич еще лет десять назад совсем иным былдонжуанистым, веселым, зубастым. Наскрозь простреливаемом пятачке «Малой земли» он не грелся в блиндаже, а сорок раз подряд лазал в окопы, чтобыпоближе к бойцам. На Байконуре нырял в убийственное гептиловое облако, когда ракета рванула прямо на стартовом столе, раскидав обгорелые трупы космодромной команды. Спускался в урановую шахту, работал по восемнадцать часови хотел, всегда хотел, чтобы слова из гимна о «великом, могучем Советском Союзе» стали незыблемой реальностью, ощутимой каждым. Брежневне Суслов, на теорию он не согласен, ему практику подавай! И чтоб не первым числиться, а единственным. Вождем. Отцом народов. Великим кормчим.
Я встрепенулся. Кажется, Егорычев! В синем спортивном костюме, смахивая издали на Тиныча, Чрезвычайный и Полномочный в королевстве датском вышагивал, рукою водя по светло-зеленым иголкам молоденьких пиний. Остановился у озерка, поглядел на закормленных красных рыбин и подался к вычурной беседке-ротонде, цеплявшейся за край обрыва.
Я вобрал легкими густой воздух, медленно выдохнул. Мой выход.
Скрываясь за зеленым глянцем магнолий, подобрался к «объекту». Нас с ним разделяла изящная деревянная решетка, густо заплетенная виноградом. Стоило мне замереть среди крученых лоз, и я пропадал из виду. Как в детской головоломке «Найди зайчика».
В последний момент меня посетило острое желание бросить все и уйтисомнения в пользе аппаратных игрищ переросли максимум. Выждав минутку, пока не осядет всколыхнувшаяся в душе муть, я задавил позывы слабости. «Точкаи ша!» как говорит Дюха. И тут же, не давая малодушию опамятоваться, вступил в контакт:
Добрый вечер, Николай Григорьевич, в моем голосе звучали деланые гнусавость и сиплость.
Егорычев обернулся с видимым неудовольствием, приглядываясь, кто это там портит ему чудный вечерок.