Искусник - Валерий Большаков

Валерий БольшаковИскусник

Пролог

 Ой, пульса нет!  испуганно пищит девушка.  Мы его теряем

 Молчать!  врывается властный мужской зык.  Сестраискусственное дыхание! Егорычнепрямой массаж!

 Есть, командир,  уверенно басит некто третий.

 Ой, фибрилляция!

 Т-твою ж мать «Утюжки» над сердцем и слева! Быстро!

 Готово!

 Разряд!

Голоса доходили до меня, словно через толстую вату, наплывая медленно, растянуто Как облака. Облака?..

Всё вокруг затянуто паром или туманомтусклый свет сочится отовсюду, и не видать в белёсом мареве даже намека на тень.

Я лежу или стою? Не понять. Вишу, может? А что, похоже Не чувствую под собой ни мягкой постели, ни жесткого стола. Зато всего переполняет совершеннейшее, непередаваемое спокойствиея равноудален от горя и радости, не ведаю ни страха, ни тревог.

Странно От холодных касаний дефибрилляторов мое тело должно выгибаться трепещущей дугой, а я застыл, будто в детской игре «Фигура, замри!». Ага, отошел тихонько в стороночкуи слежу извне за потугами врачей

 Еще разряд!  пыхтит упорствующий Егорыч.

 Хватит,  глухо роняет старший.  Пульса нет.

 Мы его потеряли  шепчет девушка, поражаясь неизбежному.

Туманец вокруг меня загустевает, как сизая грозовая туча, набухает пугающей чернотой, и свет гаснет.

* * *

Я очнулся от холода. Окоченел совершенно, лежа на твердом и ледяном. Меня с головой покрывала тонкая линялая простыня. Задубевшая рука вяло стянула ее с лица, и я прижмурился.

Слезившимся глазам открылся низкий, ощутимо давящий потолок с выступавшими балками, густо замазанный светло-голубой краской. Сквозь ее натеки проступал грубый сварной шов.

Как рассерженные шмели, зудели, изредка помаргивая, белые неоновые трубки. Глухо подвывала вытяжка, бренча разболтанной крыльчаткой.

«Куда это меня?..»  оклемалась мысль.

В носу защекотало от резкого запаха лизола. Содрогнувшись, я чихнул, и стальное ложе шатнулось подо мною, отзываясь жалобным дребезгом.

«Это не палата  сомнения пошли в рост, вяло раздувая панику.  Это морг?!»

Покряхтывая от боли, я напрягся и сел, свешивая ноги. Не мои ноги. Отстраненно, словно вчуже, я выпрямил длинные конечности. Ровные и гладкиелохматость понизилась. Это плюс. А вот руки Дрожат, трясутся, еле удерживая мою новую, хотя и поюзанную тушку. Мосластые, но не мускулистые. Это минус.

Я огляделся с пробуждающимся страхом. Отделанное белым кафелем помещение заставлено секционными столами из нержавейкиблестят, как надраенные. Рядом со мной на металлической столешнице пугающе бугрится застиранная серовато-белая простыня с подозрительными рыжими пятнами и черным инвентарным штампом. Уродливые желтые ступни с номерком на пальце торчат наружу.

Наклонившись, чтобы сорвать такую же мерзкую картонку с себя, я едва не рухнулдико закружилась голова. Дождавшись, пока спадет прилив тошноты и раздраженно отбросив номерок, мелкими рывочками пополз со стола.

«Ух, как меня  тащились мыслишки.  Не-е, надо говорить: «Ух, как его» Били кулаками, били ногами, бейсбольными битами дубасили Или эти деревяшки еще не в моде? Ну, значит, палками охаживали, цепями Плюсом черепушке досталось О-ох!»

Босые ступни коснулись терракотовой напольной плитки, стылой, как в глубоком погребе. Челюсти свело, и зубы застучали. Меня всего колотило, но сил, чтобы уйти куда потеплее, не было. Иссякли. Я едва удерживал положение стояноги, того и гляди, подломятся.

Запахнув простыню, как тогу, доковылял до письменного стола у двери, обитой оцинковкой. Под изогнутой настольной лампой веселенького алого цвета развалилась здоровенная амбарная книга, пухлая, как инкунабула, а на полупрозрачной перегородке из зеленоватых стеклянных кирпичей криво висела расписная подложка с тощим отрывным календаремни одной странички не осталось. Что, и здесь Новый год? Ла-адно

Меня целенаправленно шатнуло к большому облупленному зеркалу, висевшему над рукомойником.

 Так вот ты какой, реципиент  пробормотал я незнакомым голосом, грубоватым и сиплым.

Отразился чужак с узким, симпатичным, в общем-то, лицом, опухшим от недавней пьянки и синяковлевый глаз заплыл, а правый таращился карим зрачком. Нос опух, но не сломан. Хоть какой-то позитив. Зубы Я осторожно пошевелил занывшей челюстью, ощерился. Хорошие зубы, и целые вроде Было неприятно шатать их языкомчужие же. Так ведь и язык не мой!

Проведя ладонью по голове, обритой наголо, коснувшись залепленного пластырем шва, равнодушно буркнул:

 Было ваше, стало наше.

Навалившись на створку, я чуть не выпал в гулкий коридор. Под ногами влажно блестел пол, выложенный виниловой плиткой, серой и кирпично-красной. А вот и местное население

Мне навстречу шагала, переваливаясь утицей, техничка в белом халате, с ведром, помеченным размашистым «ХО», и шваброй наперевес. Узрев покойника, она выронила орудия труда и прижала розовые ладоши ко рту. Не помогло. Тонкий поросячий визг просверлил тишину насквозь.

Не знаю, наверное, в кино это вызвало бы зрительский смех, а вот мне было тошнои в прямом, и в переносном смысле. Погано.

Из двери напротив, отстучав каблучками торопливую дробь, выскочила молоденькая медсестраи тоже сомлела, хватаясь за притолоку.

«Зомби, что ли, не видела?»  чуть было не вырвалось у меня, но я вовремя прикусил язык.

 Что за шум?  забрюзжал смутно знакомый голос.

Из-за угла, набычившись, вышагнул могутный доктори резко остановился, словно врезавшись в невидимую стену. Побелев, как накрахмаленный халат, он хапал ртом воздух и таращил глаза на «привидение».

 Живой я, Егорыч, живой  удалось мне вытолкнуть, качаясь у стены. Перед глазами плыла рваная бессознательная пелена, пульсирующая в такт сердцу.

 Н-не может быть  потрясенно молвил врач, и вострубил:  Сестра, стоять! Не падать! Бегом за главным! Сергеевна, поможешь!

Вдвоем с причитавшей, неумело крестившейся уборщицей, он укутал меня одеялами и взвалил на каталку. Набежали медики, шумно заспорили вперебой:

 Ожил?!

 Не будьте мистиком. Это м-м не воскрешение.

 Да мы даже не представляем себе, на что способны!

 Во-во Замедлил йог сердцебиение до удара в минуту, а врачага, летальный исход!

 У нашего пациента могла м-м синусовая тахикардия развиться м-м сходная с трепетанием желудочков

Я почти не слушал людей в белых халатахотогреваясь, впадал в дрему. Глянул, сонно моргая, на двери с суровой табличкой «Патологоанатомическое отделение», скосил глазаи уткнулся взглядом в ярко намалеванную стенгазету.

Весь набор праздничной дацзыбао: елка, шарики, краснощекий Дед Мороз И алой вязью выведенное«С Новым 1973 годом!»

Я попал.

Глава 1

Горбольница, 8 января 1973 года. Перед обедом

 Значится, гражданин Пухначёв, вы не помните тех, с кем дралися в новогоднюю ночь?  седой, весь какой-то скукоженый и усохший, майор Горбунков выглядел дедушкой из деревни, малорослым старичком-боровичком, но взгляд его был цепок. И еще «гражданин начальник» постоянно орал.

Пожилая санитарка, заботливо суя подушку мне под бочок, шепнула, чтобы я не боялся Степан Иваныча. Так-то «дядя Степа» добрый, просто его на войне контузило. Вот и надрывается, сердешный. Всё боится, что не услышат, а связки у негобудь здоров

 Значится, не помните!  взревел милицейский чин.  Так-так-так!

Я завздыхал, чуя противный холодок внутри. Терпеть не могу разговоров с компетентными органамине покидает меня тряская боязнь. А этот еще и акустикой давит, угнетая сознание

 Говорю же вамлакуна в памяти!  сказал я прочувствованно.  Да и какая там драка Вон, даже костяшки не сбиты! Отметелили, как хотели, и ушли. А кто, за что  мои плечи изобразили опасливое, кривоватое пожимание, лишь бы не разбудить боль в сломанных ребрах.

 Ясно!  гаркнул чин, и усмехнулся, повел седыми усами.  Вы уж извиняйте мою приставучесть э-э Антон Павлович. Служба такая! А тута, как-никак, покушение на убийство вырисовывается! Дело серьезное. Уголовное дело!