Закончилось все молниеносным броском Хакима, рассекшим наискосок рубаху на животе нападавшего и глубоко оцарапав, так чтобы на рубахе все увидели кровь. После этого схватка закончилась, но, порезанный, судя по всему, затаил злобу. Меня не трогалия для них и был старик: во-первых у меня отрос совершенно седой ёжик волос на голове и такая же бороденка, во-вторых, я плохо видел без очков, хотя в быту как-то обходился. В одном из сел Хаким выменял два куска яркой ткани, из которых за пару монет серебром одна из цыганок, слывшая за портниху, пошила нам всем цыганские рубахи (мужчина-рома должен быть одет ярко и в новую рубаху). Хватило и на четвертуюее Хаким подарил порезанному им цыгану, после чего тот пришел к нам мириться с флягой сливовицы.
Табор держал путь на восток, к австрийской границе и мы шли вдоль предгорий Альпийского хребта, виды были весьма живописные, крупных городов вообще не было, встречались небольшие села, а частопросто фермерские шале, где цыганам были не особенно рады и хозяин с сыновьями и работниками часто стояли с ружьями у ворот, говоряезжайте дальше, здесь вам не место. Табор неспешно шел весь день, наматывая километры, а к вечеру становился на ночлег. Баро неплохо знал здешние места и выбирал ночевки на опушках леса, у берегов ручьев или речушек. Поужинав, я рассказывал сказку Ване, который, набегавшись за день быстро засыпал. Парень окреп, загорел и с виду стал сущим цыганенком. Потом мы неспешно пили чай с ХакимомФерко и я расспрашивал его о том, что без меня случилось в Петербурге за эти четыре года.
По словам Хакима, в первый месяц перед Рождеством пришло первое и единственное письмо от меня, где я рассказал, что Маша наблюдается у известного доктора и у нас все в порядке, живем мы у тетки Лизы, поэтому, если чтопишите сюда. Потом были Новогодние праздники, Святки. Все гадали, родила Маша или нет и мальчика или девочку. И тут как гром среди ясного неба: умерла, а я в больниценикого не узнаю и ничего не понимаю. Артамонов с Хакимом тут же дали телеграмму Лизе, что выезжают, но Лиза ответила, что Машу уже похоронили, а меня доктор не велел беспокоить и никого ко мне не пускают, даже ее. Вот такой печальный конец января получился. А в феврале Малаша родила Хакиму дочку, которую назвали Машей и все завертелось вокруг новорожденной.
Периодически Артамонов посылал тетке Лизе письма, о том, не изменилось ли что к лучшему в моем состоянии и не нужна ли помощь в уходе. Лиза неизменно отвечала, что все хорошо, лечение идет своим чередом, помощь не требуется: меня лечат в лучшей клинике, уход как за королем и ни в чем я не нуждаюсь. Заходили супруги Зерновы, с соболезнованиями, оказывается, про смерть Маши была только какая-то небольшая заметка мелким шрифтом, что мол, посланник Гамбургер в Берне извещает Про меня русские газеты вообще ничего не писали, тем более им было, чем заняться, освещая войну на Дальнем Востоке. А тут еще появились слухи о том, что царь тяжело заболел, несколько позже это подтвердили и газеты, стали даже публиковать бюллетени о состоянии здоровья. Женился наследникцесаревич на Алисе Гессенской, что опять стало обсуждаться, тем более говорили, что императорне жилец и скоро у нас будет новый царь, Николай Второй.
Двое молодых Великих князей участвовали в войне на Дальнем Востоке: Александр Михайлович и Георгий Александрович. Так что никто не вспоминал про менянесостоявшегося Наместника на Дальнем Востоке, каковым был назначен брат царяАлексей Александрович, ему был подчинен и командующий эскадрой адмирал Алексеев. Потом умер царь, Николай короновался и была страшная давка на Ходынке. А где-то через месяц пришли чиновники из Дворцового ведомства и велели освободить дворец, он опять переходил в ведение Министерства Двора, так же как и гатчинская и крымская дачи. Основаниедоговор, где было сказано, что если хозяин проводит более полугода за границей, то он теряет право на недвижимость, полученную от Его Императорского Величества.
Узнав про это, первой съехала Аглая и подогнала к дому две телеги, куда принялась грузить пожиткив основном, Машины платья, шляпки и туфли. Артамонов запретил это ей делать, но она все равно прихватила изрядно, сказав, что госпожа сама это ей подарила и она компаньонка, а не слуга, поэтому дворецкий для нееникто. На следующий день она появилась с каким-то полицейским чином, с которым, судя по всему, состояла в более чем дружеских отношениях, и они вдвоем вычистили всё, что касалось женских тряпок. Но, так или иначе, съезжать пришлосьХаким снял домик на Васильевском острове, где пока все и поселились: он в женой и дочерью и Артамонов с Ибрагимом.
Ибрагим оказался парнем работящим, он и у Исаака был «прислугой за все»убирал, готовил и еще в мастерской работал как ученик. Вот только русский давался ему плохо, в связи с чем затягивалось дело с крещением. По словам Хакима, Аглая в свое время наотрез отказалась с ним заниматься, даже когда я ее попросил, мол, она нанималась учить только Машу. Дворник, кухарка и горничная уволилисьим стало нечем платить, зато Ибрагим все делал по дому: воду носил, дрова рубил, печи топил, даже готовил вместе с Артамоновым на первых порах, ну а потом готовку на себя Малаша взяла. На новое место удалось забрать коляску с лошадьми, они ведь не проходили по дворцовому ведомству, оружие и книги из моего кабинета вместе с малахитовым приборомАртамонов сказал, что Александр Павлович вернется и они опять переедут в дом получше, надо, чтобы все было в порядке и сохранности.
Чтобы лошадки не простаивали и чтобы зарабатывать им на овес, Ефремыч принялся заниматься извозом, выправил себе разрешение в Управе и получил бляху. Герб с ландо пришлось убрать, но так как коляска была знатная, то деньги удавалось зарабатывать неплохиеседоки были богатые. Так прошел еще год, как-то приноровились жить. Потом приехала Лиза и стала оформлять опекувсе банковские вклады и долю на Механическом заводе. Но фабрикант Второв ей объяснил, что по Уставу Лиза, как иностранная гражданка, не может быть пайщиком завода, поэтому предложил выкупить ее пай за два миллиона рублей, на что Лиза согласилась. Однако, при оформлении сделки выяснилось, что у меня есть еще брат Иванну и тут завертелось судебное дело. В конце концов, родственники как-то договорились и тетку назначили опекуншей. Она и во дворец заявилась и вроде даже на титул претендовала, но Министр двора ей быстро растолковал, кто она есть и почему на княжеский титул и дворец не имеет никаких прав.
В конце зимы Ефремыч простудился (где-то долго ждал загулявших купчиков) и заболел воспалением легких. Попал в больницу, но там ничего сделать уже не смогли и старый георгиевский кавалер тихо скончался. Бедный Ибрагим рыдал как ребенок, он очень привязался к старику, да и тот его внучком называл, потом месяц еще горевал, все работал в своей мастерской. А в конце месяца положил перед Малашей ограненный им каменьпусть это была только стекляшка, но камень сверкал гранями как настоящий бриллиант. Когда Ибрагим огранил еще пару стекляшек, они с Хакимом пошли в мастерскую к одному из ювелиров и показав камни, привели его в шокон никогда не видел такой огранки, а Ибрагим сказал Хакиму, что это огранка Иссаака, его личный секрет.
Ювелир взял Ибрагима в ученики, но через пару дней Ибрагим пришел обратно и сказал, что это ювелиру надо учиться у него, а не наоборот, и ушел из учеников. Теперь у него своя мастерская и он потихоньку гранит горный хрусталь, делая для него украшения для купчих, не отличающихся по виду (украшений, естественно) от настоящих бриллиантов. Вот так и сводили концы с концами, пока не пришло известие о моей смерти в Швейцарии. Хакиму это показалось подозрительным и он решил все проверить сам. Искал меня два года и, наконец, нашел, устроив банальную слежку за Лизой. К сожалению, тетка навещала меня с целью проверки только раз в год, поэтому в первый раз Хаким только заподозрил о моем местонахождении в клинике Людвига Шнолля, а вот второй раз Разработав план побега: телохранитель несколько раз наведывался в заведение, пока не выяснил схему охраны и где точно моя камера. Потом, улучив момент следующего визита патронессы, Хаким проехал в заведение, прицепившись к дну кареты. Он проскользнул в кабинет и спрятавшись за дверью, когда она открывалась, слышал разговор Шнолля с теткой. Когда стало ясно, что надо срочно бежать, телохранитель тихонько вышел, закрыл их в кабинете на ключ и спустился в подвал, где вырубил охранника, открыл камеру и убедил меня надеть форму и «конвоировать» Хакима. Ну, а дальше мне все известно.