Не только. Каждый раз кажется, что раскрыла тайнуи готово. Но там под одной завесойдругая, под другойтретья Понимаешь меня?
Понимаю. Никогда не знаешь, докопалась ли уже до самой что ни на есть распоследней правды!
Никогда не знаешь
Пойдём свечки ставить?
Я пожала плечами. Вспомнилась торжественная тишина готических церквей Берлина, тёплое мерцание толстых свечей в светлой пустоте устремлённого вверх, ничем почти не украшенного пространства, потусторонний голос органа.
Хуже не будет. Нам можно: мы не комсомолки. Идём!
В те же, отпускные ещё, дни мне дали квартиру в Малом Власьевском переулке. Свою собственную, отдельную квартиру! В ней были и потолки побелены, и стены покрашены, всё чистенькое, свежее. Батареи не сильно, но тёплые. На кухне колонка. Из мебелиостов почти новой металлической кровати с отличными, совсем не растянутыми пружинами.
Переехала я с тем маленьким вещмешком, который остался мне на память от австрийского контрабандиста. В мешкелюбимые ботинки и коробочка с украшениямивсё моё немецкое приданое. Одета я была в то, что девчонки принесли в палату.
Подруги с восторгом принялись помогать мне обустраиваться: натащили постельных и кухонных принадлежностей, раздобыли тюль и плотную ткань для затемнения, ещё не отменённого; откуда-то, как по волшебству, появились несколько разномастных стульев и табуреток, а также потёртый, но крепкий стол.
Девчонки по очереди нацепили мои ботинки, не подходившие ни одной, ни другой по размеру, шумно завидуя их красоте и удобству. По очереди подержали в руках серьги из белого золота с маленькими сапфирами.
Те самые?
Да.
Ты хорошо передавала. Я представила очень похожие.
А я даже зарисовала. Вот бы показать тебе! Но рисунок подшит с секретной документацией.
В общем, мы постарались отвлечься от того, о чём в тот момент действительно хотелось думать и говорить.
Так вышло, что ни Катю, ни Симу я не могла пригласить на новоселье: не получила права раскрывать свой адрес никому, кроме своих бывших связных.
У Лиды ситуация сложилась ещё жёстче. Лида не имела права сказать даже нам с Женькой, чем занимается и где живёт. Она часто приходила в Лабораториючто-то обсудить, поработать вместе с нашими специалистами, но большую часть времени проходила учёбу где-то на стороне. Мы с Женькой великолепно понимали, что это значит, и нам троим не требовалось проговаривать друг дружке то, о чём Лида должна была молчать Тем не менее Лиде, несмотря на все строгости, в которых она нынче жила, специально выделяли время на общение со мной: чтобы я детально познакомила её со своим опытом нелегально-нейроэнергетической работы Жалко, что я не так много успела ей передать
Наименее засекреченной из нас троих оказалась Женька. Она теперь учительствовала в нашей нейро-энергетической Школе, которая пока оставалась в Куйбышеве, и рассказывала о своих учениках взахлёбвсё, что можно было рассказать, не нарушив государственной тайны. Её командировали в Москву по подсказке Лиды и ходатайству лично Кирилла Сергеевича, чтобы встретила меня и помогла адаптироваться на первых поpax. Но Школа поставила условие: пусть в Москве подберёт материал для дальнейших занятий с учениками. Женя ежедневно ходила в секретную библиотеку, и сама Маргарита Андреевна лично руководила освоением ею спецлитературы.
Первая ночь в пустой новой квартире не принесла ни единого сновидения, хотя Женька, прощаясь вечером, заставила меня произнести нехитрое заклинание: «На новом месте приснись жених невесте!» За окном светило солнце. Никуда не нужно спешить: у меня ещё отпуск. Целый день впереди, и я предоставлена самой себе. Было тепло и сухо, дул не сильный, но очень свежий ветервсе приметы ранней дружной весны, разве что деревья ещё не проснулись: стояли голые, а под нимиостатки снега и ароматная прелая листва.
Не напрасно мы с Лидой потратили уйму времени в спецотделе ГУМа: одежды у меня теперь вполне хватало на все случаи жизни. Надев пальто, беретку и натянув привычные теперь перчатки, я отправилась заново знакомиться с городом.
Москву полностью освободили от маскировки, многие жители посмывали бумажные полоски с окон. Впервые я видела московское небо свободным от дирижаблей заграждения. ВпервыеБольшой театр и Манежв их истинном величественном обличье. Жаль, звёзды ещё не расчехлили. Да купола кремлёвских соборов и колоколен оставались чёрными. При взгляде на них сжималось сердце, ведь они напоминали о беде, которая не ушла ещё далеко, о войне, которая катится на Запад, но по-прежнему огромна, полновесна, и по-прежнему шлёт похоронки, и стоит не менее тяжёлых трудов.
Перед многими, кто в тот период возвращался из эвакуации, особенно из жарких и солнечных краёв, Москва представала обшарпанным, запущенным, мрачным городом. А мне, только что вернувшейся из Берлина, было не привыкать к разрушениям и неухоженности города, который в недавнем прошлом подвергался жестоким налётам, не привыкать к затемнению. Как в далёком теперь сорок первом, город показался мне похожим на усталого, израненного солдата, но теперьнаконец вернувшегося домой с войны.
В Москве я дышала полной грудьюдавно забытое ощущение! Для прогулки я выбирала самые широкие улицы, самые просторные площади. Старалась пройтись там, где не успела побывать прежде Хочется сказать: в детстве
По правде говоря, я старалась избегать тех извилистых переулков, где побывала в сорок первом: уж слишком оживали в них воспоминания! В ту ночь, когда мы с девчонками устроили спиритический сеанс, я дала себе обещание больше не реветь, не бередить по возможности воспоминаний, чтобы не тревожить дух человека, который прямо просил его отпустить. Человека, которого мне так хотелось бы почувствовать рядом ещё хоть раз. Чтобы он опять вёл меня за руку, словно маленькую раззяву-деревенщину, по оживлённым перекрёсткам, и чтобы шагать бок о бок по кривым, узким улицам, разговаривая о судьбах домов и их жителей. Мне бы так хотелось, чтобы внимательные, испытующие глаза цвета военной формы ещё хоть раз вгляделись в моё лицо
Как ни избегала, но случайно забрела на улицу Белинского и заметила знакомый проход сквозь двор. А ведь семья той пожилой женщины, должно быть, по-прежнему живёт здесь! Всё ли хорошо у них? Живы ли её сыновья? Я собралась настроиться на информацию. Я была бы рада встретить ту женщину, я бы рассказала ей
«Таська, а почему глаза красные?» Такое отчётливое ощущение твёрдой, тёплой ладони на моём лбу. Слишком, как оказалось, памятное
Я убежала из улочки сломя голову. Ведь я же обещала, и я выдержу, справлюсь, я больше не позову Через Горькогов проезд Художественного театра. Дальше я ещё не бывала. Тут всё ново, интересно и безопасно. Петровка, Кузнецкий, площадь Дзержинского, и красавец Политехнический, и очаровательная улочка с неудобным названием «Имени 25 Октября». Интересно, как она называлась до революции?
Улочку низкое солнце пронзило широким, ослепительным лучом во всю длину. В этом горячем луче плавно парили неправдоподобно длинные тени прохожих и редких автомобилей. Венчал картину нарядный шатёр кремлёвской башни.
Уже при выходе на площадь мне припомнился давнишний сон, в котором она была скрыта зловещим и холодным туманом, и тогдашнее предчувствие необратимых перемен и тяжёлых потерь. Что ж, предчувствие сбылось, но теперь и площадь, и кремлёвские башни залиты солнечным светом. Чёрные крылья ещё не повержены окончательно, но уже не касаются сердца страны. Изгнаны они и из моей души. Всё теперь будет хорошо.
И вот она, во всей красе, без песка, без раскрашенных брезентовых «домиков» Красная площадь! Открыты зубцы на стенах Кремля, красный кирпич не замалёван разноцветными картинками, тёмные ели вольготно расправили лапы, позабыв маскировочную сетку. Под надёжной защитой стены стоит, уже не прячась, величественное здание Мавзолея. И неудобно, и приятно, переждав автомобили, ступать ботинками по брусчатке. В этих камнях заключена невероятная сила и незыблемая надёжность. Ноги сами собой свернули вниз, легко протопали под горку вдоль стены и дальшек ажурным воротам Александровского сада. Ноги так давно шагали без отдыха! Ближайшая уютная лавочка под раскидистой липой притянула их к себе.