– Победа! Какая там победа? И больше тебе ничего не нужно от жизни? К шестидесяти пяти годам приобрести четверть знаний, которыми располагает дипломированный инженер-электронщик?
– А может быть, не к шестидесяти пяти годам, а к тридцати пяти?
– Кому ты будешь нужен? Кто тебя возьмет? Куда ты пойдешь с этими знаниями?
– Никому. Никто. Никуда. Я останусь здесь и буду читать другие книги.
– И этого тебе достаточно? Рассказывай! Ты заманил меня на занятия. Ты заставил меня читать и заучивать прочитанное. А зачем? Это не приносит мне никакого удовлетворения.
– Что толку в том, что ты лишаешь себя возможности получать удовлетворение?
– Я решил наконец покончить с этим фарсом. Я сделаю то, что собирался сделать с самого начала, до того как ты умаслил меня и лишил воли к сопротивлению. Я заставлю их… заставлю…
Омани отложил книгу, а когда Джордж, не договорив, умолк, задал вопрос:
– Заставишь, Джордж?
– Заставлю исправить эту вопиющую несправедливость. Все было подстроено. Я доберусь до этого Антонелли и заставлю его признаться, что он… он…
Омани покачал головой.
– Каждый, кто попадает сюда, настаивает на том, что произошла ошибка. Мне казалось, что у тебя этот период уже позади.
– Не называй это периодом, – злобно сказал Джордж. – В отношении меня действительно была допущена ошибка. Я ведь говорил тебе…
– Да, ты говорил, но в глубине души ты прекрасно сознаешь, что в отношении тебя никто не совершил никакой ошибки.
– Не потому ли, что никто не желает в этом сознаваться? Неужели ты думаешь, что кто-нибудь из них добровольно признает свою ошибку?.. Но я заставлю их сделать это.
Во всем виноват был май, месяц Олимпиады. Это он возродил в Джордже былую ярость, и он ничего не мог с собой поделать. Да и не хотел: ведь ему грозила опасность все забыть.
– Я собирался стать программистом вычислительных машин, и я действительно могу им быть, что бы они там ни говорили, ссылаясь на результаты анализа. – Он стукнул кулаком по матрасу. – Они не правы. И не могут они быть правы.
– В анализах ошибки исключены.
– Значит, не исключены. Ведь ты же не сомневаешься в моих способностях?
– Способности не имеют к этому ровно никакого отношения. Мне кажется, что тебе достаточно часто это объясняли. Почему ты никак не можешь понять?
Джордж отодвинулся от него, лег на спину и угрюмо уставился в потолок.
– А кем ты хотел стать, Хали?
– У меня не было определенных планов. Думаю, что меня вполне устроила бы профессия гидропониста.
– И ты считал, что тебе это удастся?
– Я не был в этом уверен.
Никогда раньше Джордж не расспрашивал Омани о его жизни. Мысль о том, что у других обитателей приюта тоже были свои стремления и надежды, показалась ему не только странной, но даже почти противоестественной. Он был потрясен. Подумать только – гидропонист!
– А тебе не приходило в голову, что ты попадешь сюда?
– Нет, но, как видишь, я все-таки здесь.
– И тебя это удовлетворяет. Ты на самом деле всем доволен. Ты счастлив. Тебе здесь нравится, и ничего другого ты не хочешь.
Омани медленно встал и аккуратно начал разбирать постель.
– Джордж, ты неисправим, – произнес он. – Ты терзаешь себя, потому что отказываешься признать очевидные факты. Ты находишься в заведении, которое называешь приютом, но я ни разу не слышал, чтобы ты произнес его название полностью. Так сделай это теперь, Джордж, сделай! А потом ложись в кровать и проспись.
Джордж скрипнул зубами и ощерился.
– Нет! – сказал он сдавленно.
– Тогда это сделаю я, – сказал Омани, и, отчеканивая каждый слог, он произнес роковые слова.
Джордж слушал, испытывая глубочайший стыд и горечь. Он отвернулся.
В восемнадцать лет Джордж Плейтен твердо знал, что станет дипломированным программистом, – он стремился к этому с тех пор, как себя помнил.