Бах! Бах!.. Тох! Тох-тох! Тох!..
Чего-то сильно шумят, бросил кто-то из глубины. Боевыми, между прочим.
Тох! Тох!
Кажется, приезжий майор взялся за дело всерьез. В штабе подобное именовали «ужесточенной бдительностью». Об этом его тоже предупредили. Граница рядом, вероятный противник то и дело совершает провокации, значит, следует быть готовым к любой неожиданности. Последнее слово начальство интонировало с особым тщанием.
Все помнят, куда по тревоге бежать? надавил голосом сосед-старшина. Товарищ замполитрука
В штабную палатку, вздохнул он. Помню
Фуражка Поправить Ребро ладони от носа до козырька Порядок!
Полог палатки уже откинут. Сумрак поредел, став серым, точно таким, как во сне. Странно, что он так и не смог разглядеть лицо той девушки
Пошел!
* * *
Ночь пахла порохом, и ему сразу же вспомнился полигон, где довелось отстреливать офицерское упражнение «номер три». Их, будущих политработников, стрелять учили вприглядку, и чуть ли не половина курса опозорилась, послав все три пули «в молоко». Он поразил первую мишень, ростовую, самую легкую, и втайне этим гордился.
Порох Значит, действительно стреляют, причем от души. Внезапно где-то совсем рядом заорали, отчаянно, изо всех сил.
Тох-тох! Тох! Ба-бах!..
Он успел повернуться, и взрывная волна ударила прямо в лицо. Рыжее пламя, черная ночь.
«Не учебная», понял он, когда холодная земля ударила в затылок.
* * *
В Минске, в штабе округа, считай, повезло. Полковой комиссар (три «шпалы», черный кант), бегло проглядев его бумаги, первым делом поинтересовался гражданской специальностью. Узнав оную, поморщился, словно лимона вкусив, и без особой надежды поинтересовался на предмет навыков иных, более полезных в данный непростой момент. Знание немецкого комиссара почему-то не заинтересовало, как и невеликий, но все же имеющийся лекторский опыт. Тогда он вспомнил интернат и машины, которые довелось ремонтировать под чутким руководством дяди Николая. Комиссар кивнул, вполне удовлетворенный, и, бегло проглядев какой-то список, сообщил, что имеется вакантная должность в одном из БАО. С тем и отправил с глаз долой прямиком в «кадры».
Что такое БАО, он узнал, только получив на руки предписание. Равно как и то, что довелось попасть в авиацию, пусть и не в ту, что летает. Последнее слегка огорчило, только что купленные в минском военторге общевойсковые петлицы (две на гимнастерку, две на шинель) оказались не нужны.
Новые петлицы, синие с черным комиссарским кантом, он успел получить все у того же соседа-старшины. И даже пришить успел. Треугольников столько жепо четыре на петлицу, но старшина в роте, считай, первый после командира, а кем предстоит быть ему, замполитрука (поди выговори!), спросить не у кого. Комроты направил к комиссару, а того, как на грех, не оказалось на месте. В нетях, как выразились бы предки. Батальонный «молчи-молчи», молодой и очень серьезный паренек, предположил со знанием дела, что в роту новоприбывшего направлять не будут, а назначат сразу заместителем комиссара. Работы много, половина состава из только что набранных по линии БУС, поэтому настроение у людей разное. Заодно посоветовал спрятать личные документы в батальонный сейф, потому как жить придется в палатке, где тумбочка одна на отделение и та самодельная, сбитая из досок.
Комсомольский билет исчез за стальной дверцей как раз перед ужином. Личное время ушло на перешивание петлиц, а перед отбоем всезнающий сосед предупредил об учебной тревоге. Обо всем прочем предстояло узнать назавтра.
Завтра наступило слишком рано.
* * *
Голова болела, в ушах стоял звон, но веки он сумел разлепить. И даже привстал, опираясь на локти. Взглянул, глазам не поверив. Локоть скользнул по земле.
Горели самолеты, легкие одномоторные Р-Z, горел деревянный штабной домик, и земля гореласлева, где еще недавно стояли бензовозы. Ночь отступила, желтое пламя отогнало тьму, обострив контуры и сгустив цвет. Лежащие на земле люди казались черными, их было много, очень много. И такими же черными были фигуры тех, что неторопливо шли по взлетному полю от самолета к самолету, превращая боевые машины в пылающие темным огнем костры. В этих фигурах имелось что-то заведомо неправильное, чему здесь, в расположении 5-го легкобомбардировочного полка, к которому причислен его БАО, не место. Он всмотрелся и понял. Силуэты! Шинели и короткие карабины еще можно спутать, но на головах у поджигателей фуражкипольские, их, кажется, называют конфедератками
Поляки?!
Двое в фуражках, что были поближе, переглянулись и неторопливо двинулись в его сторону.
Он понял, что ждать больше нечего, и встал, безоружный, в расстегнутой шинели. Ремень где-то потерялся, фуражка сползла на левое ухо. Тот, что шел первым, задержался возле одного из тел, вскинул карабин
Т-тох!
Тело дернулось Застыло.
Он оглянулся. Сзади, где палатки, было заметно темнее, а дальше, у близкой лесной опушки, ночь стояла тяжелой стеной.
Надо бежать. И он побежал.
* * *
Товарищ старшина! Сюда! Сюда!..
До опушки не добрался, раньше перехватили, шагов за двадцать. В желто-сером сумраке он сумел разглядеть форму и облегченно выдохнул. Свои! Взгляд зацепился за петлицыобщевойсковые, как и его прежние, но это не удивило. 5-й ЛБАП только начал осваивать новый аэродром на северной окраине Логойска, рядом стоят строители и еще кто-то
У вас есть оружие, товарищ?
Спрашивал лейтенант, суровый, подтянутый, в застегнутой на все крючки шинели. Рядом с ним двое, такие же аккуратные, хоть сразу на плакат. Эти с карабинами, но в него не целятся, при ноге держат.
Н-нет, проговорил он, устыдившись собственного вида. Не герой-комиссар, бойцам пример, а воплощенная паника. Поэтому поспешил добавить:
Мне не выдали. Я Я только сегодня прибыл. То есть вчера.
Представьтесь, старшина. И доложите обстановку!
Он сглотнул. Армия как она есть. Доложите обстановку! Неужели и так не понятно? Впрочем, если эти, аккуратные, из соседней части, все вполне логично.
Замполитрука Александр Белов! 124 БАО при Минской авиабазе. Направлен в 5-й легкобомбардировочный полк. Ночью ждали учебную тревогу, а вместо этого
Хотел добавить про конфедератки, но не стал. Этот аккуратныйначальство невеликое, тут кто постарше разбираться должен.
Лейтенант поглядел куда-то в сторону, в самую темень. Кивнул. И темень откликнуласьзвонким девичьим голосом.
Młodszy personel dowodzący. I komisarz też. Weźmy to!
Лейтенант вновь кивнул, но уже тем, что стояли рядом. От первого удара прикладом замполитрука Белов сумел уклониться.
Второй пришелся точно в звенящий болью висок.
3
Перед тем как шагнуть на влажную после недавнего дождя крышу, она на малый миг задержалась у чердачного окна. Нет, так не годится! Во-первых, страшно. Во-вторых, очень-очень страшно
За окномночь и яркие огненные строчки, белым и желтым по черному:
Р-рдах! Рдах! Тох-тох-тох!.. Р-рдах!
У тех, кто осаждает дом, пулемет, у тех, что внизу, карабины. Строжайший приказ: только земное оружие, особенно если уходить некуда. Как раз сегодняшний случай.
Тох-тох-тох!.. Тох! Тох!..
Их было шестеро в маленьком деревянном доме за высоким забором. Улица Шоффай, XII округ, «черная дыра Парижа», как шутил отец. Посреди тяжеловесных скучных шестиэтажексело чуть ли не позапрошлого века. Как и почему уцелело, ведают лишь спекулянты недвижимостью.
Рдах! Р-рдах! Рдаум!..
Страшно! А еще холодно, очень холодно, подогрев она включать не стала. Вчера, в пробном полете (три круга над утонувшим в ночной тьме кварталом) чуть пóтом не изошла. Уже март, сырая парижская весна, комбинезон рассчитан на полярные морозы
И руки плохо слушаются. И зубы стучат так, что за ушами больно.
Тох-тох-тох!.. Р-рдах! Рдах!
Еще пять минут назад она гордилась полученным приказом. Четырнадцать лети самый настоящий подвиг. Пусть даже она сделает по неровной черепице всего несколько шагов
Страшно За крышей наверняка наблюдают. Те, что за ними пришли, прекрасно знают, с кем имеют дело. Могли и Прибор 5 прихватить. Если так, совсем плохо, от «марсианского ранца» не уйти, перехватят прямо на взлете, скрутят, кинут на землю.