Стимуляторы? Нет, никогда.
О. В общем, у меня в сумке есть кое-что, тебе тоже может пригодиться.
А ты пробовал?
Иногда. Когда я чувствую, что становится как-то совсем плохо, ни с того, ни с сего, ничего конкретного, тогда принимаю их.
Помогает?
Это немножко похоже на секс при помощи крючка. Чувствуешь, что тебе очень-очень хочется пописать, а на самом делевовсе не писать. Честно говоря, не так здорово. Ты пробовала?
Пальцами? Ну да, всей рукой. Все как у тебя.
Хочется писать?
Что-то вроде того. И все сжимается. Во время свинга тоже. Знаешь, по правде сказать, не уверена, что хочу пробовать то, что у тебя с собой.
И не надо. Мы могли бы я бы мог
Честно говоря, мне так не кажется.
Как ты думаешь, они будут проверять? Собирать простыни и демонстрировать их всем родственникам?
А наш физический возраст? Не глупи.
Это часть контракта.
Не думаю, что кто-то собирается требовать выполнения договорных обязательств, пока у меня по меньшей мере не начнутся месячные.
Так ты хочешь чего-нибудь этакого?
Не особенно.
Тогда что мы будем делать?
Красивый вид.
Там, в ящике стола, есть колода карт.
Может, потом. Сейчас я бы поспала.
И я тоже. Насчет постели все в порядке?
Конечно. Предполагается, что мы спим вместе, верно? Мы же муж и жена.
Мы спали, укрывшись легким шелковым покрывалом, под медленно вращающимся потолочным вентилятором. Свернувшиеся клубками восьмилетки, мы лежали спинами друг к другу, далекие, как Виш и Шив, а потом изобретали карточные игры потрясающей сложности при помощи старых добрых круглых карт Ганджифа на веранде с потрясающим видом на Гималаи. Когда Лакшми тасовала эмиров и визирей, наши взгляды встретились, и мы оба поняли, что все даже не то чтобы окончилось, оно никогда не начиналось. Между нами не было ничего, кроме договорных обязательств. Мы стали заложниками своих ДНК. Я представил себе череду отпрысков, словно жемчужины вереницей выкатывающихся из моего все еще бессильного пениса; этих медленно развивающихся детей, ковыляющих в будущее настолько далекое, что я даже не способен увидеть его пыль на горизонте времени, и далее, и далее, и далее. Я был полон ужаса перед слепой императивностью биологии. Я обладал интеллектом супермена, я забывал только то, что предпочитал забыть, я не болел ни дня в своей жизни, я носил имя бога, но для моего семени все это было ничто, я ничем не отличался от какого-нибудь далита из Молар Бунд. Да, я привилегированный баловень, я худший из циников, но мог ли я стать чем-либо другим? Я был запроектированным снобом.
Мы просидели свою неделю в чайном доме в зеленых предгорьях Гималаев в Химачал-ПрадешЛакшми и Вишну. Лакшми запатентовала некоторые из своих замысловатых коллективных карточных игрмы проверяли игры для многих участников, играя каждый сразу за несколько человек, несложный фокус для брахманови заработала кучу денег на лицензиях. Там было ослепительно красиво, горы, далекие и безмятежные, как каменные Будды, по ночам время от времени дождь стучал по листьям за нашими окнами, и нам становилось очень, очень грустно, но еще печальнее было думать о том, что нам предстоит сделать по возвращении в Авадх, в горячо любимый Дели. Я принял решение на третий день нашего медового месяца, но лишь оказавшись в лимузине, везущем нас к Рамачандра Тауэр, где нам выделили апартаменты, достойные богов, этажом ниже жилища моей матушки, я набрал номер телефона очень специфического, очень деликатного доктора.
ДВЕ ПОСТОРОННИЕ ЧАСТИ МЕНЯ
Оба? спросил ньют. Он приподнял бы бровь, будь у него хоть какие-нибудь волосы на выбритой голове, чтобы было что поднимать.
История умалчивает про полуевнухов, ответил я.
Никто, увы, и никогда не перескажет подобных бесед. Полунамеки, обмен шутками, выразительные взглядывсе это часть истории, а не реальной жизни. Но я рассказываю вам историю, мою историю, которая куда больше, чем история реальная или даже воспоминание. Ибо если я могу по своему выбору забывать, то и запоминать могу так же и превратить то, что выбрал, в воспоминание. Так что если я хочу, чтобы хирургический кабинет для ньютов был на самом верху скрипучей винтовой лестницы, а на каждом этаже на вас таращились глаза подозрительных и враждебных обитателей Старого Дели, если я решил запомнить это так, это будет так. Точно так же, если я предпочитаю помнить, что этот кабинет был похож на склеп, с причудливыми хирургическими инструментами и изображениями успешно изуродованных органов, словно сошедшими с рисунков из гималайского буддизма про ад и демонов, то так оно навсегда и будет. Быть может, для вас это не так странно, как для меня. Я лучше кого-либо знаю, как обманчива внешность, но вы выглядите достаточно молодыми, чтобы расти в мире с удобной глобальной памятью, где каждый вздох и каждый взгляд кишат дэвами, непрерывно пишущими и переписывающими физическую реальность. И если дэвы решат переписать эту память, кто скажет, что все было не так?
Но небо уже светлеет на востоке, за пылающим столпом йотирлингама, мне нужно идти дальше, а вы еще должны увидеть самое удивительное, на что способны мои кошки. Реальность же такова, что хирургический кабинет доктора Анила располагался в со вкусом отреставрированном особняке среди тесных улочек в тени Красного Форта, неброский, первоклассно оборудованный хирургический кабинет, где вас встречает очаровательная мисс Моди, а сам доктор Анилдоброжелательный профессионал, явно удивленный моей просьбой.
Обычно я занимаюсь более серьезной хирургией, сообщил врач. Клиника Ардханаришвары была ведущим делийским центром по трансформации ньютов. Ведущим, несмотря на шепотки и сплетни; в блистательном новом Авадхе мы имели право объявить, что мы урбанистическая, глобальная, космополитичная и ко всему относящаяся спокойно культура, но для ньютовтех, кто решил избежать наших безнадежных межполовых войн, избрав третий путь, ни тот и ни другой, он оставался почти таким же скрытным и потаенным, как для древних трансгендерных хиджра, много лет назад прятавшихся в Старом Дели. Древний город: старше, чем любая память, улицы его, похожие на мозговые извилины, всегда хранили тех, чьи потребности выходили за рамки обычного.
Полагаю, то, о чем я прошу, вполне выполнимо, заметил я.
Конечно-конечно, заверил доктор Анил, соединяя пальцы рукжест, которому все врачимужчины, женщины, трансгендеры или ньютыучатся, похоже, одновременно в одной и той же медицинской школе. Значит, обе тестикулы.
Да, обе.
Но не пенис.
Это было бы уже чересчур.
Вы уверены, что не желаете рассмотреть химический вариант? Это обратимо, если вы когда-нибудь передумаете.
Нет, никакой химии. Я не хочу, чтобы это было обратимо. Я хочу удалить себя из будущего. Хочу, чтобы все кончилось на мне. Я не племенной жеребец. Полная физическая кастрация, да.
Это очень просто. Куда проще, чем то, что мы обычно делаем.
Я хорошо знал о медицинских методиках, растекавшиеся отсюда по безымянным пакгаузам и «серым» хирургическим клиникам по ту сторону кольцевой автомагистрали Сири Ринг. Обо всем этом есть онлайн-видео где-то в Сети и я, как зачарованный, наблюдал за тем, что вытворяют над собой люди, пожелавшие сменить пол. Штуки, которые погружали в контейнеры с гелем, снимали с них кожу, обнажая мускулы, удлиняли вытяжением и помещали в лотки с молекулярным решетом, были настолько далеки от чего бы то ни было человеческого, что выглядели скорее необычно, вроде странных лесных цветов, нежели непристойно. Я был куда большим трусом, оставляя на гендерном пороге лишь два своих маленьких органа.
Мое единственное условие, поскольку биологически вы находитесь в препубертатном возрасте, это должна быть орхидэктомия. Мисс Моди составит договор. Доктор подмигнул мне; изящное, похожее на фавна существо за массивным колониальным столом, слишком, слишком прекрасное, чтобы рассуждать о таких вещах, как хирургия яичек. Простите мой вопрос, я прежде не встречал высших брахманов, но по возрасту имеете ли вы право подписывать договор?