Виктор СапаринЗабытый Полдень
«Почему» и «для чего»
Человек начинает задавать свои «сто тысяч почему» ещё в детском возрасте и продолжает ставить вопросы окружающему миру в течение всей жизни. Жажда познаниячувство непреоборимое. Смешно вспоминать, как в юности я устроил химическую лабораторию в углу комнаты и часами производил реакции превращения, удивляясь бесконечному разнообразию материи и вызывая законное возмущение соседей по коммунальной квартире (в «лаборатории» ведь не было вытяжного шкафа!). Студентом, зачарованный тайной полёта человека, я прослушал необязательный курс авиации. На публичных лекциях Луначарского о борьбе материализма с идеализмом вместе с другими слушателями я дивился пытливости человеческой мысли, её настойчивости в поиске верного ключа к многообразным явлениям мира и поразительной способности материализма объяснять мир и указывать пути к его преобразованию. Разумеется, мы приходили в восхищение от исключительной эрудированности докладчика. Он представлялся нам живым энциклопедистом революционного времени.
Нас было четверо друзей на студенческой скамье, жаждавших познать всё. Потом мы поняли, что познать всё одному человеку не под силу, но на пути к недостижимым целям один из трёх моих товарищей стал академиком, другойчленом-корреспондентом Академии наук, третийписателем и литературоведом, знатоком Жюля Верна и Герберта Уэллса.
В ту пору мы увлекались теорией относительности Эйнштейна, разбирали схемы электронных ламп, о которых ещё не упоминалось в учебниках, и считали возвышенной наукой астрономию. Нас очень манил космос, тогдашний, необжитый космос, который начинался чуть ли не от московских крыш. Простой, наивный космос, совсем не похожий на сегодняшние космические окрестности планеты с их очень сложной структурой. Чтобы быть поближе к звёздам, мы залезали на крышу восьмиэтажного дома (выше домов не было) и, гордо вознесясь над булыжными мостовыми, направляли во Вселенную подзорную трубу примерно той же силы, что первый телескоп Галилея. И, как перед Галилеем, перед нами открывались волнующие картины мироздания. Спускаться на землю приходилось кружными путями, разыскивая пожарную лестницу, потому что на прямых путях к науке нас подстерегали жильцы дома, встревоженные топотом ног по железной крыше и готовящие засаду, чтобы накрыть шайку предполагаемых похитителей белья с чердака.
Первоначальные «почему» взрослели, становились всё более серьёзными, неутомимо размножались, подобно некоему вирусу беспокойства.
Работая в отделе науки «Правды», я стремился внимательно следить за событиями в научном мире, знал в лицо всех академиков того времени и чем каждый из них знаменитистории во многих отношениях более увлекательные, чем даже биографии кинозвёзд. Наука настойчиво стучалась в дверь, нет, не стучалась, а входила в рабочую комнату как хозяин, как друг, критик и помощник в послевоенные годы, когда мне довелось редактировать научно-популярные книги.
Мог ли я не попытаться возвратить ей каким-то образом свой долг? Рассказы и повести, вошедшие в книжки «Удивительное путешествие», «Новая планета», «Однорогая жирафа», были первыми такими платежамипопытками показать возможности наук и возможности людей.
Природа сама подсказывает иногда ключ к своим секретам. Известно, что медуза и морская блоха «узнают» о приближении шторма и заблаговременно покидают опасные для них места, старая рыбацкая примета, подтверждающаяся с точностью, которой ещё не достигли синоптики. Случайный разговор с рыбаком заставил писателя заинтересоваться физикой моря. Оказалось, что медузы и морские блохи улавливают инфразвуковые волны, распространяющиеся в воде и в воздухе от района шторма. Говоря современным языком, кибернетическое устройство в их организме действует таким образом, что, поймав сигнал, медузы уплывают от берега, где галька может перемолоть их хрупкие тела, а сухопутные блохи уходят подальше от воды.
Так родилась тема рассказа «Голос моря». В рассказе человек, столкнувшись с загадкой, сначала стремится разгадать её, а затем создаёт прибор лучше того, что вышел из мастерской природы после миллионов лет эволюции. В рассказе действуют советские люди, и они подходят к решению проблемы, как и ко всем своим делам, по-советски. Это рассказ о нравственном долге учёного, о творческом поиске и недопустимости равнодушия, о том, что даёт взаимопомощь в науке. Конец традиционно благополучный: оснащённый новейшим прибором океанский лайнер уверенно прокладывает безопасную тропу среди водяных сопок.
О втором конце мне сообщил один товарищ, собиравший факты о сбывшихся предвидениях в научной фантастике. Он сказал, что кто-то, прочтя рассказ, решил создать такой прибор, и прибор создан. Если это так, то моя роль сходна с ролью медузы, натолкнувшей меня на тему. Рассказ привлёк внимание к проблеме.
Критики, да и сами писатели-фантасты часто спорят о том, много ли науки должно быть в научно-фантастическом произведении. Мне кажется, дело совсем не в том, сколько её, а в том, для чего она существует в рассказе. Писатель-фантастне популяризатор, а агитатор и борец за развитие науки для блага людей. И в зависимости от конкретной цели, которую он преследует в том или ином произведении, он берёт столько кирпичей, сколько ему в данном случае нужно.
Когда мы думаем о будущем, о роли науки, которая уже в наши дни всё больше способствует развитию производительных сил общества, о месте и значении науки в жизни людей, мы, конечно, встречаемся и с социальными и с психологическими проблемами. Эти проблемы занимали автора в первую очередь, когда он работал над книгой «Суд над Танталусом». Распространено мнение, что человечество уничтожит начисто всех возбудителей болезней, все зловредные микробы, сотрёт их с лица Земли и планет, которые оно будет осваивать. Ошибка! восклицает герой заглавного рассказа. Нет вредных и безвредных бактерий, есть уровень наших знаний о них. «Вредные» бактерии обладают свойствами, которые могут пригодиться человеку, если он использует их действие направленно и целесообразно для нужных ему производственных процессов. И возбудители чумы не уничтожаются, их запирают в непроницаемую «тюрьму микробов», единственную тюрьму, которая существует на Земле, где уже давно не судят людей. В надёжно изолированных лабораториях ведутся смелые и порой рискованные опыты, и, возможно, чуму выпустятмирную, преображённую, активную, нужную людям.
Рассказ вошёл в сборник, выпущенный издательством литературы на иностранных языках, а затем переизданный во Франции и в США. Американский писатель-фантаст Исаак Азимов в предисловии к сборнику, разбирая «Сердце змеи» И. Ефремова, «Шесть спичек» А. Стругацкого и Б. Стругацкого и «Суд над Танталусом», поражался тому, что советские писатели в своих построениях исходят из предпосылки: «Если коммунистическое общество будет существовать, то благородство и доброта человека будут свободно развиваться и людижить в любви и согласии». Это так непохоже на творения многих западных фантастов, герои которых стремятся перегрызть друг другу горло и на Земле и в космосе. Отвечая Азимову, литературные критики Е. Брандис и В. Дмитревский совершенно справедливо говорят, что высокий гуманизм является неотъемлемым признаком советской научной фантастики, как и всей советской художественной литературы в целом.
Высокие цели советской художественной литературы накладывают большие обязанности на всех, кто работает в различных её жанрах.
Ныне история развивается не как стихийный, неосознанный человеком процесс. Человек познал законы развития. Организованные усилия людей становятся всё более эффективными движущими силами истории. Наше будущее создаётся на научной основе. Способствовать сегодня всеми силами быстрейшему наступлению коммунистического завтраобщая наша задача, смысл и цель всей деятельности советских литераторов.
Научная фантастика стремится в художественных образах показывать черты будущего, но каких бы проблем она ни касаласьтехнических, социальных, психологических, моральных, выполнить свою роль она может, только опираясь на марксистско-ленинскую науку.