ОХОТА НА ДРАКОНА
Анатолий БритиковЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ КРАСОТЫ В ЭСТЕТИКЕ ИВАНА ЕФРЕМОВА
В статье На пути к роману Туманность Андромеды Иван Ефремов вспоминал, что в литературу его привело хорошо знакомое каждому настоящему ученому страстное желание как-то опередить неумолимый процесс накопления фактов, заглянуть в будущее своей науки, утвердить внезапно озарившую идею свободным полетом воображения Талантливому палеонтологу, создателю нового направления этой отрасли естествознания (фундаментальный труд Ефремова Тафономия и геологическая летопись, 1950, удостоен Государственной премии) не занимать было оригинальных гипотез. Многолетний опыт реконструкции вымерших форм жизни обогатили дисциплинированной интуицией от природы развитое воображение. Писательский горизонт раздвигали обширные познания в смежных дисциплинах и гуманитарных науках.
Ефремова-фантаста отличает глубина философского мышления. Важной предпосылкой фантастического творчества послужило то, о чем он упоминал в предисловии к очеркам своих палеонтологических путешествий, как бы перебрасывая мостик от научных занятий к художественной мысли: Только астрономия, геология и палеонтология, писал он, открывают необъятные перспективы времени и пространства, исторического развития нашего мира в прошлом, а следовательно, и его возможности будущего.
Социально-философский роман Ефремова о коммунизме Туманность Андромеды (1957) по справедливости мыслителя в эпицентре нашей научно-фантастической литературы в 5070-е годы. Талантливая книга знаменовала поворот этого жанра к основному литературному потоку. Роман Ефремова и его литературно-критические выступления оказали большое воздействие на современную фантастику, на ее теоретическое осмысление у нас и за рубежом.
Подобно Своему предшественнику Александру Беляеву Ефремов отстаивал самую тесную связь фантастики XX в. с наукой. Но он творил в другое время, когда эта связь несравненно усложнилась и перешла в новое качество Если еще недавно научная фантастика, говорит Ефремов, несла эстафету науки в виде первичной популяризаторской функции, ныне отданной научно-фантастической литературе, то теперь она выполняет гораздо более серьезную миссию своего рода натурфилософской мысли, объединяющей разошедшиеся в современной специализации отрасли разных наук.
Всестороннее обоснование этого глубокого суждения Ефремовымлитературным критиком и художникомзаслуживает отдельного разбора. В нашей статье, посвященной его эстетической концепции, сошлемся на интересную перекличку со Львом Толстым. Великого писателя еще столетие тому назад тревожило дробление наук. Толстой подмечал процесс, не очевидный и для крупных ученых. Он приходил к выводу, что сущность вещей, ускользающая от разъединенной науки, выразима только искусством, тоже сущностью, и предлагал свой синтез сердечного художественного познания с умственным.
Ныне процесс дифференциации зашел далеко. Задача интеграции знания ощущается особенно остро. Чудовищный поток информации, говорит Ефремов, делает непосильным индивидуально-цельное представление о мире и замедляет продвижение фронта науки. В этих стесненных обстоятельствах наука не может изучать, а тем более разрешать в нужном темпе все сложности и противоречия социальной жизни человечества и психологии отдельных людей. Поэтому научно-фантастическое искусство перерастает, по мнению Ефремова, в многофункциональное общекультурное явление, призванное помочь и мировоззренческой ориентации. Опережающий реализм научной фантастики, по его мысли, удовлетворяет необходимости в мечтефантазии, обгоняющей собственно не науку, так как она исходит из нее же, но возможности конкретного применения ее передовых достижений. Актуальней поэтому становится, говорит Ефремов, давний спор о границах между научной фантастикой и чистой фантазией, очевидней выступает неправомерность фантазии, свободной от оков, якобы налагаемых наукой.
Действительно, научная фантастика, подчеркивает он, отвечает потребности настоящего этапа исторического развития человечества во всестороннем внедрении науки в жизнь, в повседневный быт и психологию современных людей. В современном мире ширится класс непредставимых явлений, недоступных бытовому наблюдению и подлежащих научно-теоретическому осмыслению. Мне представляется неизбежным, продолжает Ефремов, дальнейшее расширение научной фантастики и ее совершенствование до тех пор, пока она захватит вообще всю литературу, которая встанет тогда на соответствующую мыслящему человеку научную основу психологии, морали и закономерности развития общества в целом.
В этом замечании чувствуется неудовлетворенность эмпирическим методом бытовой литературы. Но Ефремов не имеет в виду растворение художественного творчества в научной фантастике. В другой статье он более определенно развил мысль о сближении, о методологическом сращивании фантастики с нефантастикой: По мере все большего распространения знаний и вторжения науки в жизнь общества все сильней будет становиться их роль в любом виде литературы. Тогда научная фантастика действительно умрет, возродясь в едином потоке большой литературы как одна из ее разновидностей (даже не слишком четко отграничиваемая), но не как особый жанр.
Речь не идет, стало быть, о каком-то жестком детерминировании художественной мысли научной. Ефремов предвидит между ними многосложновозрастающую обратную связь. Современная научно-фантастическая литература в его представлении не просто одно из жанрообразований, но выражение глубинного процесса всей художественной мысли нашего технотронного века.
Целостное взаимодействие искусства с наукой виделось в будущем А. П. Чехову, я подумал, писал Чехов примерно в те годы, когда Толстой размышлял над синтезом науки с искусством, что чутье художника стоит иногда мозгов ученого, что то и другое имеют одни цели, одну природу (!) и что, быть может, со временем при совершенстве методов им суждено слиться вместе в гигантскую чудовищную силу, которую теперь трудно и представить себе
Взгляды Ефремова на современную фантастикубольшая отдельная тема. Мы здесь хотим лишь обратить внимание на то, что эстетическая мысль писателя не замыкалась литературой о будущем. Тема его концепционной статьи Наклонный горизонт обозначена в подзаголовке следующим образом: Заметки о будущем художественной литературы. Писательская судьба связала Ефремова с научной тематикой. Однако свой творческий генеральный интереск перспективам взаимодействия науки с искусствомЕфремов проявил в самых неожиданных для фантаста жанровых формах. Широкую известность ему принесла опубликованная несколькими годами ранее Туманности Андромеды историческая дилогия о далеком прошлом Великая Дуга. Между двумя последовавшими за ней большими фантастическими произведениями вызвал оживленное обсуждение экспериментальной (по определению автора) роман на современную тему Лезвие бритвы. А в своей последней и литературно, может быть, самой удачной книге Таис Афинская фантаст вновь обратился к историческому жанру.
Для нашей статьи нефантастические произведения Ефремова представляют особый интерес. Тема искусства выдвигается в них на передний край философско-художественных исканий писателя. Уже в его фантастике будущего критика отмечала (не всегда одобрительно) необычайный для этого жанра культ красоты вещей и природы, беспредельного космоса и, разумеется, прежде всего человека. Тема искусстваодна из главных в Великой Дуге. Лезвие бритвы и Таис Афинская предельно насыщены философским анализом искусства, переполнены энциклопедической информацией о художниках, ваятелях, писателях, поэтах, композиторах разных времен и народов. Значительную часть романа Лезвие бритвы заняло рассуждение о природе красоты и ее места в духовном потенциале человека. Временем действия Таис Афинской писатель избрал позднекласси-ческую античность, когда духовная жизнь, напоминал он в предисловии, в большей мере вращалась вокруг искусства, нежели философии.