Потому и шел рядом с вдовой, но на шаг позади.
К нему приблизилась жена, разговаривать сейчас с Альбиной не было ни желания, ни сил. Впрочем, разговаривать и не пришлось. Альбина молчала.
Гроб с телом покойного погрузили в катафалк, по традиции ближайшие люди должны были проделать этот путь рядом с ним. Ближайшиеэто получалось вдова и сын? Вадим протянул Мирославе руку, помогая ей подняться в машину. На глазах у многочисленных свидетелей жест выглядел обычным проявлением вежливости.
Руку она приняла, однако, усевшись рядом с гробом Ильи Владимировича, послала Вадиму красноречивый взгляд, лучше всяких слов говоривший, что его присутствие неуместно.
И Вадим отступил. Не стал садиться в машину, отправив жену и тещу, проделал весь путь по дорожкам кладбища пешком.
Что творилось в душе мрачного мужчины, одиноко идущего среди процессии, двигавшейся к могиле, о чем думал он в то короткое время, что оставалось, пока не зароют в землю гроб?
Что не будет больше человека, которого ненавидел всей душой?
За то, что тот когда-то развелся с метерью? За то, что всю жизнь старался превзойти старика, а тот каким-то образом умудрялся оставаться впереди во всем? Даже в том, что на старости лет посмел наплевать на условности и выбрать себе женщину по сердцу? Была ли это просто ревность, проклятый Эдипов комплекс, как говорил его психолог?
Не важно. Сейчас он хотел подмять под себя абсолютно все. Все, что принадлежало отцу. И прежде всегополучить его женщину в свою постель.
Или мужчина думал о том, что вглубине сердца он всегда любил отца, даже когда ненавидел. Болезненно хотел добиться от него признания и любви?
Катафалк остановился. Приехали.
Открыли двери, он протянул руку, помогая Мирославе выйти. На секунду дольше положенного остался рядом, поддерживая за спину, прежде чем вдова отстранилась и пошла вперед, а он пошел следом.
* * *
Мужчине не было видно пронизывающего взгляда, которым смотрела на них жена. Глаза у Альбины были бледно зеленые, прозрачные. Красивые глаза красивой женщины. Когда она злилась, глаза темнели, напоминая морскую воду. Сейчас они казались океанской бездной, за гладкой поверхностью которой прячутся чудовища.
Она отчетливо понимала то, о чем муж и сам пока не догадывался. Быстро же власть, которую эта женщина имела над отцом, распространилась на сына! Если не вмешаться, эти двое вот-вот превратятся в противоестественную пару.
И какое место в таком случае останется ей? Вопрос ответа не требовал.
Обменявшись взглядами с матерью, Альбина вышла из машины и встала рядом с вдовой.
* * *
- Мирочка, что вы там написали, прочтите мне, пожалуйста, я без очков. Вы простите старику, что я вас так называю?
- Конечно, Илья Владимирович. Но при одном условии. Вы будете в точности соблюдать мои указания.
- Мммм, ну как скажете, Мирочка. Так что вы там указали?
Лукавством светились его глаза старого ловеласа и хищника, когда он на нее смотрел. И теплом. Простым человеческим теплом.
Илья Владимирович проходил курс реабилитационной терапии в клинике, а Мирослава как раз недавно устроилась туда работать. Красивую двадцатишестилетнюю женщину-терапевта взяли в клинику без излишних сомнений и проволочек. Не потому, что она была хорошим специалистом, скорее из-за бытующего во всех больницах мира суеверия, будто если лечит молодая красивая женщина, то пациент мужского пола всегда быстрее идет на поправку.
Так оно и вышло. Илья Владимирович при виде красивой докторши постоянно был в тонусе. Но неизвестно, кто из них тогда кого вылечил. То ли она его больное сердце, то ли он своим теплом и пониманием смог собрать ее разбитое по кусочкам.
Возможно, в жизни Илья Балкин был жестким, безжалостным дельцом. Возможно. Иначе не сколотил бы огромного состояния. Но с ней он был добрым, мягким и мудрым мужчиной. Он дарил ей тепло и понимание, не требуя ничего взамен. И она ожила, как оживает растоптанный цветок, поднялась, потянулась к жизни.
Они были счастливы вместе, живя в своем мире, где было не важно, сколько кому лет и у кого сколько денег. Он создал для нее такой мир. Всех почему-то интересовало, был ли у них секс. Был, полный неспешной нежности. А ей и не нужна была страсть, ее было слишком много в неудачном первом замужестве, на всю жизнь шрамы остались.
Но главным было совсем не это
Мирочка
Его голос звучал в ушах, перекрывая глухой стук, с которым сыпались на гроб комья земли. Она сама бросила первую горсть.
Мирочка
Слезы текли, не останавливаясь. Мира отошла чуть в сторону, не желая смотреть, как все исчезнет под землей. Она уже простилась, но если не видеть последнего мига, он навсегда останется в безвременье незавершенным.
Мирослава, услышала рядом с собой.
Перед ней стояли Альбина и ее мать, София Степановна.
Я бы хотела пригласить вас к себе, проговорила София Степановна. Думаю, сейчас вам будет одиноко возвращаться в пустой дом
Спасибо. Со мной все в порядке. Альбина, вы что-то хотели сказать?
Нам надо поговорить. Но, конечно, не здесь, сделала та неопределенный жест рукой, указывая на кладбище.
Думаю, вы хотите говорить по поводу завещания? Мира набрала в грудь воздуха.
Вы правы. Но речь не только об этом.
О чем здесь речь? негромкий голос Вадима прозвучал неожиданно и слишком резко.
Женщины обернулись. Как получилось, что он подошел незаметно?
Завтра в десять часов я бы хотела встретиться с вами у адвоката, спокойно проговорила Мирослава, глядя ему в глаза.
Хорошо, не ей одной послышался металлический скрежет в его голосе.
Поворачиваясь к жене, коротко приказал сквозь зубы:
Альбина, жди меня в машине.
Та как-то шумно выдохнула, но ушла незамедлительно. Вадим перевел жесткий взгляд на тещу:
Вас проводить, София Степановна?
Однако смутить эту даму было непросто.
Нет, спасибо, Вадик, женщина вскинула бровь. Мы с Мирославой еще немного побеседуем, если ты не против.
Разумеется.
Мужчина кивнул, сверкнув глазами на вдову, резко развернулся и ушел. София Степановна нахмурилась, глядя зятю вслед. Проговорила:
Мирослава, вы не обижайтесь на Вадика. Он так тяжело переживает смерть отца. Сами понимаете, мужчины, они же все в себе. Никаких слабостей, прячут эмоции, а потом вот
Много чего могла бы сказать Мирослава в ответ, однако предпочла промолчать. Ей было неприятно и тоскливо, и вовсе не хотелось дольше тут оставаться. Но только она хотела попрощаться и уйти, как женщина заговорила снова.
Давайте немного пройдемся, не возражаете, если я провожу вас до машины? и, не дожидаясь ответа, доверительно взяла ее под локоть.
Вырываться было глупо. София Степановна продолжала говорить, приноравливаясь к ее шагу:
Вы выглядите усталой. Знаете, я могла бы вам посоветовать хороший частный санаторий. Моя старинная подруга владеет клиникой пластической хирургии в Швейцарии, санаторий тоже принадлежит ей, там пациенты проходят реабилитацию.
Ее речь напоминала Мирославе протекающий кран, когда капли монотонно капают, вдалбливаясь в мозг. Хотелось сказать, что она и сама в реабилитационной клинике работает, но от усталости и эмоционального выгорания не осталось сил лишний раз открывать рот. Та все расхваливала красоты и обслуживание, под конец сказала кое-что, зацепившееся в сознании:
Там очень уединенно и нет нежелательных посетителей. Если надумаете, я могу все устроить. А заодно и пластику. Ну, если вдруг захочется что-то в себе изменить
Вид у Софии Степановны был в тот момент доброжелательный и даже заговорщический.
Спасибо большое. Я подумаю, ответила Мира.
Подумайте и соглашайтесь, проговорила та на прощание.
За разговором они незаметно добрались до стоянки. Дальше Мирослава шла одна, в задумчивости не обращая ни на что внимания. У машины остановилась, достать ключи. Пришла вдруг мысль, что реабилитация ей действительно не помешала бы. Может быть. Но это как-то потом.
А пока ей хотелось немного побыть одной в их квартире. Поднялась, внутри было тихо, прошла в гостиную, снимая по дороге вуаль. Там, в их доме, пока еще оставалось очень много Ильи Владимировича, так будто он вовсе и не уходил.