Реймерс Георгий
Реймерс Георгий
Долговязый, черный, как жук, Иван Сидоркин всегда и везде горел. Горел он и в переносном и в буквальном смысле этого слова.
Летая зимой на маленьком открытом самолете, Иван настолько замерзал, что его смуглое лицо принимало фиолетовый оттенок, а конечности переставали сгибаться. Его не спасали ни меховой комбинезон, ни мохнатые унты, ни зимний шлем с подшлемником. Теплолюбивый одессит, жестоко страдая от холода, проклинал судьбу, забросившую его в эти неприветливые края.
Вывалившись кое-как из кабины самолета, он со скрипом расправлял застывшие руки и ноги, а затем, когда появлялась способность передвигаться, мчался поближе к огню и теплу.
Попытки быстро отогреться зачастую приводили, в лучшем случае, к потере какой-нибудь части одежды. А в Усть-Каменогорске, усевшись на недавно истопленную плиту, Иван подпалил не только меховой комбинезон, но и еще кое-что.
Вылетая как-то на ночевку в Самарку, он забыл взять с собой подогреватель для мотора. Нимало не смущаясь, Иван наутро "реквизировал" у местного населения четыре примуса, заправил их бензином, разжег и, подвесив на проволоке к цилиндрам, стал греть мотор. Кончилась эта "рационализация" тем, что один из примусов вспыхнул. Спасая самолет от пожара, Иван лишился моторного чехла и рукавиц.
В Зайсане, разводя костер, он плеснул в огонь "капельку" бензина и спалил брови, ресницы, а что всего досаднее - первые, недавно отросшие усы.
Горел Иван не только от огня. Слоняясь как-то вечером по городскому парку, он заметил молодого человека в летной форме. Сидя на скамейке между двумя девушками и оживленно жестикулируя, авиатор рассказывал что-то увлекательное. Девушки слушали, испуганно ахая и широко раскрыв глазки.
Любопытный одессит заинтересовался: кто бы это мог быть? Подойдя поближе, он с удивлением признал в рассказчике аэродромного конюха Алексея. Глаза Ивана загорелись. Такой случай представляется редко. Обойдя потихоньку скамейку, он притаился позади нее в кустах и стал подслушивать разговор.
Ничего не подозревавший Алексей продолжал "травить": "...Вдруг самолет сорвался в штопор! Я его вывожу и так, и этак, а он не выходит, все штопорит! Высоты уже мало. Ну, думаю, врежусь в шар земной и - конец!"
В это время из-за скамейки послышался ехидный совет:
- Леша! А ты бы его кнутом, кнутом! Как свою кобылу. Глядишь - и перестал бы штопорить!
Подвыпивший парень не мог спокойно перенести такой позор и набросился на Ивана с кулаками. За учиненный дебош оба попали в милицию, а на другой день Ивана надолго отстранили от полетов. Так он "погорел" без огня.
А однажды Иван вовсе пропал.
В этот день погода с утра начала портиться. По хмурому небу неслись клочья туч. Плач-гора плотно надвинула облачную шапку. В воздухе плясали редкие снежинки. Все это предвещало наступление длительного ненастья. Утром, уходя с поста, сторож аэропорта дед Тютюнников предупредил пилотов:
- Плохая будет погодка, сынки. Всю ночь слушал, как горы пели.
Однако, посоветовавшись с синоптиками, командир решил выпустить Ивана Сидоркина на Зайсан. Нужно было доставить почту и нарочного со срочной корреспонденцией.
- Пота-арапливайтесь, Сидоркин, пока погода не испортилась. Ка-албинский хребет открыт, а там ра-авнина. Если будет плохо - не лезьте, возвращайтесь на-азад или садитесь в Са-амарке. Поняли? - инструктировал Ивана командир. Он немного заикался и, чтобы сгладить речь, растягивал букву "а".
- Понял, товарищ командир, все будет в порядке! - отрапортовал Сидоркин и побежал на вылет.