Тебе его Он трет затылок. Тебе его не хватает?
Поначалу этот вопрос озадачивает меня, но затем я понимаю, что он говорит о Деклане. Ну разумеется, Брэм думает, что это из-за моего чувства к Деклану у меня на запястье есть метка любвиведь как-никак доведывание сопрягло меня именно с ним. Но от мысли об этом у меня все равно сводит желудок.
Нет, отвечаю я, ничуть. Предательство Декланаэто как свежий ожог, который начинает болеть от малейшего прикосновения. Мне не хватает матушки. При этом я не говорю: «А еще мне не хватает того будущего, которого не было у меня с тобой». В моем сознании теснятся образы Брэмаэто не совсем воспоминания, и они не совсем мои. Какие-то из них смутны, размыты, другие четки и удивляют яркостью цветов. Но взятые вместе они вызывают глубокое смятение в моей душе.
Я не могу позволить себе влюбиться в него. Метка любвиэто след, оставшийся от моего другого пути, так что со временем она пропадет. То, что не получает подпитки, в конце концов увядает. Если эта метка исчезнет, вероятность того, что Лэтам убьет меня, станет куда меньше.
Брэм бросает на меня еще один странный взгляд, как будто я для него загадка, которую он не может разгадать. Он вертит нож в руках, разглядывая клинок.
Этот нож изготовил не Косторез, замечает он. К тому же он еще и тупой. С ним тебе пришлось бы возиться всю ночь. Он снимает с шеи кожаный мешочек, достает из него небольшой складной ножик с костяной рукояткой и, открыв его, взглядом показывает на мое семейное дерево. Можно?
Я киваю и отхожу в сторону. Держа нож параллельно земле, Брэм ловкими, уверенными движениями вырезает на коре имя моей матушки. Я перевожу взгляд с дерева на мышцы его руки, напрягающиеся под рукавом.
Закончив работу, он поворачивается ко мне:
Ну как?
Он аккуратными печатными буквами вырезал на стволе имя моей матушкиДЕЛЛА ХОЛТи дату ее смерти.
Я чувствую, как по моей груди разливается тепло.
Отлично, говорю я, слыша, как мой голос немного дрожит. Спасибо тебе.
Мне ужасно хочется коснуться его, но вместо этого я сую руки в карманы. Мне придется провести с ним несколько недель, плывя на корабле в Замок Слоновой Кости, и после того, как я увидела ту реальность, в которой мы вместе, мне будет нелегко не искать у него утешения. Не чувствовать, как он берет меня за руку, словно обещая, что отныне он будет удваивать любую мою радость и делить со мной любую мою боль. Но я должна попытаться.
Ведь от этого зависит моя жизнь.
* * *
Мы с Эйми блуждаем по улицам Мидвуда, держась за руки. Солнце скоро зайдет, и небо окрашено розовым и золотым. Мы уже несколько часов пытаемся попрощаться, но ни одна из нас не может подобрать нужных слов. И мы продолжаем гулять, продолжаем болтать о пустяках, как будто будем вместе всегда. Как будто завтра я не сяду на корабль и не уплыву, а Эйми не останется тут, и мы впервые в жизни не сможем видеться каждый день.
Как бы мне ни хотелось притвориться, что все нормально, у меня ничего не выходит.
Куда бы я ни посмотрела, я везде вижу призраки моих родных. Вот матушка выходит из Кущи, держа под мышкой каменную чашу и неся ее так, словно она весит не больше пера; вот бабушка заходит в «Сладкоежку», чтобы купить свои любимые лимонные леденцы; вот мой отец удит рыбу на берегу Шарда с довольной улыбкой на лице. И от этих воспоминаний мое сердце наполняет сладкая тоска.
Но я вижу и другие образывот Деклан сплетает свои пальцы с моими, шепча обещания, которые он вовсе не собирался выполнять; вот я стою рядом с матушкой в костнице, глядя на пустой ларец, в котором должны были покоиться кости моего отца; вот я вхожу в мой дом, всегда безопасный и полный любви, и вижу Лэтама, приставившего к горлу матушки нож.
Мидвуд уже никогда не станет для меня таким, каким был прежде. Теперь я даже представить себе не могу, как можно было бы здесь остаться. Но мне невыносима и мысль о том, что я должна уехать.
В конце концов мы с Эйми оказываемся на берегунаши ноги словно сами принесли нас сюда. Но сейчас слишком холодно, чтобы снимать ботинки и погружать ступни в воду. И мы садимся на траву, кутаясь в наши теплые плащи.
Эйми легко толкает меня плечом.
О чем ты думаешь?
Наконец-то хоть один откровенный вопрос. Должно быть, она тоже чувствует, как уходит времятак из пригоршни выливается вода, неумолимо сочась между пальцами, как бы ты ни пыталась ее удержать.
И я даю ей такой же откровенный ответ:
Я жалею о том, что я такая трусиха.
Она поворачивается ко мне, удивленно округлив глаза:
Почему ты так говоришь?
Я зарываюсь руками в траву и пропускаю травинки между пальцев.
Эйми, я все время боюсь.
Она какое-то время молчит.
Боишься чего?
Я вздыхаю. На этот вопрос можно дать столько ответов.
Что, если Верховный Совет прознает, что, уча меня, матушка нарушила закон? Это погубило бы ее доброе имя. Я прикусываю губу. А может, они захотят наказать меня саму.
Все будет хорошо, отвечает Эйми. Они никак не смогут это узнать, если ты сама им не скажешь.
Я пристально смотрю на нее:
О нет, смогут.
Саския! У моей подруги ошеломленный вид. Я бы никогда тебя не выдала.
Я закатываю глаза и игриво дергаю ее за темную блестящую косу:
Я говорю не о тебе. Меня может выдать моя метка мастерства.
Но тут до меня доходит еще кое-что, и мне становится не по себе. Эйми не единственная, кому известно, что я пользовалась магией, которая не была со мной сопряжена. И мои пальцы судорожно стискивают пучок травы.
Никто не станет осматривать тебя в поисках непредусмотренных меток, врывается в мои размышления голос Эйми. Она права. Метки считаются чем-то глубоко личным, и спрашивать о них не принято.
У меня вырывается вздох облегчения:
Я опасалась, что о метке меня может спросить мой Наставник, чтобы оценить мои успехи.
Лицо Эйми мрачнеет.
А, ну да.
Оскар спрашивал тебя о твоей метке мастерства?
Она берет меня за руку:
Спрашивал, но не сразу. Она сжимает мои пальцы. Не беспокойсяк тому времени, когда кто-то спросит тебя об этом, ты уже будешь достаточно долго сопряжена с магией гадания на костях, так что ни у кого не возникнет подозрений. Просто никому не показывай ее до тех пор.
Как хорошо, что погода переменилась. Не будет ничего необычного в том, что я до самой весны буду носить длинные рукава, а к тому времени мою метку мастерства уже никто не сможет вменить мне в вину.
Брэм тоже знает правду, тихо бормочу я.
Эйми потрясенно открывает рот:
О твоей метке мастерства?
Нет, но ему известно, что я пользовалась магией, которая не была со мной сопряжена. Весной после того, как погибла матушка, я погадала при нем на костях. Тогда я была сама не своя и плохо соображала, что делаю.
На лице Эйми впервые отражается такое же смятение, какое сейчас обуревает меня саму.
А он может им сказать? спрашивает она.
Не знаю. Мне хочется думать, что он ничего не скажет, но в этой реальности он другой человек. Его Наставником был Лэтам.
Эйми кусает ноготь своего большого пальца:
Это плохо. Но он же не знал, на что способен Лэтам, не так ли?
Я понятия не имею, что он знал, а чего не знал, отвечаю я. И совершенно не представляю, кому я могу доверять, а кому нет.
Доверяй самой себе, говорит моя подруга. Верь своему чутью.
Именно это я и делала, когда заводила отношения с Декланом, и к чему это привело?
Взгляд Эйми становится мягче:
Не все парни такие, как Деклан.
И нет никого, равного тебе.
Ее нижняя губа дрожит, и она обнимает меня. Я крепко прижимаю ее к себе, пока она наконец не отстраняется и не устремляет на меня оценивающий взгляд.
Может быть, с помощью всех этих опасений ты просто замещаешь в своем сознании то, что мучает тебя на самом деле, говорит она.
Я резко смеюсь:
Ты права. Мне не о чем беспокоитьсянесопряженная магия не так уж противозаконна, кости моей матушки потеряны не безвозвратно, а Заклинатель, намеревающийся меня убить, не так уж порочен.
Эйми поджимает губы и сердито смотрит на меня:
Ты закончила?
Да. Так что же, по-твоему, мучает меня на самом деле?