Дж. С. АндрижескиУ каминаМост и Меч2,5
* * *
Сколько я его знала, он всегда был молчаливым.
Это стало уже дежурной шуткой, и не только между нами. Его друзья шутили по этому поводу. Его тётя несколько раз отпускала едкие реплики на этот счёт за последние несколько недель, пока тренировала меня. Его наставник, Вэш, тоже шутил об этом.
Мои друзья сейчас тоже шутили на эту темуособенно мой приёмный брат, Джон.
Но в некоторые моменты той ночи Ревик не был тихим.
Он был вовсе не тихим.
Зная его больше года, справляясь с его непробиваемым молчанием, справляясь с лишёнными выражения взглядами этих стеклянных глаз, поджатыми узкими губами, когда я пыталась разговорить его, буду честнаэто выводило меня из себя. Я привыкла пытаться прочесть эмоции по выражениям лиц, но у Ревика они были такие неоднозначные, что я часто не могла понять, означают ли они раздражение, озадаченность или откровенное непонимание того, что я ему говорила.
Когда Ревик внезапно, ни с того, ни с сего заговорил со мнойне о тренировках видящих, не об экстрасенсорных щитах, не о культуре видящих, не об истории или законах видящих, а о настоящих личных вещах между нами, и касающихся не только меняэто совершенно выбило меня из колеи.
Конечно, все в той ночи выводило из равновесия.
Первый приступ разговорчивости Ревика случился сразу после того, как мы в первый раз занялись сексом, сразу после его первого оргазма со мной. Он в той или иной мере утратил контроль практически в то же мгновение, когда я открыла свой свет.
Он утратил контроль, затем кончилзатем, похоже, сгорал со стыда из-за этого.
Я не уверена, что это было смущение как таковое, по крайней мере, не то, что я подразумевала под этим словом. Но, пожалуй, это самое близкое к смущению, что я чувствовала от Ревика.
Однако он открыто говорил со мной об этом.
Он предельно ясно дал понять, что именно открытость моего света стала причиной, по которой он сорвался. Он сказал, что это ощущение меня там, ощущение меня в этом плане. Ощущение настоящей меня, пока его член удлинился во мне. Комбинация этих факторов определённо заставила его кончить, Ревик сам мне сказал.
Он сказал, что когда он утратил контроль над своим светом, его тело естественным образом последовало.
Свет для видящихдело важное, я это знала.
Я постепенно приходила к пониманию, что свет играл особенно большую роль, когда дело касалось секса.
И все же вся эта ситуация шокировала меня.
Не сами разговоры как таковые. Хотя и это меня удивило.
Нет, на самом деле меня шокировала откровенность Ревика.
Его реакция на мою открытость с ним шокировала меня, как и его интерес в стимулировании этого, в попытках заставить меня открываться для него всякий раз, когда он просил, и так сильно, как он просил, особенно когда мы трахались. Его манера выражаться шокировала меня, его откровенная конкретность и совершенная беззастенчивость, когда он описывал какие-то моменты, связанные с нашими телами и живым светом.
Сама его готовность говорить со мной обо всем, чего он хотел, шокировала менядаже если не считать, что он вообще ни разу не стеснялся в выражениях.
Его прямота шокировала меня и в других отношениях.
Он прямо говорил о том, что он чувствовал, и с какой интенсивностью. Эмоции, которые я уловила за некоторыми его просьбами, тоже шокировали меня.
Его полное отсутствие фильтров шокировало меня.
Почему-то тот факт, что мы двое наконец вместе, по крайней мере, в этом отношении, превратил Ревика в существо, которое я едва узнавала.
Однако вскоре после этого он вновь сделался тихим.
Может, потому что почувствовал мою ошарашенную реакцию на перемены в нем.
Может, потому что я совершила ошибку и поддразнивала его на этот счёт, хотя в то время мои слова, похоже, ничуть его не обеспокоили.
Может, дело вообще не в том, что я сказала или сделала. Может, Ревика беспокоило то, что он утратил контроль. Может, он все ещё беспокоился, что напугает меня, слишком на меня надавит или скажет слишком много.
В эти недолгие болтливые моменты он шутил, что хочет дать мне причины не уходить от негопричины, по которым я бы захотела хранить ему верность. Он шутил про то, как он потерял контроль, кончил слишком быстро, оттрахал меня в тот первый раз, как сексуально неопытный подросток. Он шутил о том, что секс для меня, должно быть, оказался не самым лучшим, и ему нужно привыкнуть к моему свету, пока я его не бросила.
Он говорил мне, что мой свет другой, но не особо углублялся в детали. Он сказал, что ему нужно привыкнуть к этому отличию, пока я не заскучаю и не стану раздражаться из-за его нехватки самоконтроля.
Я гадала, сколько в этих словах содержалось доли шутки.
Я также гадала, насколько ясно я его видела, учитывая все наши моменты в прошлом.
Отчасти мне все ещё сложно было воспринимать его без фильтров прошлого. Я не знала, какой стороне Ревика верить, какая его сторонанастоящий Ревик.
До сих пор мне всегда казалось, что это я за ним гоняюсь.
По правде говоря, я ненавидела наши отношения за то, какими неравными они казались, но я не знала, что с этим можно поделать. Казалось, что такова наша реальность, и все тут. Наверное, я могла бы играть с ним в игры, встречаться с другими видящими, пока между нами все было неоднозначно. Я могла бы спать с людьми на корабле, как это делал он.
Я могла бы переспать с одним из видящих, которые делали мне непристойные предложения, пока Ревик отсутствовал.
Наверное, я много чего могла бы сделать, но я помнила, каково мне было в те моменты, и мне не хотелось так поступать. Я никогда не была хороша в подобных играх и не питала к ним интереса.
С моей точки зрения, если ты один раз пошёл по наклонной дорожке, то пиши пропало.
Так что нет, я никогда не поступала так с Ревиком.
Я была довольно честна с ним относительно своих намерений и действий, и с разумом, и со светом. Я не всегда проговаривала это словами, но я никогда не врала ему. И учитывая, что онвидящий с превосходной тренировкой, я никогда не утруждалась озвучивать то, что казалось без слов понятным нам обоим. Я решила, что мы оба знаем о чувствах, которые я к нему испытываю.
Я также решила, что мы оба знаем о безответности моих чувств.
Я принимала его действия и слова за чистую монету.
В первые месяцы нашего знакомства Ревик и говорил, и показывал мне, что он меньше всего хотел отношений со мной. Хотя несколько раз его нормальные для видящего гормоны брали верх, сбивая нас обоих с толку, Ревик предельно ясно дал понять, что видел во мне ту, за кого он несёт ответственность, может, даже друга, но на этом все.
По той же причине я не привыкла беспокоиться о нем в этом отношении.
Я вообще не привыкла думать об его чувствах, когда дело касалось этого аспекта между нами.
Я всегда видела Ревика как довольно уверенного в себе мужчину в этом отношении. Не совсем высокомерного, но определённо уверенного в себе, своих способностях и разуме, уверенно знающего, чего он хочет в сексе и всем остальном, и уверенно знающего положение дел между нами.
Теперь же я ощущала его неуверенность так же сильно, как свою собственную.
Я не особенно представляла себе, что с этим делать или как увязать эту информацию со всем, что мы пережили за последние двенадцать месяцев. Я определённо не знала, как вести себя с Ревиком.
Однако я все ещё попыталась поверить ему на слово, когда Ревик сказал мне, что он беспокоится.
Я старалась быть тактичной.
Ещё до того, как мы начали заниматься сексом, я сказала, что знаю, чего я хочу с ним. Я сказала ему, что люблю его. Я сказала ему, что хочу за него замуж. Я даже сказала ему, что хотела секса с нимдошла до того, что открыто просила об этом.
Однако я чувствовала, как Ревик гадает, понимала ли я, что все это значит.
Он нервничал из-за того, что я не полностью понимаю ситуациюособенно брак с видящим.
Я даже улавливала конкретные поводы для беспокойства.
Он беспокоился из-за того, что ему известно о связи видящих, о том, какими ревностными становились видящие, когда обзаводились супругомособенно в начале, особенно когда они связывались с партнёром на всю жизнь. Он беспокоился о том, какими собственниками становились видящие, каким собственником мог стать он, особенно в начале нашего брака. Он беспокоился о том, какими несгибаемыми могли становиться видящие, когда дело касалось сильных эмоций. Он особенно беспокоился о том, какими несгибаемыми могли становиться видящие, когда дело касалось их супругов.
Он беспокоился, что сделается гиперчувствительным, остро реагирующим, властнымили что такой стану я, и я не буду знать почему, или что я слишком строго буду судить себя за вещи, которые он считал поистине типичными для видящих, поистине находящимися за пределами нашего контроля, по крайней мере, вначале.
Он беспокоился, что я не понимаю, как много нам будет хотеться секса.
Он беспокоился, что я захочу более человеческих отношений, потому что такие вещи мне знакомы.
Он беспокоился, что я отвергну его, если это станет для меня слишком.
Я тоже видящая, конечно же.
Ревик это знал.
Он также знал, что меня двадцать восемь лет воспитывали как человека, с человеческим братом, человеческими родителями, человеческими бойфрендами. В моей прежней жизни у людей вроде меня не было поводов пересекаться с настоящими видящими во плоти.
Лишь богатые люди могли позволить себе владеть видящим. Лишь богатые люди, директора корпораций или военные работали вместе с ними. Даже видящие-проститутки далеко не по карману среднестатистическому человекуэто при условии, что ты вообще интересуешься таким. А я таким не интересовалась.
Смысл в том, что в моей прежней жизни видящие находились вообще на другой орбите.
И конечно же, никто в здравом уме не захотел бы стать видящим.
Конечно, многие люди романтизировали видящих. Некоторые хотели заполучить их экстрасенсорные способности. У некоторых был фетиш на их внешность, их члены, их способности делать что-то с людьми, внушать им что-то или контролировать их. Видящие определённо имели поклонников.
Черт, да видящим посвящались целые религии.
И все же суровая реальность заключалась в наличии рабства, пусть и в красивой обёртке.
Проснувшись в первый раз, голая и лежащая рядом со своим новоявленным мужем, я поймала себя на том, что опять думаю обо всем этом, и о самых настоящих отличиях между нами.
Я уставилась в потолок деревянной хижины в Гималаях, куда привёл меня Ревик, и наблюдала, как отсветы пламени образуют узоры на беленой поверхности.
Он беспокоился, что я сочту хижину недостаточно роскошной для того, что по сути являлось нашим медовым месяцем. Впервые приведя меня сюда, Ревик ходил за мной хвостиком, периодически касаясь моего света и пытаясь определить мою реакцию на выбранное им место.
Ему не нужно было беспокоиться.
Я в восторге от этого места.
Ревик сказал, что он вырос в похожем доме, только ещё более изолированном.
Вспомнив об этом теперь, я опять подумала о различиях между намине только в том, как мы выросли, но и в нашем видении мира. Я гадала, может, Ревик прав, что беспокоится об этом. Я гадала, не станут ли эти различия в итоге проблемой.
Он всю свою жизнь прожил как видящий.
Он работал как профессионалто есть, как парень, который продавал своё тело людям для секса. Им владелину или как минимум его арендовали. Он годами работал на человеческую армию. Он видел войны. Он прожил примерно на семь десятилетий дольше меня, и большую часть этого времени он проработал как разведчиксвоего рода шпион-видящий, которого нанимала армия, правоохранительные органы и крупные корпорации.
Ревик говорил, что с его точки зрения он жил привилегированной жизнью по сравнению с большинством видящих.
В конце концов, он работал только по временным контрактам; он никогда не принадлежал кому-то окончательно и бесповоротно.
Наличие клановой метки означало, что его нельзя легально поработить, пока он не злил человеческие власти. Он мог сойти за человека, что служило дополнительной защитой, особенно когда он носил цветные контактные линзы.
Я обдумывала все это, уставившись в потолок и растянувшись на мягком шерстяном ковре возле гаснущих угольков очага, который, должно быть, разжёг Ревикя не помню, чтобы он разводил огонь.
Теперь огонь затухал. Я начинала мёрзнуть.
Как только я об этом подумала, Ревик перекатился на бок.
Я смотрела, как он моргает своими прозрачными, как будто стеклянными глазами, уставившись на красные угольки внизу очага. Красноватые отсветы отражались в этих похожих на прозрачные кристаллы глубинах, пересекаемых мириадами сеточек. Затем он по-кошачьи сдвинулся с места, так грациозно, что я зачарованно наблюдала, как он приседает на корточки.
Я не хотела, чтобы он даже сейчас находился далеко от меня.
Когда он спал возле меня, легко было нормально реагировать на такие вещи. Теперь, когда он проснулся, я стала остро осознавать интенсивность нужды в том, чтобы он оставался рядом.
К сожалению, осознание ничуть не ослабляло эту нужду.
Я подвинулась ближе ещё до того, как мысль сформировалась окончательно.
Ревик встал на колени перед очагом и начал накладывать на приподнятые железные решётки расколотые поленья из стопки рядом, а я подбиралась ближе, пока мои пальцы не сумели обхватить его лодыжку. Я всмотрелась в его лицо, крепко сжав свою ладонь.
Может, просто чтобы напомнить ему, что я рядом.
Может, чтобы не дать ему уйти куда-то ещё.
Ревик с улыбкой обернулся, его черные волосы стояли торчком. Его пальцы приласкали мою руку, державшую его, и послали интенсивный импульс жара. Каким-то образом в этом импульсе Ревик дал мне понять, что тоже хотел моей близости, что он хотел чувствовать на себе мою руку.
Он явно выразил своё нежелание, чтобы я куда-то уходила без него, даже в пределах дома.
Затем он вернулся к складыванию поленьев в камин, а потом наклонился и принялся раздувать угли.
«Все хорошо, сказала я ему. Теперь уже нормально».
«Ты замёрзла».
«Теперь уже нет. Я не буду мёрзнуть, если ты будешь поближе ко мне».
Ревик усмехнулся и обернулся ко мне.
Однако он все ещё оставался перед огнём, опустил одно колено, затем другое, и встал на колени. Он слегка пошевелил поленья, пока они не занялись по-настоящему. Даже когда пламя разгорелось, Ревик лишь продолжал стоять на коленях, скрестив руки и наблюдая за огнём.