Папочка, не отдавай меня в другую школу, я буду самой хорошей, обещаю, в очередной раз взмолилась я, мой голос стал хриплым от слез.
Замолчи, Селена, ты еще маленькая и не понимаешь. Я мужчина и хочу сына. Это все твоя мама, если бы она следила за своими днями, то не проворонила бы беременность. И был бы у нас первенецмальчик, потом бы и тебя родили. И квота бы была на второго, бурчал отец. Мое горе его совсем не трогало, глаза пылали злостью. Еще и бабка твояну ничего, одумается и сама попросит, чтобы мы вернулись. Не дура же она, от внука отказываться!
Ну папочка, ну пожалуйста! Ну, давай вернемся домой, канючила я, плача и пытаясь забраться отцу на коленки. Обнять его крепко-крепко, чтобы не отпускал. Я так люблю тебя, ну миленький, любименький! Я буду лучшей доченькой во всей вселенной, я прижалась к его большой груди и слушала, как бьется родное папочкино сердце. Поехали домой, ну пожалуйста, поехали обратно.
Хватит, Селена! отец отпихнул меня на соседнее сиденье, подальше от себя. Мы с мамой уже все обсудили. Ты уезжаешь в школу мигуми, а мы отказываемся от родительских прав в пользу сына. Все уже решено, и тебя ждут.
Остаток дороги я сидела тихо. Обняв колени холодными руками, смотрела в окно на мелькающий город. Ну в чем я виновата, что девочкой родилась? Я с тоской и болью поглядывала на папу, не хотела верить, что меня вот так отдадут чужим и забудут. Ведь я знаю, что не приедут меня проведать. Кого отсылают на Землю, тех больше никто не видит. Там закрытые школы, где учат военных теть.
А я быть солдатом никак не хотела.
Я мечтала стать поваром, работать в кондитерской на углу двенадцатой улицы и каждый день кушать самые разные пирожные, какие только захочу.
Я хлюпнула носом и отвернулась от отца. За круглым окном левиакара в свете фонарей видны низкие трехэтажные квадратные дома, сложенные из серых темных блоков, и в их окнах горел свет. Мне тоже хотелось оказаться сейчас где-нибудь там, быть чьей-нибудь любимой доченькой. Быть маминой девочкой. Чтобы и косички плести, и вместе, вдвоем тортик печь по тем рецептам, что показывают днем по телевизору. И чтобы папа вечером приходил и играл со мной в лошадку, чтобы уроки вместе делали. А по выходным они бы приходили послушать, как я пою в хоре и всем бы рассказывали, что я их доченька, гордясь мною.
Папочка, поехали домой, пожалуйста, я к маме хочу, проревела я, истерика накатила с новой силой.
Заткнись, Селена, не усложняй, тебе там будет хорошо. На государственных харчах кому же плохо живется? хмыкнул отец. Вырастешь, еще спасибо скажешь.
Ну, папа, папочка, миленький, не хочу туда, настаивала я, еще надеясь на что-то.
Левиакар остановился, и двери открылись. Папа вышел и, схватив меня за руку, потащил в порт. Мы быстро прошли какие-то кассы и столы, где дядя одним ударом пробил дырочки на наших билетах. Никто не смотрел на меня, всем было безразлично, что сейчас меня увезут далеко-далеко, и я никогда больше не вернусь домой. Плачущий ребенок никого не интересовал.
Цель визита на Землю? задал вопрос дяденька в красивой голубой форме и с крылышками на фуражке.
Отдаю дочь в школу мигуми, мы с женой ожидаем сына, как-то до обидного радостно сообщил отец.
Дяденька ничего не ответил, но как-то горько глянул на меня. Пройдя на межзвездный крейсер, папа с трудом нашел наши места. Они оказались в самом хвосте салона. Он протащил меня по узенькому пространству между двумя рядами кресел. Его не заботило, что я за ним не поспевала и больно ударялась, натыкаясь на чужие сумки и острые локти.
С ним я больше не разговаривала. Поняла, что все бессмысленно, и хотела выглядеть взрослой, чтобы ему стыдно стало отдавать такую серьезную и умную, а главноепослушную дочь каким-то там тетям. Вокруг царила тишина, люди спали. Уснула и я.
Страшное дребезжание и чьи-то возгласы прорвались сквозь мою дремоту. Все почему-то волновались, лишь стюардесса ходила и с улыбкой на красивом лице предлагала напитки.
Вашей девочке приготовить сок, господин?
Папа расцвел в ответной улыбке и как-то слишком внимательно посмотрел стюардессе за ворот. Заглянула туда и яу нее была ну очень большая грудь. И как только с такой ходить?
Не надо, она не хочет, все так же глядя тетеньке в вырез, ответил папа.
Везете дочь на экскурсию? О, сейчас в европейском Париже проходит выставка картин, посвященных миру первого столетия покорения космоса. Там так чудесно, сама посещала ее с дочерью. Она у меня замечательно рисует и подает большие надежды
Нет, папа везет меня в школу мигуми, поделилась я своим горем, у них с мамой будет другой ребенок.
Селена, прекрати немедленно! Не смей меня позорить, зарычал отец.
Женщина отошла от нас на шаг, холодно посмотрев на отца. Больше она ничего нам не говорила, лишь молча налила мне сок из красивого автоматического кувшинчика и дала пироженку на маленькой тарелочке. Пироженка была вся из крема, и сверху красовалась настоящая красная ягодка. Пока крейсер приземлялся, я кушала, ведь вчера ни обеда, ни ужина так и не дождалась.
В космопорту на Земле нас уже ждали четыре женщины. Несмотря на разный цвет волос, рост и даже комплекцию, они неуловимо походили друг на друга. Их строгие и холодные лица, серая облегающая форма и собранные в тугие косы волосы отталкивали, почему-то создавая ощущение опасности. Пока мы приближались, я успела рассмотреть их бластеры, висящие на поясе в кобуре. И многочисленные широкие накладные кармашки на штанах выглядели странно, а когда в одном из них блеснуло острие ножа, я испугалась по-настоящему.
Чем ближе папа подтаскивал меня к ним, тем сильнее я сопротивлялась и упиралась пятками в пол изо всех своих детских сил. Разозленный отец сильно дернул меня за руку, и я упала. Остаток пути он просто протащил меня по полу. Проходящие мимо люди осуждающе смотрели на нас, но на все мои крики о помощи никто не среагировал. Замерла я, только когда увидела перед собой тяжелые ботинки на странной шнуровке, их носок был из темного металла. Одна из женщин, присев рядом на корточки, положила руку мне на затылок и заставила взглянуть ей в лицо. Там не было совсем никаких эмоций. Это очень напугало, и я пыталась отползти к отцу, но тот только подопнул меня обратно к этой женщине.
Не жаль вам дочь? спросила она отца, все так же всматриваясь в мое лицо, словно пытаясь прочесть там что-то. Обратно ее вам уже никто не отдаст. Вы теряете ее навсегда.
Вы так спрашиваете, словно я ее в крематорий привел. Выучится и станет работать на государство. Чего жалеть? отмахнулся отец.
Ты слышала его, девочка, она, наконец-то, проявила эмоции, и ее глаза злобно блеснули. Запомни этот момент. То, что ты чувствуешь сейчас, называется «предательство». Подлое, ничем не прикрытое предательство. Это то, что в наших рядах запрещено. Мымигуми! Мы не предаем. Мы каратели, мы судьи, и мы же защитники. Ты станешь одной из нас. Теперь твое имя746. Запомни этот код, по-другому более к тебе никто не обратится. Так как тебя зовут? Колючие глаза женщины буквально буравили меня, обдавая холодом.
Семьсот сорок шестая, послушно ответила я.
Молодец, с тебя будет толк, похвалила она.
Подписывайте отказную, эта девочка нам подходит. Больше прав на нее вы не имеете, обратилась к папе одна из этих страшных женщин.
Быстро подскочив к мигуми с рыжими волосами, отец чиркнул стикером на тоненьком планшете. Все, меня отдали и предали! Я заревела еще сильнее и надрывнее.
Вот и замечательно. А это вам.
Женщина протянула отцу какую-то цифровую бумагу.
Что это?
Это результат генетического исследования плода вашей жены, мигуми сделала паузу, я же притихла, желая узнать, что же там такое. Ребенок имеет выраженную мутацию.
Мутацию? рассеянно повторил папа. Можно сделать генную коррекцию.
Нет, нельзя, издевательским тоном возразила женщина. Вы зря отказались от здорового ребенка с таким высоким уровнем интеллектуального развития. Учитывая возраст вашей жены и ваш сомнительный генотип, скорее всего, в последующих детях вам будет отказано. Предательство наказуемо, мистер Горстон, особенно когда предаешь любящего вас человечка, женщина как-то мерзко улыбнулась моему вмиг побелевшему папе. Всего вам доброго, мистер Горстон. Думаю, мы больше не увидимся.