Александровскiе кадеты. Том 1 - Ник Перумов

Ник ПерумовАлександровскiе кадеты. Том 1

ЗачинЛето 1908 года, город Елисаветинск Таврической губернии, затем  город Гатчино Санкт-Петербургской

Протяжный, с надрывом, паровозный гудок: «У-у-уезжайу-у-у!..» И пых, пых, пых  клубы дыма. И пыльные вагоны  тёмно-зелёные, синие, песочно-жёлтые, и низкая платформа славного града Елисаветинска, что в не менее славной Таврической губернии.

Палит солнце, жарит так, как будто дало слово прокалить всё внизу, точно в печке, где обжигают кирпич. Вдоль вагонов, несмотря на старания обливающихся по́том городовых, гомонит настоящий рынок:

 Гарбузов! Кому гарбузов! Гарбузов сладких!..

 Кавуны, кавуны красные, со хрустом! Язык проглотишь!

 Насіння розжарені!.. Семечки калёные!..

 Пироги подовые, пироги подовые!..

Возле синего вагона (что означало  вагона первого класса) толпилась «чистая» публика: дамы в шляпках, господа в добротных костюмах, хоть и изнывавшие от жары. Были тут и офицеры в повседневно оливковом, перетянутые ремнями; занесены уже носильщиками внутрь кожаные кофры, устроен багаж, и текут самые томительные минуты перед третьим, последним звонком.

Бывший ученик 3-й Елисаветинской военной гимназии Фёдор Солонов, одиннадцати лет от роду, был совершенно счастлив.

Счастливее, чем в первый день каникул. Счастливее, чем получив «отлично» по математике у занудливого придиры Пшендишевского, обожавшего лепить колы. Счастливее, чем став первым в гимназическом стрелковом смотру.

Семейство Фёдора Солонова  он сам, старшие сёстры Вера с Надеждой, мама, нянюшка Марья Фоминична и конечно же папа.

Генерального штаба полковник Алексей Евлампиевич Солонов следовал к новому месту службы в тихом городке Гатчино, что под самым Санкт-Петербургом.

В городок Гатчино, где имел резиденцию свою сам государь император, «всея Великія и Малыя и Бҍлыя Россіи самодержецъ», Александр Третий Александрович, многая ему лета.

Всё! Не будет больше никакой военгимназии, «военной» больше по названию  немного стрельбы, сколько-то шагистики,  да ещё по тому, что учеников там держали в казарме, домой отпуская только на воскресенье, да и то далеко не всякую неделю. Не будет этого громадного «спального зала», заставленного кроватями в шесть рядов. Не будет унылых стен, серо-зелёных до высоты человеческого роста, скверно белённых выше, до самого потолка. Не будет тщательно и глубоко вырезанной на стенах похабщины. И дядек не будет, равнодушных или злых, вымещающих зло на гимназистах. Ничего этого больше не будет, а вместо этого

О том, что будет вместо, Федя Солонов пока что не думал.

Мама конечно же переживала: всё ли уложено, ничего ли не забыто? Сёстры закатывали глаза  но так, чтобы не видели взрослые.

 Maman, il ny a aucune raison de sinquitéer,  снисходительно говорила старшая Вера по-французски, поправляя и без того идеально сидящую шляпку.  Мам%, нет никаких причин волноваться. Мы ничего не забыли; я сама всё напоследок осмотрела. И пап% тоже всё осмотрел.

 Maman, tout ira bien,  вторила средняя, Надя.

 Ах, боже мой, боже мой,  только и повторяла мама, прикладывая платочек ко лбу.  Марьюшка Фоминична, милая, а положили ли мы

Няня  она же по совместительству и кухарка  Марья Фоминична, крепкая и загорелая, несмотря на годы, улыбалась, от глаз разбегались весёлые морщинки.

 Положили, барыня Анна Степановна. Всё положили, и несессер ваш, и бумаги барышень с Феденькой, и письмо домоуправителю. Барин Алексей Евлампьевич самолично проверили, а потом и я ещё раз. Не волнуйтесь, барыня, вы так, право слово, я вашей матушке-покойнице ещё обещала за вами приглядеть, когда ещё вас самих Аннушкой кликала!

 Ах, ах, Марьюшка моя милая, что б я без тебя делала,  ударялась чуть не в слёзы мама, обнимая старую няню.

Сёстры дружно фыркали. Марья Фоминична глядела на них с укоризной, и Федя её понимал  что это они вздумали над мамой смеяться, да ещё и при ней?..

Папа стоял чуть в стороне, с офицерами своего полка, явившимися проводить, и явно прятался от нервничающей мамы за необходимостью поддерживать разговор с полковым командиром, полковником Бусыгиным, и начальниками батальонов.

 Не забывайте, Алексей Евлампьевич, пишите!

 На праздник полковой приезжайте, коль сможете!

 Как там в столице служба будет, рассказывайте! Глядишь, и мы за вами!..

 А чего ж нет,  говорил папа.  Сами видите, в академию не только шаркуны паркетные поступить могут. Вот вы, Микки, отчего ж документы не подаёте?..

 Э-э, Алексей свет Евлампьевич, вы у меня этак всех способных господ офицеров в Петербург сманите!  добродушно басил полковник.  А кто же в армии, в рядах, кто порядок поддерживать станет? Вольноопределяющиеся? Смех один, пока исправными офицерами станут!..

Да, всё менялось. Менялась жизнь, полностью. Шутка ли  будут они жить в самом Гатчино, можно сказать, почти на дворцовом пороге!..

И потому Федя сейчас даже не слишком грустил по оставшимся в Елисаветинске друзьям, по дворовым псам, которых подкармливал, по чёрно-белой кошке Муське, что исправно ловила мышей и позволяла себя погладить. Всё, всё начиналось по новой!..

А потом раздался второй звонок, и мама заволновалась, заторопилась; семейство Солоновых принялось грузиться в вагон.

Ехать им предстояло долго. Через всю страну, без пересадок, поезд прямого сообщения как-никак! И потому, несмотря на дороговизну, мама, обычно такая экономная, настояла, чтобы билеты взяли в первый класс.

 Один раз такое в жизни бывает,  строго говорила она Фоминичне, потому что всё остальное семейство разбежалось и попряталось, за исключением старой нянюшки, что привыкла терпеливо слушать свою Аннушку, свою воспитанницу. Фоминична кротко кивала, хотя глаза её смеялись.

Да, теперь Фёдор с мамой соглашался. И бог с ними, с некупленными оловянными солдатиками!.. Не одно купе, а целых два, с дверью меж ними и собственной туалетной комнатой!.. Раскладывающиеся кресла и диваны, чьи спинки поднимались наверх, становясь полками, где можно спать; электрические лампочки, накрахмаленные скатерти  убранство не уступало лучшим волжским пароходам.

Не успели рассесться, как прозвенел третий звонок. И вновь  долгий, тоскливый, тягучий паровозный гудок; отчего он такой грустный, полный отчаяния, словно паровоз только что лишился лучшего друга?..

Поплыла назад платформа, публика, провожающие, торговки. Всё, прощай, Елисаветинск, тихий, жаркий и пыльный, здравствуй, Гатчино!..

* * *

Вокзал Гатчино-Варшавское встретил их ясным небом с прозрачной северной синевой, нарядной публикой и доносившимися из-под стеклянного купола звуками оркестра.

 Весело живут,  заметил папа.

Со стороны выглядело это и впрямь весело. Гуляющие по платформам явно никуда не собирались ехать  дамы с кружевными зонтиками, штатские в вицмундирах, даже сколько-то офицеров в форме.

 Так-с чего ж не жить, барин,  философски заметил бородатый проводник, судя по выправке  явно отставной унтер.  Здесь, грят-с, ресторация лучше-с, чем в самом Питербурхе! Насчёт её не скажу-с, сам не пробовал, а вот буфет  выше-с похвал всяких!.. Музыка играет-с, танцы устраивают!.. Государь, бывает, захаживает, самолично!..

 Ах!  не удержалась романтичная Надя.

Вера закатила глаза.

 Да-с, барин, именно так-с! Коль вам-с тут службу нести-с, так заходите, не побрезгуйте!

 Спасибо, любезный.  Папа достал рубль.  Вот тебе за труды. Ты нас в дороге как родных обиходил.

 Рад стараться!  Проводник вытянулся, и стало яснее ясного, что ещё совсем недавно стоял он в строю.  Премного благодарен, ваше высокоблагородие господин Генерального штаба полковник!

 Вольно, братец,  сказал папа.  В каком полку служил?

 Лейб-гвардии 2-й стрелковый Царскосельский!  отчеканил проводник. Распахнул шинель  на груди, под значками и нашивками, виднелся жетон: серебряная Андреевская звезда с наложенным чёрным восьмиугольником, в нём  алый круг с белым вензелем государя Александра Второго.

 Спасибо, солдат,  кивнул папа.  Бог даст, ещё свидимся.

 Бог даст, ваше высокоблагородие  отозвался проводник, но голос его, как показалось Фёдору, звучал как-то странно.