А знаешь, дочка, я не удивлюсь, ежели он сегодня к отцу сватать тебя заявился!
— Не мешало бы ему сначала меня спросить, — заметила девушка.
— Но ведь ты же согласишься, когда он спросит, разве нет?
— Я пока не совсем уверена, матушка.
— Ну и дела! — всплеснула руками мать. — Ума не приложу, чего теперешним девкам надобно? Просто ума не приложу! Это тебе в пансионе твоем головку невесть чем забили. Вот когда я в девках ходила, коли к кому сватался достойный человек, то ему прямо отвечали: «да» или «нет», а не держали в подвешенном состоянии, как какую-нибудь полуобстриженную овцу. Взять хотя бы тебя — сразу два ухажера за тобой увиваются, а ты ни одного из них никак выбрать не можешь!
— В том-то и дело, мамочка! — воскликнула Долли, то ли смеясь, то ли плача. — Если бы они не ухаживали за мной сразу вдвоем, тогда я, может быть, нашла, что ответить.
— Ты что-нибудь имеешь против Адама Уилсона?
— Ничего, матушка. Но и против Элиаса Мейсона я тоже ничего не имею.
— Да и я, признаться, тоже, зато я точно знаю, который из двух лучше выглядит.
— Ах, хорошо выглядеть — это еще не все, матушка. Ты бы послушала, как умеет говорить Элиас Мейсон. А как он стихи читает!
— Вот и отлично — выходи тогда за Элиаса.
— Но у меня язык не повернется отказать Адаму!
— Ну и ну! В жизни не встречала такую взбалмошную девчонку. Ты как теленок между двумя копнами сена — то от одной отщипнешь, то к другой тянешься. А между тем, одной на сотню выпадает такая удача, как тебе. Возьми Адама: три с половиной фунта в неделю, уже мастер на каменоломне, а коли повезет, так и до управляющего дослужится. Да и Элиас зарабатывает неплохие деньги. Старший телеграфист на почте — должность немаленькая. Но нельзя же обоих на поводке водить. Пора остановиться на ком-нибудь одном, а иначе — помяни мое слово — останешься ты вообще на бобах, ежели глупости свои не прекратишь.
— Ну и пусть! Мне все равно. Никого мне не нужно! И вообще я не понимаю, чего они за мной бегают?
— Такова уж человеческая природа, девочка моя. Мужчинам так положено. А вот если бы они вдруг начали вести себя по-другому, ты бы первая стала возмущаться. Разве не записано в Священном Писании: «Мужчина стремится к женской любви, как искра от костра — к небу». — При этом мать краем глаза глянула на дочку, будучи, похоже, не совсем уверенной в точности приведенной цитаты. — Разрази меня гром, если это не Билл шкандыбает. В Писании сказано, что все мы сотворены из глины, но у Билла это куда заметнее, чем у всех знакомых мне парней!
Они как раз свернули с дороги в глубокую узкую колею, ведущую к ферме. Навстречу им несся, сломя голову, долговязый малый удивительно расхлябанной наружности. Он мчался напрямик неуклюжим галопом подростка, бесстрашно шлепая желтыми безразмерными деревянными башмаками по грязи и лужам. На нем были коричневые короткие штаны и грязная рубаха неопределенного цвета, а довершал туалет красный шейный платок. Старая потертая соломенная шляпа сбилась на макушку. Из под нее выбивались наружу спутанные вихры жестких темнокаштановых волос. Рукава рубашки были подвернуты выше локтей, так что лицо и руки парня загорели и огрубели до такой степени, что цветом и текстурой напоминали кору молодого деревца. Услышав звук шагов, он поднял голову и остановился. Голубые глаза, бронзовый загар и темный пушок от пробивающихся усов над верхней губой могли бы сделать лицо юноши вполне привлекательным, если бы не застывшее на нем, подобно маске, туповато-вялое, тяжелое и угрюмое выражение, придающее ему облик деревенского дурачка.
— День добрый, мэм, — проговорил он, коснувшись полей шляпы в знак приветствия. — Хозяин увидал, как вы идете, и послал, стало быть, меня, сказать вам, чтобы вы знали, что он сейчас, значитца, работает на пятиакровом поле.