Идущий впереди диггер напевает себе под нос.
В разрушенном войной мире мало кто знает «Holyday» Bee Gees. Легкая незамысловатая песенка. Высокий чистый голос Убера выводит:
праздник хороший день
самый лучший день
праздник хороший день
самый лучший день
Караван идет через мертвый город.
* * *
Петербург перед рассветом. Три часа утра. Где-то вдалеке на востоке начинает медленно нагреваться линия горизонта, как вольфрамовая нить в лампе накаливания. Рыжие отсветы пронизывают и зажигают воздух, заставляют его светиться изнутри.
Каменный лев с выщербленной пастью смотрит на Неву, по камню ползет оранжевый свет. С изуродованной выстрелами львиной головы срывается небольшая птица нет, не птица. Это птицеящер. Он взмахивает крыльями и набирает высоту. Свист рассекаемого воздуха. Под ним проносится с огромной скоростью гладь воды.
Развалины города с высоты птичьего полета.
Эпицентр взрыва. Огромная воронка, полная воды, расстилается под крыльями птицеящера. Вода в ней удивительно спокойная, несмотря на ветреную погоду. Эта вода всегда безмятежнаи лучше бы в нее не соваться. Это знает даже крошечный птицеящер с почти отсутствующим мозгом.
Покосившиеся фонарные столбы отмечают путь. В проводах одного из них бьется под порывами ветра изодранное белое полотнищесловно знак капитуляции всего человечества. Птицеящер набирает высоту, в последний момент уворачиваясь от белого всплеска.
Мертвый канал, почти обмелевший. Бурые заросли по его берегам. Местами камни набережной вывернуты толстыми мясистыми побегами.
Пронизывающий ветер, несущий пыль и рентгены, сдувает мусор с набережных.
С высоты птицеящер видит караван диггеров, идущих очень осторожно. В авангарде трое, передвигаются они перебежками, прикрывая друг друга, как боевая группа. Оружие, перемотанное тряпками, старые «калаши» и дробовик. Противогазы. Капюшоны, стянутые вокруг резиновых масок. Заклеенные скотчем штаны и рукава.
Высокий диггер останавливается. Выпрямляется. Это Убер.
К нему подходит другой диггер, ниже ростом. Это Седой. Трубка его противогаза перемотана синей изолентой. Седой поворачивается, делает знак рукой остальнымстоп, передышка. Караван, состоящий из десяти человек, с облегчением останавливается. Люди сбрасывают тяжеленные баулы с плеч, садятся, пьют воду, негромко переговариваются. Они спокойны. Но в этом спокойствии чувствуется некоторая нервозность.
Вдалеке слышен странный гул. Словно тысячи лап переступают по мертвым улицам города. Далекий лай, доносящийся оттуда, сливается для диггеров в глухой белый шум.
В бинокли Седой и Убер разглядывают поток собачьих тел. От поднимающегося за горизонтом солнца собаки уже не серые, как они есть, а багрово-оранжевые. Потоки косматых тел заливают улицы Петербурга. Это собаки Павлова, как их называют в Питере. Их тысячи и тысячи.
Красные собаки, сказал Убер. Прямо как в «Книге джунглей». Вроде ж не сезон, а?
Это Гон. Седой убрал бинокль. Сунул его в потертый пластиковый футляр и застегнул крышку.
Да уж вижу, что Гон. Черт, не вовремя, а? Я думал, он только весной бывает
Надо их отвлечь, сказал Седой. Убер огляделся. Тоже спрятал бинокль в футляр, повесил на пояс. Достал и нацепил на резиновую маску темные очки в тонкой золотой оправе. Пижон, подумал Седой. Смотрелось это экстравагантно.
Их надо увести на юг, юго-восток, сказал Седой.
Иначе не пройдем? Убер помолчал. Черт, а ты прав. Да, надо. «А мы пойдем на север а мы пойдем на север», пропел он неожиданно.
Я пойду, сказал Седой.
Убер покачал головой. За линзами глаз не было видно, но чувствовалось, что он усмехается. Пижонские темные очки только подчеркивали это впечатление.
Нет, ты не пойдешь. Я пойду.
Противостояние, как в кино. Один чувак в противогазе смотрит на другого чувака в противогазе. Только у того чувака, что повыше, на маску надеты темные очки. С тонкой золотой оправой. У другогосиняя изолента на трубке.
Только не говори, что у меня чувство вины, сказал Убер. И все такое. Конечно, я мог не соглашаться на это предложение. Подумаешь, повесили бы всех нас на заборе!
Седой пожал плечами.
Ладно-ладно! сказал Убер. Только меня повесили бы. Одного. Но Нам всего лишь нужно довести караван до Восстания. И все. И все долги спишутся.
Седой тяжело вздохнул и шагнул вперед. Убер заступил ему дорогу.
В общем, я пойду, сказал Убер. И это не чувство вины, не думай. А суровая необходимость выпендриться.
Это другое дело, согласился Седой.
Убер помолчал.
Скажешь пацанам? спросил он.
Ага.
4. Бег в оранжевом свете
Огромная долина, залитая оранжевым светом восходящего солнца. Если подняться на приличную высоту, то становится понятно, что это не скалы, а разрушенные дома.
Вдали видно огромную воронку от атомного взрыва. Птицеящер делает пару сильных взмахов крыльями и взмывает вверх. С высоты уже видно восход, тогда как внизу еще доживают последние мгновения предрассветные сумерки.
А вот и этот человеческий караван.
Птицеящер видит, как один человек отделяется от каравана и бежит. Птицеящер удивленчеловек направляется к стае собак, а не обратно. Остальные люди собираются вместе и ждут.
Птицеящер делает поворот и начинает снижение. Ему любопытно.
Человек, пригнувшись, идет к собакам. Выглядывает из-за угла, прячется.
Вот собаки почуяли его. Человек начинает греметь, пинать двери домов и мертвые машины.
Собакиили тот, кто за нимипринимает решение. И собаки медленно, как тяжелая неповоротливая машина, поворачивают за ним. Стая набирает скорость.
В то же время караван трогается. Птицеящер видит спину бегущего человека.
Вот он прыгаети его голова вспыхивает золотом. Птицеящер почти слепнет на мгновение. И вдруг человек спотыкаетсяи золотое пламя срывается с его головы и падает на землю.
Птицеящер снижается.
Собаки уже близко, он чувствует вонь их пастей, их голод. Голод того, кто за ними, кто гонит этот собачий организм вперед.
И в последний момент птицеящер выпускает острые когти и хватает с земли золотую искру.
Это очки с темными стеклами.
Птицеящер сильно бьет крыльями, очки неожиданно тяжелые. Еще удар, взмах, еще.
Одна из собак прыгает, но в последний момент птицеящер делает рывок вверх, унося добычу. И собака промахивается. Катится по земле, вскакивает. Обиженно скулит.
А потом вливается в общий поток. Собаки бегут за человеком.
Птицеящер поднимается все выше. У него есть добыча, нечто важное и яркое, что можно принести в гнездо.
А караван внизу идет, пересекая пространство улиц, где недавно были собаки.
А собаки идут за человеком. Быстро и жадно, не отступая. Человек, потерявший золотую искру, бежит.
Птицеящер сделал бы на его месте то же самое.
* * *
Оранжевая земля.
Крепкий ботинок ударяет в землю. Бух! Мелькнули шляпки гвоздей в подошве. Взметнулось облачко пыли
В следующее мгновение ботинок взмывает вверхи проносится всего в нескольких миллиметрах от бетонной стены. Медленный, плавный полет Приземление, удар! Если смотреть на это с точки зрения спортивного преодоления препятствий, то слегка мешает хрип на заднем плане. С клекотом и бульканьем, словно кто-то гулко отхаркивается в противогаз.
Ноги в одинаковых ботинках приземляютсяколени согнулисьмиг! и снова толчок.
Человек бежит. Преодоление препятствий, что тут сделать. Раньше, до Катастрофы, это называлось паркур. Поиск оптимального пути. Сейчас от этого зависит, переживет ли человек наступающее утро.
Человек в армейских ботинках приземляется в очередной раз. Взвилась пыль.
Удар. Прыжок.
Человек бежит огромными прыжками. С двух сторон нависают останки разрушенных зданий. Земля под ногами человека вибрирует. Кажется, за ним катится огромная волна, которая поглотит все.
Это всего лишь собаки, думает человек.
Всего лишь собаки «Просто их до хуя».
Прыжок!
Быстрый взгляд вверх. Табличка на уцелевшем зданииполукруглая, проржавевшая по краям, гласит «ул. Тюшина». Номер «18» или «19», не разобрать. Это где-то рядом с Лиговским проспектом.