— Поверишь ли, Киф, если скажу, что я четыре года провел в духовной семинарии? И что меня действительно учили богословию?
— Сегодня утром в Бонито вы уже достаточно убедительно это доказали, проводив обреченных в последний путь.
Похоже, этой фразой я разбередил ему старые раны.
Он резко повернулся ко мне:
— Им предстояло умереть, Киф. У них оставались считанные минуты. Они легче приняли смерть, зная, что рядом священник. И не важно, где они теперь.
— Так вы полагаете, что они сейчас в более счастливом месте?
Это был глупый и неуместный для данной ситуации вопрос, на который я получил от священника заслуженный ответ:
— Не умничай, мальчишка.
— Хорошо, не буду. Прошу прощения.
Он сделал еще один глоток из бутылки и протянул ее мне.
— Что вы делаете, когда на вас нет сутаны? — спросил я.
— Скажем, занимаюсь банковскими делами, — ответил он и громко рассмеялся.
Несмотря на большое количество выпитой текилы, его голос звучал удивительно трезво.
— Да, мне нравится этим заниматься. Ты знаешь, когда-то я жил в маленьком городке штата Арканзас. Так вот, там для ношения огнестрельного оружия местной полиции требовалось представить веские доводы, зачем оно вдруг вам потребовалось.
— И что вы им сказали?
— Я сказал, что мне часто приходится перевозить большие суммы денег. Правда, я не уточнил чьих.
— Понятно. Вы — грабитель.
— Да, граблю банки, если угодно. Но поверь, тебе с этим лучше смириться.
— Вот почему вы колесите по всей Мексике, изображая из себя благочестивого священнослужителя?
— Совершенно верно. Пару дней назад в маленьком техасском городке под названием Браунсвилл я в одиночку взял «Нэшнл бэнк». Удивительно, но все почему-то слепо верят священникам и монахиням. За полчаса до закрытия я постучал в дверь, и охранники банка не колеблясь открыли мне.
— Сколько же трупов вы там после себя оставили?
— Трупов? — удивленно переспросил он. — Скажу тебе, я проделал все чисто и гладко. После себя я оставил четверых, лежащих на полу со связанными за спиной руками, и пустой сейф. Только и всего. — Он подался ко мне, словно желая разглядеть мое лицо. — Между прочим, а скольких ты, Киф, отправил на тот свет? Вот вопрос.
Священник был вправе задать мне этот вопрос. Я был уверен, что мой ответ его шокирует.
— Более одного, — сказал я.
— Ты и твои политики всегда так отвечают, даже если у вас есть чем оправдаться. Мы во многом схожи, Киф: ты и я, хотя и отличаемся друг от друга. И я скажу, в чем наша схожесть. Все очень просто — наши души закостенели.
Вероятно, это были самые суровые слова, которые мне пришлось услышать в свой адрес, и скорее всего, потому, что они обнажали истину, которую каждый из нас хотел скрыть.
— Как ты тогда назвал это место? — спросил Ван Хорн. — Последнее, что сотворил Господь на этой земле? Это многое объясняет. Моя старая бабушка всегда говорила, что я кончу так, как этого заслуживаю. Она и мой отец были голландцами. Бабушка приехала в штат Вермонт, когда отец открыл в Алтуне типографию. Для нее религия была всем. Поверь мне, юноша, никто так серьезно не относится к религии, как голландские католики. В духовную семинарию меня отдали по настоянию этой глупой старушенции, которая скончалась через полгода после того, как я закончил обучение. Следом за ней умерла и мать. Для меня Гнев Божий и день Страшного Суда слились воедино. С тех пор я с этим и живу.
Священник некоторое время еще что-то бессвязно бормотал себе под нос, а потом затих. Он не был сильно пьян, но винные пары все же действовали. Начал накрапывать дождь, который становился сильнее и сильнее. Тяжелые капли холодной воды забарабанили по открытой машине. Мы с Ван Хорном, поспешно выскочив из «мерседеса», подняли брезентовый верх.