За кают-компанией я натыкаюсь на еще одну перегородку, но двери, означенные кругом и крестом, уже не представляют никакой проблемы. Последнее помещение, в которое я вхожу, треугольная камера. На нормальной яхте была бы якорной комнатой и складом парусов.
Однако здесь стоят овальные формы, заполняющие все помещение, как поставленные торчком гигантские яйца. Они немного поменьше, чем емкости для воды; отличаются не только отсутствием отверстий, но и выпуклым орнаментом на верхушке, который совсем не головоломка. Я даже не пытаюсь понять: ощеренный череп со скрещенными костьми означает пиратский флаг или высокое напряжение. Просто выхожу из каморки и прикрываю дверь.
Возвращаюсь на корму, туда, где я оставил коня, оружие и часть багажа.
Ядран лежит, как собака, вытянув ноги, и обгрызает кость, придерживая ее копытами. Кость хрустит в мощных челюстях. В этот миг он больше напоминает дракона, чем коня. Я смотрю на него, он же вскидывает башку и издает приветственное голготание, и я на миг ощущаю свое одиночество. Я потерян в космосе, среди драконов, заклинаний, диких воинов и ледяных драккаров.
Одинокий, потерянный и всеми забытый. Тоскую за толикой чего-то нормального.
Ближе к штирборту я нахожу спиральную лесенку к форкастелю, а с бакборта небольшую овальную заслонку. Но знакомого мне уже символа векторов нет, только след от вогнутой растопыренной человеческой ладони.
Я смотрю на него минуту с явной усталостью.
Ладонь. В Северной Африке это «рука Фатимы», отпугивающая демонов. Синие или охряно-красные следы такой ладони оттискивают на стенах. Не пройдешь. Я, Фатима, охраняю своих детей. Будь отпечаток стилизован, с тремя выпрямленными пальцами и отставленными большим и мизинцем, означал бы «хамсу», пять столпов ислама. В нынешние времена рука Фатимы чаще делается из фольги и означает там: «Внимание, стекло». Мне не хочется что-то придумывать, потому я просто прикладываю руку, проплешина льда проваливается внутрь, плиту удается передвинуть. Я чутко приседаю, готовый отскочить, но при виде того, что мне открывается, только тихонько смеюсь.
Вижу глянцевую стену небольшого помещения, гладкое место для сидения, накрытое крышкой, торчащую овальную миску и плененных во льду светящихся угрей.
Смеюсь. На миг я пылаю братской любовью к тому, кто создал ледяной драккар.
Поднимаю крышку и закрываю дверь с ощущением невыносимого облегчения.
Толчок одновременно работает и как биде, не хватает только чего-нибудь почитать. В форкастеле я нахожу капитанскую каюту, впрессованную в косо встающий штевень, что заканчивается сложенным, будто зонтик, драконьим хвостом в паре метров над водой.
Внутри круглый деревянный стол с резными северными узорами, обставленный креслами, свиснутыми со двора Одина; в овальной бортовой нише койка, прикрытая косматыми шкурами. «Стар Трек» и «Песнь о Нибелунгах» одновременно.
Я переношу в каюту свои узелки, рядом с койкой обнаруживаю стойку, увешанную оружием, откладываю меч, палаш и отставляю лук. Щит упираю в стену, и вдруг меня одолевает желание намалевать на нем что-то викинговское.
Хотя бы логотип банка «Нордика».
Сквозь полупрозрачные борта я вижу черную воду фьорда, проплывающие вдали темные деревья и скалы, припорошенные снегом, они словно смазанные призраки, мелькающие за стекловидной стеной.
Я набиваю трубку, вытягиваю из мешка пластиковую бутылку и наливаю себе немного в металлическую чашку. У нас есть капитанская каюта вещь на борту драккара исключительная, у нас есть и некомпетентный капитан, который станет пить весь рейс, не в силах вынести тяжесть ответственности и собственной бесталанности. Драккар пропадет где-нибудь среди льдов и штормов, и останется после нас только песня.
Я выхожу из каюты, укутанный в меха, с кружкой в руке, напевая: «Сказал он: Теперь вы пойдете со мной, йо-хо-хо, и бутылка рому! Вас всех схороню я в пучине морской, йо-хо-хо, и бутылка рому» Отряд мой сидит под прикрытием бортов, Сильфана связывает веревки из бухт, лежащих на палубе, Грюнальди опирается на монструозный ледяной штевень с драконьей головой и мрачно смотрит вверх по фьорду.
Увидев меня, он поднимает брови и вопросительно тычет пальцем сперва в меня, а потом в палубу.
Там есть проход, поясняю я. И там безопасно. Нет смысла сидеть наверху. Я нашел воду, мясо и сыр, кучу еды. Корабль странный, но солидный и укомплектован для путешествия. Не кажется мне, что может распасться.
Там воняет от песен богов, цедит Варфнир.
Лучше бы тебе привыкнуть, говорю. Теперь мы в этой ерунде будем сидеть по уши. Мы должны убить Песенника и к Песеннику плывем. Что ты делаешь с этими веревками?
Нам нужна лодка, говорит Грюнальди, отвлекаясь от пейзажа перед носом корабля. Нормальная, такая, что не превратится в миску каши или в стайку сельди. Там, вдоль фьорда Драгорины, живут люди. Зима только-только началась, наверняка не все еще успели спрятать лодки. Когда будем проплывать мимо, Спалле прыгнет за борт с веревкой, доплывет и привяжет. Потом мы натянем веревку и получим лодку.
А почему Спалле? спрашиваю я. Как-то привык, что парень то остается при лошадях, то на страже.
Потому что он плавает лучше всех, поясняет Грюнальди. С детства купается в проруби и в ручьях с ледников. Любой другой потонет от холода, а ему хоть бы хны. Ты же не можешь сойти с корабля, ведь не известно, не заморозит ли он нас.
Я киваю. Охотно бы придрался к чему-то, но идея неплоха, тем более что я и сам уже думал, что без меня драккар превратится в морозильник. По крайней мере у Грюнальди есть хоть какая-то идея. Лучше, чем ничего.
Тут, в верховьях, нет никаких селений, говорю я. До тех маленьких соединенных озер. Пусть один остается высматривать, позже его сменим. Нет смысла мерзнуть всем. Внизу тепло, светло, там есть еда. А лодку мы найдем в лучшем случае завтра. Остается Варфнир, остальные вниз. В сумерках его сменит Спалле, потом Сильфана, потом я, потом Грюнальди.
Они спускаются, преисполненные вдохновленной убежденностью, что я знаю, что делать, и контролирую ситуацию.
В кают-компании ударом кулака я зажигаю мерцающий проблеск ярящихся зеленью драконоугрей. Люди Огня чутко отскакивают, хватаясь за рукояти мечей, смотрят, замерев, на стены, сбившись в группку спиной к спине.
Этот корабль сделал Песенник, поясняю. Догадываюсь, что он из моего народа, точно так же, как Аакен, король Змеев. Потому все здесь такое странное, но я не нашел ничего опасного. Пока что. Найдите себе места для сна. Не знаю только, как сделать, чтобы стало теплее.
Обычно для такого разводят огонь, кисло говорит Грюнальди. Но как сделать это на льду, не имея поленьев
Это не настоящий лед. Ведь обычно, если хочешь, чтобы корабль плыл, нужно работать веслами или ставить парус. Этот плывет сам по себе. С теплом будет так же.
Они неохотно расходятся по кают-компании, напряженные и чуткие. Сильфана оглаживает пальцами крышку рундука, стиснув правую ладонь на рукояти меча, перевешенного через спину. Грюнальди осторожно постукивает в стену, за которой змееподобными движениями плавают адские светящиеся мурены. Спалле приседает у откинутой койки, кончиком меча приподнимает лежащие там меха и осторожно заглядывает под матрас.
Все молчат. Атмосфера сгущается. Они взошли за мной на борт, ведомые миссией и солидарностью, а теперь чувствуют себя так, будто я приказал им сидеть рядом с протекающим реактором.
Они тут и глаза не сомкнут, а тем более не выдержат того, что случится позже. А единственное, что я могу им обещать еще больше холодного тумана, магии и всякой ерунды, рядом с которой корабль, плывущий на автопилоте и освещаемый угрями, совершенно рационален.
Садитесь, говорю я приказным тоном. Они неохотно подходят, ощупывая ледовые табуреты и осторожно присаживаясь, словно те могут взорваться прямо под их задницами.
Я открываю контейнеры с пищей, отворяю крышки рундуков, вынимаю миски, ножи и кружки. Кроме того, осматриваюсь в поисках оборудования камбуза. Если раскушу, как действует плита, и сумею приготовить хотя бы суп, наверняка пойму и то, как включается отопление.
Грюнальди прикладывает ладонь к скользкой столешнице и ждет, не начнет ли ее поверхность таять под пальцами. Спалле вытягивает из кошеля оселок и начинает медленно водить им вдоль клинка меча. Кают-компанию наполняет скрежет, аж мурашки ползут по спине. Сильфана закусывает губу и неуверенно поглядывает на стены, будто те вот-вот упадут ей на голову.