Вспоминаю, как всё началось, как в один миг всё завертелось кувырком!я отвечаю и подмигиваю болтающей ногами Ульяне. Она растягивает губы в беззубой улыбке.
Глава 2
Экзамены, диплом. Составляю и рисую чертежи фабрики. Они никому не нужны, но преподаватели делают вид, что это крайне важно. Голова разрывается от навалившегося мозгового напряжения. А на улице весна, а на улице одуванчики и голоногие девчонки
Цифры, линии, снова цифры. Что? Куда? Зачем? За что в первую очередь хвататься? Тяжела доля студента перед сдачей итоговых экзаменов и диплома
Родные ходят мимо комнаты на цыпочках. Боятся, что сорвусь и нахамлю. Нервы на пределетри года издевался над нашей заведующей, теперь же пришла её очередь отрываться. Каждый день ловлю ехидную улыбку. Вот онсчастливый день для мерзопакостной душонки! Засыпаю с мыслями о дипломе и с ними же просыпаюсь.
Нет, всё! На сегодня хватит! Карандаш летит в сторону кровати, туда же отправляется и линейка. Надо прокатиться, сменить обстановку.Набивший оскомину чертеж остается на столе. Чтобы он не свернулсяпридавливаю край фотографией в рамке. На фотографии мои родители, а рамка сделана давным-давно на уроке труда.
Рядом ставлю свою фотку. Эта у меня со школы, где недавний я, уже с короткой стрижкой пепельно-серых волос, скуластый и высокий, смотрю в будущее с надеждой и верой. Припухлых губ не касался фильтр сигареты, на оттопыренные уши не вешали лапшу влюбленные девчонки. Красавчик, да и только. Правда, сейчас ещё лучше выгляжу, почти как Ди Каприо сельского разлива.
На тело синюю футболку. Она должна красиво подчеркнуть подкаченную грудь и даже показать соски. Что? Не только девушки выставляют свои прелести на показ. Зря я что ли всю зиму в спортзале корпел? Джинсы не новые, но удобные и разношенные. На ноги кроссовкивроде бы готов к прогулке.
Пап! Можно я возьму машину? До Сашки прокачусь, развеюсь. А то мозги кипят, скоро из ушей полезут,я захожу в гостиную.
Высокое солнце кидает прямоугольник желтого света на красноватый ковер. В стекле старенького серванта отражается мерцающий квадрат телевизора. По центральному каналу идет очередное обсуждение чего-то очень важного для электората. Отец смотрит поверх газеты.
Надолго?
Эх, если бы знать как надолго.
Нет, пап. Туда и обратно. Посидим, я ему пожалуюсь, он посочувствуетвсё же легче будет. И я сразу обратно. За пять-шесть часов обернусь.
Эх, Женька, по возвращении с тебя мойка! А то постоянно в гараж грязную загоняешь,отец поднимается из кресла и проходит до серванта.
Большой как медведь, ещё не успевший заплыть жиром, но уже с пивным животиком. Залысины скоро встретятся на макушке, но пока курчавые волосы ещё сопротивляются возрасту. Носом-картошкой и глазами чуть навыкате я похож на него, а губы и уши уже мамины.
Замётано!
Тихо скрипит дверца серванта, по краю чашки звякают ключи. Вот они, заветные, ключ от гаража и ключ от машины. Брелоком болтается модель футбольной бутсыпапа заядлый болельщик за «Спартак». Я же фанат «Зенита», поэтому мама всегда убегает из дома, когда наши команды встречаются на поле.
Мать, выдай ему на бензин. Или со стипендии заправишься?спрашивает отец.
Пап, от стипендии даже на жвачку не осталось. Но я обязательно верну, с первой же пенсии. Зуб даю!
Дожить бы до твоей пенсии,вставляет слово вошедшая мать и протягивает деньги.
Невысокая, пухленькая, рядом с отцом смотрелась как неуклюжий щенок рядом с мастиффом. Но красивая Идеальная пара. Я улыбаюсь.
Доживете, ещё и правнуков будете нянчить!
Знал бы я тогда, чем всё обернетсяни за что бы из дома носа не высунул. Сидел бы, корпел над своей фабрикой, чертил бы никому не нужные графики и чертежи
Машина заводится с полуоборота. Рука привычно ложится на упругий руль. Отец всегда следит за своей «ласточкой», да и я приложил к ней немало трудов и сил. «Буханка» медленно и величаво выкатывается на прогретый за день асфальт. День радует солнечным теплом. Такая радость бывает только в мае, когда после долгой зимы можно выйти в шортах на улицу, не боясь отморозить «бубенчики».
Пролетают мимо деревеньки. За широкими полями темнеют густые леса. Так же, как и деревни пролетают воспоминания. Вот тут полгода назад я радовался освобождению Александра из СИЗО. Вот тут нас остановили для проверки, а тут поворот на Палех. За время, прошедшее с той самой злополучной драки, многое изменилось, как для меня, так и для Александра. Его и вовсе отчислили из техникума, а на меня начали смотреть как на пособника убийце. Хотя потом всё прояснилось, но как в старом анекдоте «неприязнь за ложечки осталась».
Да и череда смертей, прокатившихся по городу и области, отодвинула на задний план нашу драку. Приехавшие из Москвы оперативники только разводили руками, не в силах вычислить убийц, или хотя бы найти какую-нибудь зацепку. Людей находили в разных местах, нередко аккуратно упакованными в пластиковые мешки для мусора. Задушенные, избитые, измочаленные, словно их живыми кинули под колонну «Камазов». Соседи этих людей ничего не знали о смерти. Отзывались только положительно, и вовсе не потому, что о покойниках либо хорошее, либо ничего. Я тоже был шапочно знаком с двумя убитыми, мы с отцом несколько раз помогали им с машинами.
Люди в страхе уезжали из города, отец строго-настрого запретил мне и матери выходить после десяти вечера на улицу. И это студенту!!! Самое время для прогулок при луне и робких объяснений в любви и вечной преданности!!! Эти аргументы никак не повлияли на отца, он пригрозил воспользоваться ремнем. С приближением ночи город замирал, ожидая, на кого сегодня покажет костлявым пальцем старуха с косой. Мужики запасались ружьями, ножами и топорами. По пустынным ночным улицам катались машины с проблесковыми маячками.
Однако, вскоре после того, как с нас сняли все обвинения, и я обрадовал Александра, убийства прекратились. Я отдал его пассии бумажку с несколькими словами. Юлька-кареглазка радостно вспыхнула и убежала, даже не поблагодарив. Эх, девушки
А теперь я еду к Александру. Давно его не видел, даже чуточку соскучился.
По радио играет какая-то классическая музыка то ли Бах, то ли Моцарт.Я переключаю на другую волну. Вскоре выныривает знакомое село. Только что-то изменилось Что-то не так. Может во взглядах редких людей, может в горланящем воронье, которые тучами носятся над селом. Пахнет чем-то горелым.
Я подъезжаю к дому Александра. Аккуратный домик, крашенный красным суриком, утопает в кустах сирени. Зеленый забор гармонирует с листьями и почти не отличим от общей массы. Калитка слегка покачивается на ветру. Странно. Тётя Маша имеет маленький пунктик всегда закрывает её и завязывает на веревку с какими-то мешочками. Ну, каждый сходит с ума по-своему, поэтому я предпочитаю не замечать таких странностей. Всё же тётка она мировая. А сейчас веревка валяется на земле
Коричневые ступени скрипят под моим весом. Я стучу в тяжелую дверь. Тишина, никакого шевеления в доме. Повторный стук приносит тот же результат. Никого нет домазря только приехал.
Парень! Ты к Марии, что ль?окликает меня женский голос.
Да я больше к Сашке. Не подскажите, они ушли куда-то?оборачиваюсь я на голос.
Благообразная старушка, о таких принято говорить «кумушка». Они занимают скамеечки у подъездов, когда начинает пригревать солнце. К резиновым галошам храбро жмется черно-белый кобелек, недоверчиво повиливающий хвостом.
Ой, парень! Тут такое ночью-то было-о-о. Марию-то волки покусали, на «Скорой» увезли. И Сашка-то куда-то подевался. И пожар и волки! Ой, что-то неладное творится. Никак конец света приходит?
Какой пожар?
Дык повернисся, вон же один остов от храма остался. Ой, что будет-то. И воронье откуда-то взялось.
Я поворачиваюсь вслед за указующим пальцем. Так вот откуда тянет горелым. Между почерневших балок сгоревшего храма бродят люди. Крыша провалилась вовнутрь, бревенчатая стена рассыпалась как спички из коробка. Так сгорел первый в России храм Уара, где близкие могли отмолить "непрощаемых" грешников: самоубийц, бандитов, проституток и наркоманов. Над пожарищем и кружится огромная крикливая стая. Птицы словно сами тушили пожартакими черными кажутся на фоне голубого неба.