Ютанов Николай
Николай Ютанов
Прилетаево
Для того чтобы угрожающие нам неудачи превратились
в успех, чтобы составился заговор человеческих монад,
следует, продолжая наше знание до последних пределов
и этого достаточно, - согласиться и признать реальность
существования и свечения уже в данный момент этого
загадочного центра наших центров, названного мною
Омегой, который необходим не только для гарантии
какого-то смутного существования в грядущем или смыкания
и равновесия пространства - времени.
Пьер де Шарден
Где-то за кромкой леса, под встающим Лебедем, блеснул зеленый огонь. Словно безумно опоздавшая электричка взялась разворачивать погремушку оконных огней. С целлофановым треском загремели мокрые деревья, сливая воду с блестящих листьев. Бормашинный рев электрички стих, зацепившись о старую платформу станции. Тишина, как дыра в крике. Хрипло шуршали деревья. Дождь тащил щетку потока по раскисшим песчаным дорогам, сметая радиоактивную гатчинскую пыль в мертвое аммиачное озеро. Луна засветилась в ветвях. В самом дальнем доме снова блеснул пронзительный зеленый огонь. Далекий слабый вопль саксофона сложился с воющим криком, кажется, грохнул выстрел... Что там? Зеленое пламя залило окно далекого дома, подсветив занавески. Неспелый лимон призрачного пламени взлетел из-за приоткрытой двери и заплясал на скатах огнями святого Эльма. Хриплое стройное пение вплелось в могучее "щ-ща" дождя. Торжествующая песнь летела к Творцу. Дождь рухнул вниз ливнем. Жалким бликом метнулась Луна в захлопывающейся пасти туч. Зеленый огонь застелился вдоль огородов, треща пожаром и источая ласковый запах свежеиспеченного хлеба. В свете одинокого фонаря, торчащего, словно пугало, посреди улицы, возникла женщина. Зеленый свет обволакивал ее ступни, гребущие жирную жижу дороги. Беззвучный крик рвался из дрожащего горла. Керамическим блеском белели обломки зубов в оскаленном рту. Дыхание рвалось, кашлем врывалось в чавканье шагов. Дождь врезался в плечи и газированным потоком рисовал разводы по грязной резине ОЗК. Обмывал кислотные пятна на воротнике, кулаки, прижатые к конвульсирующим ребрам, стекал в лоно под развевающиеся полы плаща, катил по ногам, обрывая налипшие хлопья дорожной грязи. Мерно тренькал звонок у закрытого железнодорожного переезда. Женщина запрокинула лицо к фонарю, оступилась, рухнула коленями в канаву. Она застыла в холодном потоке, ухватившись за штакетник, затем поднялась, оставляя на свежей краске нечеткие следы ладоней. Возле крайнего дома она выползла на дорогу. Руки легли замком на плечи. Зеленый огонь клубился в отпечатках ее подошв. Светлый силуэт мелькнул в черном бурьяне поворота и понуро пополз вдоль платформы, сторонясь распахнутых дверей застывшей электрички. Где-то в глубине улиц родился гром мотоцикла. Окна электрички засветились ртутным светом, двери сомкнулись. С женским нарастающим криком электричка потекла в темноту. Мотоцикл сорвался с деревенского пригорка и, гремя металлом, полетел в яму переезда. Красные огни поднимающегося шлагбаума прокатились по пластиковой плеши мотоциклиста. Тишина, стирая шорох дождя, заволокла русло железной дороги.
Утреннее солнце расчертило улицы мокрыми тенями. Сонные гуси выпали на влажный берег, заваливаясь на бок, переплыли пруд и осоловело сгрудились у дороги. В пионерском лагере заревел горн. Горнист отдудел утро и, повесив дудку на флагшток, кинулся досыпать под одеяло. "Кировец", ночевавший во дворе у хозяина, окатил населенный пункт ласковым рыком и дымом. Девчонка-почтальон промчала по Центральной, держа на руле велосипеда раскрытого "Мурзилку".