Гримберт смолчал, хотя внутренне был согласен с оруженосцем.
Дорога к побережью, по которой они спускались, была столь извилиста и крута, что он с трудом удерживал «Судью» от сползания на залитую жидкой грязью обочину. Еще недавно эта дорога была захиревшей горной тропой, но многие сотни ног, копыт и колес в короткое время превратили ее в нахоженную колею. Сколько людей прошло здесь за последние дни? Тысячи, судя по этим отпечаткам. Тысячи паломников, устремившихся на зов истинного чуда, пробудившегося в Грауштейне. Тысячи оборванных бедолаг, согласных идти на край света, лишь бы обрести милость Святого Лазаря. Но к ним Гримберт, в отличие от доспеха, жалости не испытывал.
В одном месте грязи оказалось столько, что ему пришлось смести бронированным плечом несколько сухих деревьев, чтобы Берхард смог соорудить из них небольшую гать. Это не улучшило настроения оруженосца ни на грош.
Завязнешь в этой грязине жди, что вытаскивать тебя буду, ворчал он, ожесточенно работая топором, так и утонешь здесь, паучье отродье. Не знаю, что там за чудеса эта пятка показывает, как по мне, уже чудо, что ты сюда своим ходов дошел. Три дня без остановки, чтоб тебя!
«Судье» не привыкать к передрягам, Гримберт мысленно похлопал доспех по щербатой серой броне, Он у нас тертый старик.
Это консервная банка, огрызнулся Берхард, Ты не хуже меня знаешь, что он едва на ходу. У тебя снова барахлит внутренняя энергосеть. Малейший скачок напряжения в ней, и половина внутренних узлов выходит из строя. Хочу посмотреть, как ты взвоешь, оставшись в разгар боя без целеуказателя или радара
Мы заменим проводку и предохранители, как только представится возможность.
Но смягчить нрав старого барона было не проще, чем притупить закаленный сердечник бронебойного снаряда глиняной крошкой.
Смотри, как бы нам вскоре не пришлось заменить и то, что в середке, буркнул он, проверяя ногой гать, Сколько ты уже торчишь в своем доспехе? Четыре дня?
Три.
Три! Странно, что твои мозги еще не закипели в черепе, мессир. Тебе стоило хотя бы иногда вытаскивать нейроштифты из головы да выбираться наружу, пока сам в мощи не превратился.
Гримберт слабо улыбнулся, даже не зная, отразилась ли эта улыбка на его лице. Его настоящем лице. Он так давно сросся с тяжелым телом «Серого Судьи», что почти не получал ощущений от того комка плоти, который съежился внутри серой брони. Даже предельно примитивная, устаревшая и, пожалуй, унизительная процедура ввода и вывода пищи и продуктов жизнедеятельности не могла заставить его надолго отключаться от нейро-интерфейса.
Прекрати ворчать, старик, небрежно бросил Гримберт, Подумай лучше о своей бессмертной душе. Разве мало мы с тобой за последнее время грехов на себя взяли?
На роту ландскнехтов хватит, отозвался Берхард, сверкнув острой, как мавританский кинжал, ухмылкой, Это если после Рождества брать. А если до
Вот именно. Так не пора ли воспользоваться случаем, чтобы приникнуть к Божественной благодати, раз уж сам Господь соизволил явить чудо?
Сарказм удается тебе не лучше, чем портовой шлюхеласка, буркнул Берхард, мгновенно сбрасывая фальшивую личину. Так с боевого доспеха слетает брезентовое покрытие, обнажая бронированную сталь, Паук, который задумался о том, как бы спасти свою душуживот надорвать можно!
Ты оскорбляешь мою христианскую добродетель, произнес Гримберт с выражением уязвленного смирения, хоть и знал, что грубые динамики «Судьи» превратят любую интонацию в бесцветный шум, Даже последний раубриттер имеет право на спасение души.
Берхард беззлобно хлестнул отстающего мула хворостиной по крупу.
Не держи меня за дурака, мессир, посоветовал он, Последние три дня мы мчались к морю будто мучимый жаждой пьяница к бадье с водой. Покинули сытный Прованс, где могли бы славно перезимовать, и бросились сломя голову на север. И это при том, что ходовая «Судьи» выработала половину ресурса, а с подшипниками и вовсе дрянь творится Что за чудо должно было случится в этом растреклятом монастыре, чтоб ты ринулся к нему, точно похотливый дьякон за юбкой?
Миновав крутой поворот, они подошли к паромной переправе. Отсюда уже можно было увидеть океан, прежде прятавшийся за осклизлыми холмами и зарослями болезненных шипастых деревьев. Бескрайняя водная гладь обычно придает сил усталым путникам, но Гримберт не ощутил облегчения, внутренности его все еще стонали после многих часов непрерывной тряски.
Сарматский океан. Говорят, когда-то он вздымался и бурлил под градом выпущенных снарядов, исчерченный острыми килями кельтских десантных кораблей. Сейчас же взгляд Гримберта равнодушно скользил по его гладкой, почти не нарушаемой волнами, поверхности. Он казался сонным, вялым, равнодушным, точно был заполнен не водой, а вяло колыхающимися слоями болотной жижи. Кое-где на его поверхности виднелись щербатые гранитные обломки небольших островов, таких же безжизненных, как и он сам.
Этот океан мертв, подумал Гримберт, мертв, как мертвы мощи Святого Лазаря. Как мертвы мои глазные нервы. И если когда-то в его недрах была жизнь, она давно ушла отсюда или переродилась в такие формы, которые не имеют ничего общего со знакомыми нам.
Я знаю, зачем ты здесь, мессир.
Одно из достоинств того, что твоя уязвимая плоть спрятана за дюймами броневой стали, заключена в том, что многотонное тело не подвержено обычным нервным реакциям. Оно не вздрогнет от неожиданности. За это Гримберт тоже его ценил.
Что?
Я не дурак, мрачно обронил оруженосец, Я заметил, как ты расспрашивал паромщика о приоре. Кажется, он интересовал тебя даже больше, чем чудотворная пятка, из-за которой разразился весь шум.
С твоей наблюдательностью впору работать в святой инквизиции, пробормотал Гримберт, невольно уязвленный, Странно, что тебя устраивают лавры оруженосца.
Даже там мне едва ли попадались бы такие отчаянные лжецы, как ты, Паук, спокойно парировал Берхард, Этот приортвой давний приятель, не так ли? Один из тех, кто лишил тебя титула?
Гримберт вздохнул. Автоматика «Серого Судьи» позволяла насыщать кровь кислородом в автоматическом режиме, но время от времени он делал это самостоятельночтобы не атрофировались без нагрузки легкие.
Его зовут Герард. Священник. Приор Ордена Святого Лазаря. Да, он из моих старых приятелей. Из тех, что заварили в свое время Похлебку по-Арборийски.
Я так и подумал. А теперь убеди меня в том, что ты не выжил из ума, мессир. В том, что твои мозги еще не превратились в похлебку от постоянного контакта с нейро-интерфейсом.
Что?
Остров сейчас должен быть набит святошами под завязку. Одних только братьев-рыцарей Ордена должно быть несколько дюжин. Поэтому скажи мне сейчас, прежде чем мы достигнем парома, что ведет тебя в Грауштейн? Если это месть, здесь наши дороги расходятся, Паук. Я возьму причитающуюся мне часть меди, одного мула, поверну обратно и, может, плюну напоследок тебе в спину.
Гримберт помедлил с ответом, аккуратно перенося вес «Серого Судьи» с одной ноги на другую.
Знаешь, многие сочли сумасшедшим Давида, когда он принялся собирать камни. Эти камни он собирался вложить в пращу, чтобы повергнуть непобедимого Голиафа. Грауштейн станет первым моим камнем, Берхард.
Оруженосец ощерился:
Ненавижу, когда ты начинаешь плести из слов паутину. Может, маркграфы именно так и изъясняются, да только ты уже не маркграф, а раубриттер, да и яне графиня с задранной юбкой.
Гримберт сделал еще один глубокий вдох. Иногда с Берхардом было непросто, но он уже давно уяснил, что разнообразные достоинства этого человека с лихвой компенсируют многие же его неудобства.
Их было семеро. Семеро человек, которые состряпали заговор. Они же и пожали его плоды, уничтожив маркграфа Туринского. Последние два года я следил за их судьбами, насколько это возможно. Судьбы эти складывались по-разному, у кого-то лучше, у кого-то хуже, но все семеро получили по своему куску сладкого пирога. И вот что странно. Шесть из этих судеб видно отчетливо, как золотые нити в вышитом гобелене. Иногда они теряются, но ненадолго. Достаточно подставить ухо слухам, как их судьбы начинают обрастать новыми подробностями и деталями. Маркграф Гунтерих. Граф Лаубер. Сенешаль Алафрид. Граф Леодегарий. Граф Вьенн. Бургграф Клеф. Догадываешься, кого здесь не хватает?