Траншея, на которой работал Ухряк, располагалась с западной окраины Раздрызга. Ее копали уже вторую неделю, и успели наворочать огромную яму. Но в завершенном виде траншея должна была стать еще больше, вдвое против нынешних размеров. Для чего нужна эта огромная яма, того Ухряк не знал. Да ему, по большому счету, это было безразлично. За свою недолгую, но интенсивную, практику землекопа он успел вырыть немало котлованов под фундаменты, два искусственных пруда, несколько колодцев и иных ям непонятного назначения. Новая траншея была для него лишь очередной дыркой в земле. Он знал, что от него требуется, и знал, сколько ему за это заплатят. Все остальное Ухряку было неважно.
Поговаривали, что в стародавние времена, еще при Вандале, или даже раньше, Раздрызг процветал и благоденствовал. Возможно, это было правдой. Но правдой было и то, что времена процветания остались в далеком прошлом, и, похоже, остались там навсегда. Ныне город являл собой довольно жалкое зрелище, где бедность соперничала с упадком. Нельзя было сказать, что Раздрызг совсем уж погряз в разрухе. В нем проживало немало состоятельных горожан, чьи дома в два, а иногда и три этажа, выглядели вполне пристойно, резко контрастируя новенькой побелкой на фоне обшарпанных халуп соседей. Имелась резиденция малого вождяправителя города. Ухряк видел ее только издали, близко к месту обитания высокого начальства его не пускала стража. Были в городе и рынки, и питейные заведения, и если не приглядываться к мелочам, Раздрызг мог показаться преуспевающим. Но это было обманчивое впечатление. Город, в основной своей массе, состоял из лачуг бедноты. Орки в нем жили плохо, многие из них терпели нужду. Ухряк знал, что точно так же дела обстоят на побережье, в рыбацких деревнях. И это всегда казалось ему странным. Ведь ни в самом Раздрызге, ни в его окрестностях, никто не бездельничал. Орки вкалывали с утра до вечера, трудились тяжело, не жалея себя, и, тем не менее, не могли вылезти из состояния нищеты. Едва ли не каждый день из города уходили обозы, груженные рыбойвяленой, сушеной, копченой. Вся она продавалась в соседних городах, но почему-то не приносила большого дохода.
При этом Раздрызг не явился чем-то уникальным в плане своего плачевного положения. Ухряк встречал орков из других городов Вдребезгарии, и, по их словам, везде и всюду ситуация обстояла схожим образом, причем тянулось это с незапамятных времен. То есть, орки работали, работали, но результат их трудовых усилий был несоизмеримо ничтожным.
Ухряк, не привыкший ломать голову над сложными вопросами бытия, для себя объяснил это тем, что его народ отрекся от своей сути. Бывшие воины стали скотоводами и землекопами, отсюда и проистекали все их беды. Если бы жили по заветам Вандала, то не докатились бы до такого плачевного состояния.
Этот день оказался таким же жарким, как и все его предшественники в это знойное лето. Землекопы, в количестве десяти штук, копошились в широкой траншее, вонзая лопаты в неподатливый твердый грунт. Работа шла тяжело. То и дело инструмент упирался в камни, вяз в телах старых гнилых бревен, а иногда наружу выбрасывались глиняные черепки, бывшие прежде какой-то посудой, или даже старые кости. Ныне в этом месте раскинулся пустырь, но в прежние времена вся эта территория была застроена и являлась частью городской черты. Давно это было. Судя по находкам, которые следовали нескончаемой чередой и сильно тормозили работу, сотни лет назад. Раздрызг был стар и имел богатую историю, уходящую корнями в глубину веков. К тому же прошлое его было довольно бурным. Несколько раз город сгорал дотла, однажды был разрушен в ходе междоусобной войны между двумя кланами, а еще, как-то раз, на него обрушился чудовищной силы ураган, нанесший ощутимый урон городской архитектуре. Поговаривали, что в прошлом Раздрызг был больше и богаче. Возможно, так оно и было, когда орки вели правильный образ жизни, грабили презренных гномов и распутных эльфов, свозя всю добычу в свою державу. Но с тех пор как народ героев отринул путь предков и зажил честным трудом, дела у него пошли из рук вон плохо.
Загорелый до черноты Ухряк яростно долбил штыком лопаты твердую каменистую землю. То и дело его инструмент звякал об очередную находку, которая оказывалась обломком старинного глиняного кувшина, куском черепицы или ржавой подковой. Подковы, как и прочий металл, можно было не задорого продать кузнецу, но железо попадалось редко. В основном лопата выворачивала из земли кирпичи, куски гнилого дерева и глиняные черепки.
Почти все землекопы были пришлыми работниками, что собирались в город из окрестных деревень или с побережья. Среди них попадались выходцы из рыбацких семей. Прежде, по малолетству, Ухряку казалось, что уж рыбаки на побережье живут точно неплохо. Они, по крайней мере, всегда имеют достаточно рыбы, чтобы питаться ею досыта. Но на деле выяснилось, что это не так. Как оказалось, рыбная ловля вовсе не процветала. Уловы не приходились раз на раз, и редко когда сети были полны добычей. К тому же, городские перекупщики скупали рыбу по бессовестно низким ценам, и самим рыбакам перепадали сущие гроши. Да и питаться одной только рыбой, как сообщил Ухряку по большому секрету коллега-землекоп, это весьма сомнительное удовольствие. Поэтому многие рыбаки оставляли свой промысел и шли в Раздрызг, нанимаясь в нем на тяжелую разовую работу, которая приносила больше денег, чем заброска невода.
Обычно, орудуя лопатой, Ухряк полностью отключал свой разум и в течение всего рабочего дня не думал ни о чем. Но сегодня все было иначе. Из его головы упорно не шли все те мысли, что скапливались там на протяжении последних месяцев. Он думал о Вандале, великом завоевателе, чья жизнь была яркой и величественной, как полет горящего небесного камня на фоне звезд. Думал о былой славе своего народа, которая некогда гремела по всему миру, внушая ужас в сердца подлых гномов и презренных эльфов. А еще думал о вчерашнем разговоре с Эгуром. Болтовня праздного орка не шла у него из головы. Тот сообщил, что ждет какой-то знак. И Ухряк вдруг понял, что он тоже его ждет. Ждет и желает получить этот знак всей душой. Потому что более всего страшится повторить судьбу отца, и бесславно прожить свою жизнь, проведя ее в разных ямах с лопатой в руках.
Мысли отвлекали и мешали работать. Да и работа, вопреки обыкновению, вызывала в орке такую неприязнь, что ему хотелось бросить ее, переломив об колено ненавистную лопату. Не для этого инструмента созданы его ладони. Им следует сжимать боевую секиру. И не землю должен он долбить, а крушить головы недругов.
Штык лопаты, едва погрузившись в землю, глухо звякнул о какое-то препятствие. Похоже очередное наследие предков. Возможно, подкова или старый котел. Ухряк уронил инструмент на грунт, широкой ладонью смахнул со лба капли пота, который стекал вниз и заливал глаза, и, присев на корточки, стал руками выкапывать обнаруженную находку. Вот показался круглый, изъеденный ржавчиной, бок. Ухряк решил, что ему посчастливилось отыскать котел. Возможно, получится выручить за него пару-тройку монеток у кузнеца.
Он расчистил землю вокруг находки, ухватил ее за край и рывком выдернул из насиженного места. Выдернул, поднял перед собой, и едва сумел сдержать крик изумления.
В его руках оказался вовсе не котел, а старинный воинский шлем. Тот был сильно изъеден ржавчиной, один рог был обломан почти у самого основания, а некогда державшаяся на клепках полумаска, призванная защитить верхнюю часть лица, отвалилась и пропала. И все же, не смотря на скверную сохранность, частичное разрушение и толстый слой ржавчины, было ясноэто головной убор великого воина. Да не просто воинавождя. Совпадение или нет, но именно такой шлем красовался на голове каменного Вандала, мимо которого Ухряк проходил дважды в деньна работу и с работы.
От волнения у орка так задрожали руки, что он едва не выронил свою находку. С чувством благоговения и восхищения взирал он на явившееся из недр земных свидетельство былой славы его народа. Возможно, этот шлем принадлежал кому-то из соратников Вандала, или даже самому незабвенному воителю. И он не просто служил украшением. Этот шлем побывал в жарких битвах, повидал далекие земли.
Что это у тебя? прозвучал рядом голос другого землекопа, молодого орка из рыбацкой деревни.