Семейный вечер, к сожалению, не удался. Родители начали ссориться уже за столом, и причиной был не я. Мама, хоть и не с восторгом, но положительно отнеслась к идее моей учебы в элитном пансионате в Швейцарии. Но когда батя завел разговор, что ей тоже не мешает поехать со мной, тут все и началось.
Ты никогда не воспринимал меня всерьез! кричала она. Считаешь, что моя научная работа яйца выеденного не стоит? Я прекрасно знаю, зачем ты хочешь меня отправить с Сережкой. Чтобы на свободе со своими бл.
Тут она резко заткнулась и посмотрела на меня. Я же продолжал пожирать ужин, делая вид, что ничего не слышу. В глубине души мне не нравилось малодушие Сережкиного отца, если бы он рассказал жене, как обстоят дела, все было бы гораздо проще. После ужина обсуждение продолжилось без меня. Я же удалился в свою комнату. Развалившись на диване, я разглядывал красочные плакаты с Шварцнеггером и БониМ на стенах. Кассетный магнитофон Акай привлек на время внимание, но музыку включать не хотелось. Я, было, погрузился в размышления о своей дальнейшей жизни, когда передо мной материализовался Ефимка.
Сейчас он был одет в синюю курточку и такого же цвета брюки, его борода была тщательно расчесана, впрочем, как и волосы на голове.
Ты здесь, какими судьбами? удивился я.
Домовой скорчил гримасу и тяжело вздохнул.
Вот она молодежь, никакого вежества в помине нету. Да, что я жалуюсь! Яблочко от яблони недалеко падает. Бабка твоя Павлина такая же в точности.
Он уселся на стул напротив меня и, качая коротенькими ножками, спросил:
Степушка, так, как насчет нашего уговора, силушки мне передать?
У меня на лице нарисовалась улыбка..
Так ведь никакого уговора пока не было, уточнил я.
Ну, как же так? встревожился тот. Ты же сам сказал, как только силы наберешь, сразу мне чуток подкинешь, а за мной не заржавеет.
Точно?
Точнее не бывает, заверил домовой, Отслужу только так.
Что-то не очень верится, скептически сообщил я. Мне позавчера рядом с домом холуи по голове настучали и в город увезли, а ты даже не пытался меня защитить.
Однако Ефимка нисколько не стушевался.
А пошто я тебя должен был защищать? Молока ты мне не наливал, вежества не оказывал, ряд мы с тобой не заключали, воинственно выдал он. И вообще, я по жизни не защитник, мое дело порядок в доме блюсти.
Слушая Ефимкины оправдания, я пытался понять чего, собственно, его дразню, хотя знаю прекрасно, что не может он хозяев защитить от лихих людей.
Ну, в чем же тогда твоя служба заключаться будет? спросил я.
Домовой почти по-человечески пожал плечами.
Ну, ежели мы с тобой ряд уговорим, тогда, что в нем упомянуто, то и сделаю, заявил он. После чего молча продолжал сидеть на стуле, поблескивая маленькими, глубоко посаженными глазками.
Тут мне пришла в голову интересная мысль, что домовой знает о людях с даром. Однако на мой вопрос Ефимка сообщил только, что последнего одаренного видел зим триста назад. А отчего они все пропали, не имеет понятия. Но с тех пор большая часть нежити тоже стала угасать.
Подумать только, печально сообщил он. Около Гривок только одна кикимора в Михеевском болоте осталась. А когда-то их там цельный десяток обитал.
Я вспомнил последнюю, упокоенную мной кикимору, и содрогнулся, вспомнив гнилостный запах, исходящий от человекообразной нежити, лишь отдаленно напоминающую костлявую старуху, с огромными когтистыми лапами. А Ефимка сожалеет о них, как о лучших подругах.
На следующий мой вопрос, каким образом он попал в город, домовой небрежно сказал:
Да на таратайке вашей вонючей вместе с Мишкой. Я, вишь, как бесёду его с матерью послушал, понял, что надо к тебе попадать, а то уедешь в Швенцарию свою, и лови тебя там, как ветра в поле.
Я сначала не понял, о каком Мишке он говорит, а когда сообразил, понятливо усмехнулся. С Ефимки станется и бабушку Павлину, Пашкой обозвать.
Значит, в Швейцарию попасть, тебе не по зубам? поддел я его.
Отчего же могу и в ваши Швейцарии пройти, тока для начала силушки мне подкинь, вернулся домовой на прежнюю тему.
Дразнить Ефима мне надоело, поэтому мы быстро обговорили все вопросы и он, с легкостью опустошив мой источник, растворился в воздухе.
Ежели, что, зови! набатом в голове прозвучали его прощальные слова.
Оставшись один, я начал разбирать постель, но тут в комнату зашли родители.
Сынок, обратилась ко мне мама. Мне надо с тобой серьезно поговорить. Папа хочет, чтобы мы ехали вдвоем, он обещал снять нам домик, или квартиру, если же ты поедешь один, то будешь жить в пансионате. Скажи, ты хотел бы, чтобы я была с тобой.
Отец за маминой спиной начал энергично жестикулировать, было вполне понятно, чего он добивается.
Я мысленно вздохнулсвобода, махнув крылом, удалялась от меня.
Конечно, мамочка, сказал я. Было бы очень здорово, если бы мы жили с тобой.
Отец удовлетворенно подмигнул и поднял вверх большой палец.
Мама повернулась к нему, и он тотчас принял невозмутимый вид.
Хорошо, Еремин, сказала она. Пользуйся моей добротой. Но смотри, у меня есть те, кто сможет доложить о твоем поведении.
Они снова начали ругаться, но я прервал их разборки, спросив, каким образом отец сможет отправить меня в колледж и главное, на какие шиши.
И тут я понял, что Сережка, действительно не знал ничего путного об отце и его деньгах. Оказывается, тот уже второй год входит в правление Стандартбанка и является одним из его крупных акционеров. В прошлом году банк смог привлечь средства одного из небольших швейцарских банков. И пока шли переговоры, отец успел завести неформальные знакомства с его сотрудниками.
Об учебе в Лозанне речь зашла еще весной, но тогда это все было на уровне пожеланий, а буквально неделю назад, его новый знакомец Томас Борнхольт, позвонил и сообщил, что решил все вопросы с визами и поступлением на подготовительное отделение колледжа.
Я слушал отца без особого интереса, потому, что не знал всех тонкосплетений этого мира. Но когда батя заявил, что плата за обучение, на удивление, не высока, меня кольнуло тревожное чувство. Сейчас я вспомнил этого Борнхольта, пожилого седого иностранца в толстых очках в черепаховой оправе, пристально смотревшего на меня в отцовском кабинете. Это было весной в марте, когда я после уроков забежал к бате, в надежде выклянчить деньги на жвачку.
Он уставился на меня, как будто увидел призрака. Из-за этих взглядов Сережка смутился и получив нужную сумму быстро свалил из кабинета.
А не увидел ли этот Борнхольт искру Дара? пришла логичная мысль мне в голову.
Если бы не сложившаяся ситуация, я бы ни за какие коврижки не согласился на эту поездку, да еще с мамой, которую мое подсознание мамой вовсе не считало.
Это ведь придется наблюдать каждый день, как она ходит сверкая голыми ногами и грудью на вывале, как сейчас, думал я, с трудом отрывая взгляд от молочно белых полушарий, выглядывающих в разрезе халата.
Но отец глядел на меня с такой надеждой, что я не смог, не оправдать его ожиданий и заявил, что с радостью поеду на учебу, и буду жить под строгим маминым надзором.
Ладно, все обойдется, успокаивал я себя. В конце концов, никому там в страшном сне не сможет присниться, что в их колледж поступил гридень-экзорцист первого ранга, личного ЕИВ Атаманского полка, один из сильнейших псионов Ханьской империи. Ну, по крайней мере, ее Европейских губерний.
Следующие два дня были ужасны. Мама никак не могла сообразить, что ей взять с собой, поэтому гора платьев, туфель и всего прочего в гостиной все увеличивалась в размерах. Мы с отцом следили за ее мытарствами со снисходительными усмешками.
Ничего, думал я. Переход из грязи в князи, дается нелегко. Женщина еще не поняла, что она теперь в другой категории, где к вещам совсем другое отношение. В испытании большими деньгами не у всех получается остаться нормальными людьми. Но пока, как мне казалось, Сережины родители проходят его довольно успешно.
Но все имеет конец, закончились и наши сборы. Оформлены документы, получены визы, и отец с довольным видом отвез нас в аэропорт.
Самолет, в котором мы должны были лететь, произвел на меня сильное впечатление. В первый раз за время пребывания в этом мире, я перестал думать о нем с пренебрежением. Человечество здесь вполне обходилось без одаренных, решая все проблемы умом, а не силами дара,