Ирина ЛакинаСолнце Торбуса
Над Торбусом догорали последние лучи солнца. Уже почти столетие эта жаркая и далекая звезда загоралась над городом всего на несколько часов, словно опасаясь опалить свой лик о высокие языки пламени, которые круглосуточно возвышались над городом. Пламя, то и дело вспыхивающее за крепостной стеной, создавало испепеляющий кокон, в который был погружен город. Из-за постоянных потоков горячего воздуха в атмосфере не осталось ничего живого. Пепельного цвета пыль витала в небе над городом, покрывая здания, мостовые, лица и одежду горожан. Пахло серой, гарью и сухим хворостом. Торбус был похож на огромное серое пятно в центре пожара.
В самом центре города, на высоком холме, возвышалась резиденция дожа. Некогда прекрасное здание, построенное из римского розового мрамора и слоновой кости, теперь превратилось в безликий каменный истукан грязно-земельного цвета.
Зарий, дож Торбуса, правящий городом последние 7 лет, нервными шагами мерил верхнюю террасу замка. Уже немолодой, но все еще крепкий мужчина со светлыми голубыми глазами и волевым подбородком, он мог бы казаться моложе благодаря своей выправке и поистине королевской осанке, если бы не безграничная усталость во взгляде и несколько крупных морщин, пронзающих его упрямый лоб и носогубный треугольник. Он давно потерял сон. Его попытки вернуть себе реальную власть все эти годы не принесли никакого успеха, и он все чаще думал о том, что играет роль куклы, которую демонстрируют народу ради забавы. Уже несколько десятков лет реальная власть в городе принадлежала кучке религиозных фанатиков, сумевших в свое время обвести вокруг пальца его прадеда, Фаруса, второго дожа из династии Продиторов, потомков самого Иуды, сына Симона.
Дышать, как всегда, было нечем. В одно мгновение ему даже показалось, что в воздухе можно различить крупицы горячего пепла, которые с каждым вдохом попадают в легкие, заставляя их судорожно сокращаться.
Неужели ничего нельзя сделать?Зарий резко остановился и повернулся лицом к седому старику, одетому, словно месопотамский божок, в черный балахон, сплошь расшитый золотыми нитками. На его вытянутой, словно морда лошади, голове возвышалась странная конструкция, по форме отдаленно напоминавшая жуткую корону из змеиных клыков и двух пар крыльев летучей мыши. Бросив беглый взгляд на этот отталкивающий головной убор, Зарий невольно схватился правой рукой за грудь, как раз в том месте, где бешено колотилось его сердце.
Простите, сир! Амалия была поймана на месте преступления. Наши стражники схватили группу из 5 человек, которые в подземелье, под одним из наших храмов, устроили место поклонения этому исчадию небес, лже-пророку и псевдо-чародею Иисусу!
Голос старца звенел, словно струны новой арфы. Произнеся имя Христа, он дважды сплюнул на пол и скрестил пальцы на левой руке в знак отторжения его учения.
Как вы знаете, все больше и больше людей в Торбусе тайно принимают обряд крещения и посещают сборища этой секты! Пожарища за крепостной стеной не успевают потухнуть, количество пойманных и приговоренных еретиков с каждым днем растет. Наша власть и вера в опасности. И в такой ситуации мы не можем закрыть глаза на проступок Амалии. Ее казнь станет уроком для всех, кто предал Князя Мира Сего Демогоргона! Никто не избежит наказания! Пощады не будет, даже для дочери дожа!
Зарий поежился и мысленно чертыхнулся. Он уже сотни раз предупреждал дочь, что к добру это не приведет! Он давно догадывался, что с его любимицей творится что-то неладное: она стала часто пропадать по ночам из своих покоев, перестала подводить сурьмой брови и сплевывать на пол при упоминании имени Христа. А однажды служанка сказала ему, что нашла в шкатулке у Амалии маленький деревянный крестик. Зарий тогда дал этой женщине мешок с золотыми монетами, и под покровом темноты она покинула этот город. Навсегда.
В ту ночь он довел свою дочь до слез, требуя во всем сознаться. Как оказалось, в ту секту ее привела обычная человеческая жалость. Однажды она увидела, как молодую женщину везли за крепостную стену, чтобы сжечь, а рядом бежали трое ее детей, которые кричали навзрыд, спотыкались и падали, глотая клубы пыли и слезы.
На Амалию тогда не подействовали его слова о законе, вере и лучшей жизни для всех сожженных на Бафомете. Упрямой она была в него.
Возможно, стражники ошиблись и неверно истолковали цель собрания. Моя дочь не могла так поступить! Зарий топнул ногой и начал угрожающе подступать к старцу.
Мне очень жаль, сир! Но закон одинаков для всех, и завтра на заре Амалия будет предана обряду очищения души от скверны христианской религии. В нашем государстве нет места для почитателей этого предателя, некогда возомнившего себя превыше нашего создателя и Князя Мира Сего Демогоргона! Да будет власть его вечна!Произнеся имя своего покровителя, жрец сложил руки в молитвенной позе и низко поклонился серому каменному полу.
Меркус, ты верховный жрец. Ты принимаешь окончательное решение в суде инквизиторов. Спаси мою дочь! Я озолочу тебя, ты будешь купаться в золоте! Я построю три новых храма во имя Демогоргона, а Амалию отдам ему в жрицы! Только пусть живет!Массивное тело Зария с грохотом опустилось на колени перед стариком, в то время как его голубые зрачки с мольбой впились в серое морщинистое лицо главного инквизитора.
В данном случае я бессилен, Зарий! Мне льстит твое желание восславить имя Демогоргона, но по закону в случае, когда обвиняемый задержан в группе лиц, его судьбу решает суд присяжных-инквизиторов. Приговор тебе известен и обжалованию не подлежит. Смирись. Там, под покрывалом пламени и пепла, твоя дочь очистит душу и попадет в объятия самого Князя Мира Сего! Воспринимай это как дар! Мне больше нечего тебе сказать.
Старик начал медленно пятиться назад, шаркая деревянными сандалиями и шелестя подолом балахона, пока его сгорбившаяся в поклоне спина не уперлась во входную дверь.
Зарий, по-прежнему стоявший на коленях, вздрогнул, услышав, как сначала скрипнула, а затем грохнула тяжелая дубовая дверь на железных петлях.
В горле образовался жгучий комок ярости и боли, который начал сдавливать грудь и легкие, мешая сделать вдох. Крупные соленые слезы покатились по лицу, смывая серую пепельную пыль и оставляя борозды с проблесками светлой кожи.
Амалия была его светом, смыслом его жизни, его душой. Рано овдовев, он один воспитывал дочь, которая к своей восемнадцатой весне расцвела, словно роза. Он никогда не видел настоящих цветов. В Торбусе ничего не росло, кроме кустов колючего кустарника и сорняков. Божественно прекрасный бутон этого цветка он видел в книге. Какой-то художник оставил иллюстрации к поэме о молодости и красоте. Он берег этот сборник поэм, скрывая его в тайнике в стене замка, поскольку все книги в городе по приказу совета жрецов были уничтожены как несущие на себе отпечаток времен христианства.
Он мысленно представил себе свою девочку, и легкая улыбка осветила его потухшее лицо. Тонкая, с высокой талией и длинной белоснежной шеей, пронзительными синими глазами и ярким румянцем, его дочь стала вожделенной партией для сыновей знати и жречества. За ее руку сражались и Арик, сын верховного жреца, и Мирмор, сын предводителя стражников, и даже калека Фатис, одноногий сын главного казначея. Но сердце ее дочери принадлежало врагу.
Он узнал это всего две недели назад, когда Амалия сообщила ему, что собирается бежать из Торбуса за крепостную стену к ополчениюкучке отребья, не признающей культ Демогоргона и по-прежнему поклоняющейся Христу, последний из храмов которого был разрушен семьдесят лет назад. Ее угораздило влюбиться в Ректуса, этого мерзавца, предводителя той шайки, все еще надеющейся свергнуть власть жрецов. Ей хватило одного собрания, на котором тот призывал жителей города к восстанию против совета Жрецов, чтобы вбить себе в голову, что он мужчина всей ее жизни. И теперь она собиралась покорить его, став ревностной христианкой и пойдя против собственного отца. Все внутри Зария закипало при этом воспоминании. В нем боролись любовь к дочери и боль от ее предательства.
В тот день, услышав признание Амалии, он сперва хотел бежать к Маркусу и обо всем донести, но потом одумалсяведь тогда пострадал бы не только преступник Ректус, но и его дочь.
Однако, видимо, судьба уже написала свою историю, и ничего не исправишь.
Простояв так еще несколько минут, он медленно поднялся с колен и решительно вышел на узкую винтовую лестницу, которую освещали ярко горящие факелы. Увидев, как их языки облизывают безжизненные мраморные стены, Зарий замер, кожей ощущая, как встают от ужаса волосы на его руках.
Стряхнув с себя пелену отчаяния, он стремительно спустился вниз, прошел несколько длинных коридоров, увешанных портретами предков, оставляя позади гулкое эхо тяжелых шагов, и, наконец, добрался до тайного выхода из замка.
Потянув на себя кованную опору подсвечника, Зарий услышал, как тяжело откатилась часть стены, выпуская наружу затхлый запах сырости и гнили. Оглядевшись по сторонам и убедившись в том, что его никто не видит, он смело шагнул внутрь, мысленно моля небеса только об одномуспеть
Через тридцать минут, пройдя добрую половину мили по липкой грязи в подземелье, он уверенной рукой нащупал деревянную дверку, которая легко поддалась его напору и открылась.
Высунув сперва голову, Зарий почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу, и поспешил натянуть на лицо шейный платок, пропитанный ароматной солью.
За крепостной стеной не было ни клочка земли, которую пощадили бы костры инквизиторов. Воняло мертвечиной, жареным человеческим мясом и дымом. Сладковато-приторный запах, казалось, въедался в любого посетителя этой земли, пропитывая кожу, волосы, одежду.
В нескольких метрах от потаенной двери догорало пламя одного из костров. Повсюду валялись останки человеческих тел, которые не успели растащить звери.
Неожиданно для Зария, посреди треска догорающих костров и зловещей тишины, он услышал чей-то жалобный стон.
Выйдя, наконец, из своего укрытия, он попытался уловить, откуда издавались эти звуки.
Он прошел несколько шагов, спотыкаясь о черепные коробки сожженных еретиков, и нечаянно наткнулся на что-то мягкое. Сквозь дымовую завесу, витающую над землей, Зарий никак не мог разглядеть, что же это было.
Неожиданно аморфная масса подала голос.
А-а-а-атихий стон, по которому нельзя было различить, мужчина это или женщина.
Кто здесь?Зарий отскочил от стонущего человека на пару шагов.
Пи-и-и-и-ть!голос, хрипевший, словно рык сонного медведя, стал приобретать мужские очертания.
Зарий снял с пояса маленькую серебряную фляжку и, рукой нащупывая лицо страждущего, поднес сосуд к губам мужчины. Сделав несколько жадных глотков, человек попытался встать, неуклюже раскачивая руками. Зарий, который, наконец, смог разглядеть лицо мужчины, ахнул. Только что своими руками он помог Ректусу, тому самому, за которым охотятся все ныне живущие стражники инквизиции. Его портреты, выжженные лучиной на папирусе и коре, развешены на всех площадях и рынках Торбуса. Его имя не произносят вслух, дабы не попасть в лапы стражей.
Перед ним был он, потомок Кустоса, родного брата его прадеда Фаруса, не пожелавшего смириться с приходом к власти совета Жрецов и бежавшего за крепостную стену.
О, милостивый Князь! Твое ли провидение послало мне на пути этого человека?Зарий отбежал на пару шагов от приходящего в себя мужчины и схватился за голову.
Успокойся, неизвестный господин! Как видишь, я вовсе не исчадие небес, каким меня считает коллегия инквизиторов. Я простой смертный! на последнем слове Ректус звучно закашлял, извергая из легких алые комки крови.
Но как? Что ты здесь делаешь? И если ты был приговорен к очищению через огонь и висел, как все эти люди, на деревянном подобии Бафомета, то как ты выжил?Зарий все еще не мог прийти в себя.
Прежде чем подвесить на Бафомете, меня нужно поймать!Мужчина, казалось, окончательно пришел в себя и даже умудрился сесть в позу лотоса, потирая при этом свои израненные и обожженные руки.Я с группой сподвижников пытался спасти пастора Илию, которого ваши шавки-стражники поймали две ночи тому назад. К сожалению, мой отряд дрогнул при виде зарева пожарищ. Эти новобранцы из горных деревень разбежались, как крысы, при виде пылающих факелов инквизиторов. Я пытался снять Илию с Бафомета, когда стражники, бросив лучину в хворост и убедившись, что он разгорелся, ушли за крепостную стену. Он был еще жив, он еще стонал Но я не успел. Да будет земля ему пухом! Он умер как мученик и отправится на небеса, к владыке земному и всего мира Иисусу.Ректус говорил, пронзая Зария взглядом и ожидая его реакции.
Да как ты смеешь поминать при честном гражданине Торбуса имя этого предателя!Зарий топнул ногой.
При этом в душе у дожа вдруг появилась надежда, которая постепенно смягчила выражение его лица.
А сам-то честный гражданин что делает за крепостной стеной, да еще и ночью? Или тебе не известно, что жителям Торбуса сюда нельзя?Ректус, очевидно, чувствовал себя вполне вольготно, позволяя себе такие беседы с незнакомцем.
ЯЗарий замялся. В голове его бушевала буря сомнений. Рассказать этому человеку все, как естьзначит найти шанс для спасения Амалии, но навсегда потерять свой авторитет. Слыхано ли, дож Торбуса, столицы княжества Демогоргона, якшается с Ректусом, давно заочно приговоренным к сожжению на Бафомете за клевету и ересь. От мучительного выбора у Зария закололо в груди. Он прижал руку в полыхающему сердцу, мысленно стараясь умерить его галоп.
Я что?Ректус, оперевшись на правую ладонь, со скрипом, наконец, сумел подняться и выпрямиться, нависая над Зарием теперь, словно каменный утес.
То, что я сейчас расскажуочень важная и секретная информация. Пообещай, что ни слова из нашей беседы не дойдет до ушей инквизиторов.
Если есть что-то тайное от инквизиторов, то это по моей части! Передушил бы этих собак своими руками! Ректус схватил с земли крепкую ветку и с треском переломил её о колено.
ЯЗарий. Дож Торбуса. И моя единственная дочь Амалия попала в беду.Зарий выпалил эти слова так, словно торопился избавиться от мучительных мыслей, и расслабленно выдохнул.
Вот это свидание!Ректус вытаращил глаза и не к месту расхохотался.Сир, мое почтение!мужчина попытался присесть в шутливом реверансе, но не смог, отчего на лице его появилась гримаса боли.
Да не кричи ты! Кодекс инквизиторов и меня касается.Зарий поднес указательный палец к губам, призывая Ректуса быть тише.
Так что случилось с вашей дочерью? Уверен, что-то серьезное. Иначе вы бы уже вызвали стражников.Лицо Ректуса приняло серьезное выражение.