Роберт ЯнгДОМ, ЗАБЫТЫЙ ВРЕМЕНЕМ
ДОМ, ЗАБЫТЫЙ ВРЕМЕНЕМ
Сидя в вольтеровском кресле у ярко пылающего камина, она снова услышала приглушенное хлопанье кожистых крыльев в застывшем горячем воздухе.
Ну же, давайте, проговорила она. Знаю, что я вам не нравлюсь, но вы все-таки мои гости, так что покажитесь и составьте мне компанию, пока решаете, как от меня избавиться.
Очевидно, ее приглашение их удивило. По крайней мере, как только она заговорила, хлопанье крыльев смолкло.
«Должно быть, подумала она, им встречались только те люди, кого страшит даже мысль о смерти. Или, возможно, они привыкли к ненависти, и теперь ее отсутствие их тревожит. В дружелюбной обстановке им труднее делать свое черное дело».
Она открыла глаза, вглядываясь в пустоту комнаты. Когда достаточно долго живешь в пустоте, к тебе приходит умение видеть ее, различать в ней образы. Элизабет Дикенсон их различала. В последние годы она вообще стала специалистом по пустоте.
Элизабет нацепила очки в роговой оправекогда зрение начало портиться, пришлось извлечь их из бабушкиного комода. Очки не могли полностью избавить ее от дальнозоркости, но это все-таки лучше, чем ничего. Взяв книгу, она открыла ее наугад и опустила взгляд на знакомые слова: «Все вмиг переменилось в этом мире. Шаги твои впервые услыхала, и для меня не стало больше смерти, от пропасти спасла меня любовь».
Закрыв книгу, она тихо уронила ее на пол подле кресла, сняла очки и положила на желтый плед, укутывающий ноги. Когда-то и она услышала шаги, звучавшие в туманном отдаленном будущем. Но позволила ему уйти, и больше он никогда не возвращался.
Хлоп-хлоп! крылья завели свою мрачную шарманку.
Она снова оглядела пустоту комнаты. Мебели в доме почти не осталось, только вольтеровское кресло, табуретка для ног и в комнате наверху кровать со столбиками. Впрочем, пустота появилась еще раньше, чем исчезла мебель. Часть мебели Элиабет продала, чтобы заплатить налоги, остальное пустила на растопку. Книги тоже сожглакроме той, что лежит сейчас на полу возле кресла. Что же касается мостов, то их она сожгла намного раньше.
Теперь, когда дом наконец-то обрел себя и очутился в своем времени, дрова найти несложно. Но их нельзя заказать, потому что невозможно оплатить деньгами со счета, которого еще не существует. То же самое и с деревьями во дворе: несомненно, это ее собственность, но нельзя топить ими камин или кухонную печьнадо нанять кого-то, кто бы их спилил и порубил на дрова. Кроме того, даже если она найдет способ не замерзнуть насмерть, то все равно умрет от голода, ведь все припасы закончились. Неудивительно, что за ней пришли Крылатые Гоблины.
На каминной полке стояли часы без стрелок. У всех часов в доме Элизабет не было стрелокони исчезли раньше, чем сами часы. А от календарей она избавилась давным-давно, еще в самом начале. Дом был больше похож на корабль временикорабль, который она сама отправила в плаванье к далеким островам прошлого. Но океан времени на поверку оказался темной, бездонной, опасной рекой. И еще до отправления на борт успели пробраться крысы памяти, и долгие годы одинокими ночами она слушала, как они скребутся за стенами. Но ничего, Гоблины все исправят. Элизабет Дикенсон радовалась их появлению.
Жутковатое хлопанье крыльев снова затихло. Но она знала: они все еще здесь, в комнате. Чувствовала их присутствие. «Чего же они ждут?»спрашивала она себя. Впервые услыхав шорох крыльев, Элизабет поняла: за ней пришли. Почему тогда они уже не возьмутся за дело, не покончат со всем сразу? Откинувшись в кресле, она закрыла глаза. Хлопанье крыльев усиливалось.
«Лягу я спать, глаза затворю, проговорила она про себя, Гоблинам душу доверю свою. Если во сне я случайно умру, гоблины душу мою заберут»
Дом был с историей. В 1882 году Теодор Дикенсон приехал в городок Свит Кловер, дабы основать «Зерновой комбинат Дикенсона», и влюбился в этот дом с первого взгляда. (Так происходило в той временной плоскости, о которой мы говорим сейчас, в другой же плоскости этот дом он выстроил сам). Большой особняк из красного кирпича в викторианском стиле стоял в полукилометре от городка, неподалеку от пыльной дороги, которую когда-то назовут улицей Лип. На первом этаже располагались большая библиотека, просторная гостиная, огромная столовая, впечатляющих размеров кухня и компактная кладовка, на второмшесть больших спален. Подвал тоже был большой и совершенно сухой. Вокруг особняка раскинулись обширные нетронутые угодья, которые в руках опытного садовода обещали превратиться в прекрасный ухоженный сад.
Примериваясь к покупке дома, Теодор провел опрос местных жителей. Всплыло несколько неоднозначных фактов. Все местные прекрасно знали дом, но никто не мог вспомнить, кем и когда он построен. В доме давным-давно никто не жил, что для большинства обитателей городка однозначно указывало на присутствие приведений. Поскольку владельцы не объявлялись, управа конфисковала дом и теперь стремилась продать его как можно скорей почти за бесценок, лишь бы покупатель заплатил наличными. Этот факт перевесил всю неоднозначность предыдущих, и Теодор, недавно получивший скромное дядюшкино наследство, немедленно воспользовался щедрым предложением: купил дом вместе с обширным участком и спустя совсем короткое время въехал в новое жилище вместе с женой Анной.
Супруги немедленно взялись за работу. Наняли маляров, каменщиков и плотников, дабы отреставрировать особняк внутри и снаружи. В 1882 году викторианский стиль мебели уже утратил популярность, однако в маленьких городках наподобие Свит Кловера все еще считался модным. Исходя из этого, Теодор и Анна обставили дом викторианской мебелью, самой лучшей, какую только смогли купить, перемежая ее, впрочем, современными произведениями искусства. Чисто из сентиментальных чувств они оставили несколько древних предметов интерьера, сохранившихся в доме, и бережно их отреставрировали. Теодор к тому же выписал из-за границы клавесин, надеясь, что супруга будет музицировать. Однако Анна совершенно не вдохновилась, и инструмент оказался предоставлен самому себестоял в дальнем углу гостиной, собирая пыль и рискуя постепенно прийти в негодность.
А вот «Зерновой комбинат Дикенсона», напротив, расцветал на глазах. Несмотря на экономический кризис, под чутким руководством Теодора заводик, первоначально размещавшийся в нескольких шатких сараях, превратился в крупное предприятие, которое принесло городку невиданное благосостояние. В 1888 году, как будто в награду за тру-ды, Анна подарила супругу сына, которого назвали Нельсон. Теодор начал готовить наследника к руководству комбинатом буквально с того момента, как ребенок встал на ноги. Процесс обучения продолжался в отрочестве и юности, а комбинат тем временем пережил еще три кризиса и стал одной из самых стабильных компаний штата.
Нельсон оказался столь же умным и проницательным бизнесменом, как и отец. В 1917 году он женился на Норе Джеймс, скромной девушке двумя годами старше его, но, как выражался Теодор, «с хорошей аристократической закваской». В городке судачили, что Нельсон женился якобы затем, чтобы не подпасть под мобилизацию. Однако это были всего лишь слухи. Если б Теодор захотел, он бы избавил от воинской повинности всех молодых людей Свит Кловера, не говоря уже о собственном сыне. Так или иначе, на войну Нельсон не пошел, и в 1919-ом, когда отец внезапно скончался от удара, стал главой и комбината, и Дома Дикенсонов (так теперь жители городка называли особняк из красного кирпича). Спустя несколько месяцев умерла и мать Нельсона. С ее уходом привычный уклад жизни, сложившийся в доме за тридцать семь лет, прекратил свое существование.
Хотя не совсем. Нельсон унаследовал сентиментальность, свойственную как матери, так и отцу, и не собирался полностью разрушать несколько архаичную атмосферу своего жилища. С другой стороны, он хотел, чтобы в доме появились и свидетельства его собственного существования. Теодор и Анна противились любым переменам, когда речь шла о мебели, и Дом Дикенсонов по большей части был обставлен все теми же викторианскими предметами интерьера, которые супруги купили в самом начале. Все эти предметы, сработанные на совесть, содержались в прекрасном состоянии и выглядели точно так же, как в день покупки.